Однажды темной ночью с десяток журналистов — и я, конечно — решили выпить. Неожиданно, конечно. Дело было несколько лет назад в центре Москвы, и ближайшее к нам заведение было StarLight (давно покойный) на Болотной. Десять журналистов, работавших тогда на «Дожде», на порталах правовой информации, во всяких правильных тогда изданиях и каналах. Три часа ночи, и это был не первый бар, но и не последний, как казалось.
Мы зашли в пустое заведение и почему-то забились в самый дальний угол и были тихи, уткнувшись в гаджеты, конечно. Мы не сразу заметили, как в зал зашел полицейский и остановился около кассы — ну ок, почти сразу, конечно. К кассе подошел менеджер, открыл ее, и начал отсчитывать деньги. Ситуация была очевидной. Десять журналистов тихо подняли свои гаджеты и включили режим съемки. Не сговариваясь. Никому ничего говорить было не надо. Мы снимали и тихо подходили ближе. Полицейский заметил нас, когда он был практически окружен.
Десять журналистов на десять гаджетов сняли, как полицейский подходит к кассе ресторана и забирает из кассы деньги. Разглядев, наконец, нас, полицейский совершил вторую стратегическую ошибку — кинулся не к выходу, а в другую дверь, которая оказалась подсобкой, где и был торжественно заперт нами на швабру. И мы начали звонить — куда? — правильно, в полицию. Чтобы они приехали и забрали своего по факту преступления. Позвонили дежурному прокурору. Утомили всех страшно. Приехал старший менеджер StarLight, главный менеджер его же, звонил директор и умоляли нас не скандалить и отпустить мента. Просили войти в положение. Мы были неумолимы — десять свидетелей с видео и аудио фиксацией.
Минут через сорок приехали менты с отделения «Якиманка», что в десяти минутах пешего хода. Их вид нас смутил. Нам они не показались самыми трезвыми блюстителями закона во всей Москве, о чем им немедленно было сказано. Полицейские возмутились: «На себя посмотрите!». Мы не стали. Мы им сказали, что имеем полное право быть немного того-с, а вот они нет. Чем повергли их в некоторую задумчивость. Ну, хорошо — стали отпирать кладовку, чтобы достать коллегу.
Когда кладовка была разблокирована, полицейские нас довольно ловко оттеснили, и их неудачливый коллега выскочил оттуда диким вепрем, и побежал в сторону Кремля. Никаких поползновений задержать его сделано не было, и мы проявили политическую бдительность. Вооруженный (наверное) в полицейской форме человек в неадекватном состоянии побежал в сторону Кремля! И никто не предпринял спасительных мер. Мы потребовали погрузить нас в ментовскую машину и везти до отделения с целью написания заявления о преступлении. Все мы не уместились, было вызвано такси, и полицейский водитель в сопровождении оного такси повез нас в отделение.
Оставшийся без машины экипаж почему-то безропотно пошел пешком. В отделении мы продолжали снимать на камеру все происходящее, включая бейджики полицейских, на которых — на всех — было написано «Иванов», хотя некоторые носители бейджиков были очевидными выходцами с Кавказа. Мы требовали нас всех переписать, принять заявления о преступлении, приобщить и все такое (ну пятница же, а тут такая удача). Приехал начальник отделения, и часам к шести утра все заявления были приняты. И мы утомленные, но довольные выполнением гражданского долга, разошлись по домам, выложив там все это, разумеется, в интернет.
Надо ли говорить, что через месяц всем пришла бумажка — даже много бумажек — из прокуратуры и МВД, что, мол, была проведена тщательная проверка и наши сведения не подтвердились?
Никто не удивился, всем было лень связываться, и каждый занялся своими делами.
Если бы это все произошло бы сегодня, нам бы — каждому — грозило бы до года лишения свободы.
Потому что 18 марта Владимир Путин подписал закон о борьбе с фейковыми новостями в интернете. Теперь за публикацию «недостоверной общественно значимой информации, распространяемой под видом достоверных сообщений», которая создает угрозу жизни и здоровью граждан, имуществу или общественной безопасности, грозят крупные штрафы. А при упорстве — до года лишения свободы.
Проверка же была проведена? Была. Ничего не подтвердилось. А все эти ваши видео и аудио оставьте для домашнего просмотра. Вы все врете. А государевы люди нет. Нет у них такого гормона, чтобы врать.
Устоит ли такое утверждение в суде? Да конечно — вот в Коми уже устояло: женщина пожаловалась в своем собственном блоге на условия содержания сына в тюрьме, и получила судебное решение, которое пришли исполнять судебные приставы.
И это при том, что до сих пор у правоохранителей было навалом инструментов для того, чтобы заткнуть всех: это и статья про экстремизм, и про клевету, и про ложный донос, и про оскорбление чувств верующих.
Зачем, почему они решили добавить? А распоясались потому что в своих интернетах. И пока он у нас не суверенный (хотя скоро, скоро уже) хорошо бы привить гражданам культуру общения с властью, то есть отучить жаловаться, критиковать, всякие ролики выкладывать.
Будут блокировать, штрафовать и судить. Сначала показательно пару-тройку дел запустят, а потом избирательно — Навальный обязательно, и всяких там правозащитников, которые насчет пыток в тюрьмах и в ОВД беспокоятся. Нет информации — нет проблемы. Недаром же никто в законе не потрудился пояснить, что такое фейк-ньюс. Что захотим, то и назовем.
А как же свобода слова, свобода мнений? Да помилуйте. Это все давно ушло в подполье. Теперь уйдет еще глубже.
Теперь все уйдет сначала в вещание из-за рубежа, а потом и это отрубят суверенным интернетом. А что делать? Тогда после происшествия на Якиманке хотя бы одна польза была: меня на следующий день туда же доставили на автозаке с другими задержанными у одного из московских судов, и начальник ОВД, завидя тех же и там же, замахал руками и попросил нас мирно покинуть гостеприимное ОВД. Да, времена были вегетарианские, хотя тогда казалось, что нет. Проблема в том, что года через два-три и нынешние времена покажутся такими же.