Дети не вылезают из компьютерных игр и групп с сомнительными целями. Почему мальчики и девочки выбирают первобытно ужасные сюжеты в играх и подвергают себя жестоким и бессмысленным испытаниям? Что это собой замещает и главное — как с этим быть?

Жестокие игры

Наши дети режутся в игры как сумасшедшие. Сумасшедшими выглядят и сюжеты игр, и впоследствии — сами дети. Истерики — попробуй отобрать гаджет с игрой. Агрессия — в этом же случае, как непременный атрибут всякой зависимости. Физические проблемы туда же — страдают зрение, позвоночник, нарушена нормальная работа сосудов и мышц. Но довольно страшилок — всякий родитель давно изучил все данные о вреде компьютерных игр и прозябания в Интернете. И неоднократно прочел лекцию об этом же своему чаду. Но толку чуть.

Дети, увлеченные компьютерной игрой\Фото 👍 and ⭐ \Pixabay

Но суть все та же — мальчики утопают в жестокостях и кровище, подсознательно сопоставляя себя либо с палачом, либо с жертвой. И неизвестно, что гаже. Девочки восполняют роли в сомнительных челленджах и флешмобах, зачастую не уступая мальчишкам в изворотливости агрессии.

Нам это не нравится. Хоть тут все в порядке! Но почему сегодня все так? И что было раньше? И когда вообще это началось? 

Дети без любви. В реальности и в сюжетах книг

…В вузах я веду курс «Великие книги». Вкратце, сквозь призму восприятия пары десятков отобранных мной шедевров (хотя, понятно, в мире великих книг все-таки куда больше — и это счастье) мы обсуждаем то вечное, что единственно верно. Что человеческая природа не меняется — и она так себе. Но только в том случае, когда нет опоры на что-то большее, вечное, вневременное и внепространственное. Если этой опоры нет, а есть лишь единственная мелкая собственная цель типа власти, страсти, жадности и идеалов — все заканчивается как в «Медее» (2500 тыс.лет назад), «Макбете» (несколькими столетиями ранее) или, положим, в «Крейцеровой сонате» (век назад). Плохо заканчивается, в общем. Зато если в точке выбора мы делаем его в пользу того самого большего, вечного, подлинного, никакой трагедией ничего не заканчивается («Семейное счастие», «Чистый кайф»). Все восполняет любовь — как между людьми, так и в целом, в формате принятия всего и вся на фоне исполняемого долга.

Так вот. В ходе курса мы разбираем и «Над пропастью во ржи» Сэллинджера. И вот тут-то с любовью большие проблемы. Там всех как-то очень жаль, именно потому что любовью не пахнет. Все кувырком, шиворот-навыворот — именно поэтому. Совсем как в случае с нашими детьми, в нехватке любви затерявшимися в дебрях иных жутковатых реалий. Ладно бы еще речь шла о сказках, так ведь ныряют они в ужасно плохо скроенные компьютерные игры.

Одним из признаков великой книги мне видится многовариантность восприятия одного и того же произведения — причем, как разными людьми, так и нами самими в разные периоды жизни. И главного героя «Над пропастью…» Холдена Колфилда тоже как только не воспринимают. Кто-то, как я — жалеет его, грустит вместе с ним. Кого-то бесит его дерзость, наглость и прочие неудобные для социума признаки. Главное — он подросток конца 50-х. Эти дети после войны — потерянные, дерзкие, злые, грустные, потому что родителям не до них. Вот где любви нет. Ведь войны уже нет, более того — после нее взрослые уже успели выдохнуть. Выживать по-настоящему, в прямом смысле уже не нужно. Не нужно трудиться сердцем. Главной цели больше нет. Нужно только работать, кое-как вести быт и длить эту жизнь, прямой опасности которой уже более ничего масштабного не угрожает.

Детям трудно выразить свое отчаяние\ Фото Anemone123\Pixabay

И от этого этим детям еще хуже — взрослые расслабились, на детей можно забить и поэтому альтернативы необходимости выживать в экстремальных условиях нет. Кажется, что теперь-то все хорошо, но проблема в том, что дети не знают, куда им деваться между детством и взрослостью. И они валятся в эту пропасть между, как те дети, которые играют над пропастью во ржи и которые рискуют свалиться с обрыва. Которых сам Холден жалеет и мечтает ловить и спасать. А его самого — кто будет ловить и спасать? И жалеть (кроме меня)? Некому.

Эти дети без билета в транзитную зону между детством и взрослением — наши мальчики и девочки, утонувшие в виртуальных мирах. Но ведь так было не всегда.

Дети в прошлом

Еще даже не до эпохи Интернета, а до условного Холфилда роль ребенка была куда более упорядоченной. Вспомните нашу историю XVIII-XIX в. Мальчиков отправляли в подмастерья, в пажеские корпуса, в церковно-приходские школы, гимназии. С отрывом от дома, с каким-то новым промежуточным полудетским-полувзрослым бытованием. С муштрой и наказаниями. Уже с обязанностями, но еще с шалостями. У девочек был обязательным опыт вышивания всяких чепчиков для бедных, помощь в качестве медсестер, шитье и прочие «взрослые» женские занятия. Это и труд, и как бы игра, но взрослые роли уже. Переход от детства ко взрослости состоял в созидании. Поближе к нашему времени — в  СССР — была практика в школах, когда после 7−8-х классов подросток получал не просто аттестат, но и удостоверение какого-нибудь начинающего мастера или повара. Ту же примерно идею транслировали и формат пионеров у нас, и скаутов в США.

Традиционный лагерь скаутов в США\Фото David Bolander\Pixabay

Этот промежуточный переход знакомства с жизнью — когда с тобой еще носятся, как с ребенком (а не забивают, мол, войны нет — и ладно), но с исполнением всех ролей, которые юному человеку еще предстоит примерять в жизни. И он этот опыт получал. И, уже столкнувшись во взрослом возрасте, знал, что бывает опыт потери, а бывает — достижения. Что лучше отделаться малой кровью, чем потерять все. Основы, лекала, алгоритмы чего-то уже не только игрушечного, игрового, он получал. Да даже пресловутые уроки труда, где мальчишки корячились над табуретками, а девчонки вышивали тамбурным (зачем я это помню?) швом — робкий опыт вышагивания по взрослой дорожке. Хотя одного этого самого по себе мало. Тут требуется нечто более объемное, целостное. Чтобы сознанием и даже телом подростка владела эта пресловутая занятость. Как там, помните? «Характер — это судьба». Поведение формирует привычки, привычки — характер, а уже он — судьбу. Вот и все.

В Средневековье тоже был этот опыт — ребята были учениками у мастеров в цехах, были в пажах, оруженосцах при рыцарях. Девочки помогали в лазаретах или при монастырях. Биологический возраст тогда вообще соотносился с социальным не так, как сейчас. Например, ребенок работал подмастерьем с 8−10 лет, отвечал перед церковью и государством в 10−11 лет, а в 14 считался полностью взрослым. Становление личности из детства на пути к взрослению проходило поэтапно: первый этап был связан с кормлением грудью, второй — с самостоятельной игрой и с базовым воспитанием, а уж потом включалась стадия непосредственного перехода к взрослению и это не было подобием простой школы, как сейчас. Это было, что называется, комплексным переходом. Даже игры становились более взрослыми и суровыми: драки стенка на стенку, борьба, допуск к участию в охоте и даже военных действиях, стрельбе из лука, боям на мечах и копьях. Это было просто опасно — и нередко, действительно, многие дети травмировались в ходе такого знакомства со взрослой жизнью. Но такой подросток знал, как впредь избежать еще большей опасности или травмы. И ему не требовалось убегать в ирреальный мир для восполнения этой насыщенности адреналином. Где он уже терял бы не палец или мочку уха, а рассудок и адекватное восприятие бытия. Других, мира вокруг, себя в нем.

Выход из «игрового» лабиринта

…Взрослые любят экстремальные виды спорта, необычный отдых (привет любителям сухого льда в закрытом бассейне) и развлечения потому, что за ними уже не гонится условный тигр, и лесной пожар не лижет их пятки. Но для гармоничного развития и выброса энергии страх (и его преодоление) необходимы нам по-прежнему. Как условие выживания, нормальной работы психики и тела.

Наши дети, в отсутствии альтернатив, обращаются к чему-то куда более дремучему и темному. То, чем заняты сегодняшние подростки попросту замещает инициации у первобытных культур.

Инициация всегда была посвящением для младшего поколения. Это— обряд, служащий ступенью развития в рамках какой-либо общественной группы или мистического общества. Сущность и цель инициации всегда и повсюду одни и те же, различаются лишь способы адаптации ее к месту и времени. Корни обряда можно проследить в глубокой древности, практически у всех народов. Инициация как первобытный опыт, связанный с физическим выживанием как основной целью, всегда сопряжена с физическими мучениями. Страхом смерти. Потому что-то, что для древнего человека важнее всего — жизнь, ее поддержание и продолжение — требовало утверждения в своих правах. Подростку, находящемуся на стадии перехода из детства во взрослую жизнь нужно было донести, насколько важно беречь эту ценность. Наиболее доходчиво получается объяснить ребенку, что огонь опасен, если поднести его руку максимально близко к огню. Жестоко? Да. Страшно? Безусловно. Но только так он быстрее всего поймет, что огонь в своем пожирании одним пальчиком не ограничится. И инициация учит оберегать себя.

Некоторые общества и сегодня устраивают инициации\Фото\ianknabel66\Pixabay

А сегодня этого нет и дети ищут жестокость и заигрывания со смертью — это их псевдовзросление вне гармоничных схем. Эта среда делает их жизнь менее благополучной, чем она могла быть. И вот поэтому тут царят жестокость, символизм, совершенно примитивные, архетипичные первобытные образы и сюжеты. Нападение зомби, наступление Рагнарека, восставшие мертвецы, страшные чудовища. «Просто» война, где надо восстанавливать силы после полученных травм, убегать, охотиться, прятаться и нападать. То же —  в опасных заданиях в онлайн-стримах, в челленджах, в группах в соцсетях. Это их, детские инициации современности, пока мы, взрослые, не предложили им альтернативы. Травмируясь «понарошку» они замещают отсутствие того же в реальной жизни. И травмируются по-настоящему — сажая зрение, нервную систему, память, реакции, внимание и прочность позвоночника. Их виртуальная сила растет в обратной пропорциональности ухудшению физического и психического здоровья.

Выход? От обратного. Нам говорили: грустно? Полы помой! Какая связь? Она есть. Здесь нужно от физического обращаться к ментальному.

Детям нужно больше живого общения и взаимодействия с природой\Фото Janko Ferlic\Pixabay

Под любыми предлогами выводить детей на природу — с ее совершенством и одновременно хаосом, естественным и органичным, созвучным природе человеческого. Культивировать любое созидание, а не через разрушительное воздействие жестоких игр. Все, что можно физически сделать руками — развивать мастерство, ремесла, а через через это уже и роли.

Через труд, общение, через физику (от спортивного ориентирования до кружка моделирования самолетов) переходить к гармонизации психики (учиться справляться с неудачами и опытом боли, правильно понимать достижения и победы над соперниками).

Вот, что по этому поводу говорят детский поведенческий психолог Альберт Фейгельсон (проект «Еврейский папа») и детский психолог Наталья Простун: «За этим будущее, и зарытое глубоко хорошее старое, говорят многие о гаджетах. Но это неизбежно, и нам кажется, что уже стоит серьезно задуматься, как с этим жить, а не искать повод в очередной раз поругать. Давайте пока попробуем разобраться с тем, что есть.

Напомню одну важную вещь — никакие правила не приживаются, если отсутствует близкое общение с ребенком. С этого нужно начинать. Ну, а теперь про сами телефоны.

Когда ребеок часто и долго сидит в телефоне — родители теряются и пытаются „причинить добро“, лишив его социального общения. Смартфон — современный посредник канала общения с друзьями. Общение с друзьями — это базовая потребность подросткового возраста. Лишить общения — это преступление. Не все могут предложить альтернативу живого общения.

Современная жизнь часто не позволяет подросткам общаться очно, поэтому их много в соцсетях. Важно понять взрослым, что с вами рядом поколение „цифровых детей“, они другие. Нам, взрослым, нужно это принять. Лучшее, что мы можем — это владеть искусством договариваться и устанавливать справедливые правила. Нужно, чтобы этим правилам следовали все, а не только дети».

Подростки большую часть свободного времени проводят в соцсетях и играх\Фото Gary Cassel\Pixabay

• Правило 1

Смартфон не должен быть важнее семьи. Если все сидят в смартфонах, ребенок подражает. Живое теплое общение в семье, добрые традиции, настольные игры, прогулки помогут вам стать ближе. И тогда ребенок будет слышать вас.

• Правило 2

Следуйте правилу, что после 20.00 все смартфоны складываютс в общую корзину. Альтернатива: чтение книг, совместный ужин или просмотр фильма или придумайте вариант сами.

• Правило 3

Сон — без смартфона. После 22:00 — никаких голубых экранов.  Для детей — обязательно, для взрослых — желательно (подавайте пример).

• Правило 4

Приглашайте друзей ребенка для живого общения, путешествуйте, создавайте ребенку интересное пространство для развития, чтобы он был увлечен, а не измучен кружками. Проводите совместный отдых от гаджетов, заранее обсудив и предложив альтернативу. Пользуйтесь лагерями для детей, где отсутствуют гаджеты, а есть живое общение и интересное времяпрепровождение, где можно получить прекрасный опыт жизни без смартфона, почувствовать,  каково не быть зависимым и наслаждаться увлекательной свободой настоящей жизни.

Силой забирать смартфон у подростка  — это нарушать его личностные границы, демонстрировать неуважение и власть. Отбирая гаджет, вы лишаете его друзей, фотографий, записанных мыслей, его личных писем, музыки, книг… Лишаете его себя, и когда вы ничего не предлагаете взамен, он чувствует себя лишенным жизни. И он будет мстить вместо того, чтобы сблизиться с вами.