«Запаса времени у режима нет». Почему после политического кризиса в России новая модель власти будет напоминать Французскую республику Спектр
Вторник, 19 марта 2024
Сайт «Спектра» доступен в России через VPN

«Запаса времени у режима нет». Почему после политического кризиса в России новая модель власти будет напоминать Французскую республику

Валерий Соловей. Фото: Мария Кугель для Spektr.Press Валерий Соловей. Фото: Мария Кугель для Spektr. Press

Российский историк Валерий Соловей, выступивший в минувший выходной на Рижской конференции — форуме НАТО по безопасности — высказал мысль, что Кремль имеет определенное преимущество перед Брюсселем. И обеспечивает его особая черта Владимира Путина — стратегическое терпение.

Летом этого года Валерий Соловей покинул должность заведующего кафедрой связей с общественностью МГИМО и прекратил преподавательскую деятельность под давлением руководства вуза. Его обвинили в том, что он «ведёт антигосударственную пропаганду и подрывает политическую стабильность».

- Вы оппонируете многим экспертам, которые считают, что Путин стратегически беспомощен, что он выдохся, что реагирует, а не выстраивает длинных линий.

- Опираясь на свои знания, я склонен полагать, что он, может быть, спонтанно, но выстроил стратегию. Он обладает стратегическим терпением. Кроме того, я знаю, что он очень тщательно строит планы. У него есть множество планов, хорошо проработанных, и некоторые из них он пытается реализовать. Он на самом деле очень редко импровизирует, боится импровизаций, хотя внешне реализация его планов выглядит как импровизация.

Он не только пользуется существующими возможностями, но и пытается сам создавать окна возможностей. Вся его европейская политика, — я не имею в виду дипломатию, — работа в социальных сетях, коррумпирование западных политиков, финансирование радикальных партий, правых и левых — это все часть последовательной стратегии, на которую выделяются огромные деньги. Она преследует цель хаотизировать Европу, ослабить ее внутреннее единство, затруднить принятие консолидированных решений.

Европа — очень мощный экономический игрок. Но у Евросоюза нет консолидированной политической воли, и принятие решений крайне затруднительно. Владимир Владимирович это хорошо знает и делает все возможное, чтобы решения вообще не принимались. Колебания Европы возникают часто и не по его воле, и он это знает и использует: вот щелочка, в нее можно протиснуться, просунуть руку, повлиять, ты получаешь каких-то «друзей», клиентов, в нужный момент они что-то сделают для тебя.

- То есть, работает с людьми, а не с системой?

- Путин ненавидит институты, и ему не нравится иметь с ними дело. Любой институт сдерживает персональную власть. А вот с людьми он умеет работать прекрасно. Он может произвести впечатление, обаять, он слушает их, это чистая правда. И он прислушивается к чужим мнениям.

- В вашем выступлении прозвучала мысль, что Путин уважает только американского лидера и китайского.

- Он уважает Трампа, вынужден считаться с Китаем, но европейских лидеров он презирает. Меркель ему очень не нравится, но он ее уважает, всех остальных, в частности, Макрона, он считает не стоящими внимания. Судя по тому, что сдержать его не удается, какой-то успех его стратегия имеет, хотя, может быть, не такой грандиозный, на какой он рассчитывал в 2014 году. Он рассчитывал, что время будет играть в пользу России и в пользу него лично. И отчасти это так и произошло: Европа устала от Украины — это очевидно, устала от санкций. Чего Путин не мог учесть, так это того, в России возникли серьезные внутренние проблемы.

Владимир Путин и Ангела Меркель на саммите G20 в Осаке, июнь 2019 г. Фото: G20 HANDOUT / TASS / Scanpix / Leta

Владимир Путин и Ангела Меркель на саммите G20 в Осаке, июнь 2019 г. Фото: G20 HANDOUT / TASS / Scanpix / Leta

- Они обусловлены санкциями?

- Нет. Совокупностью обстоятельств, экономическим кризисом, первопричиной которого санкции не являются. Нефтяные цены — да. Но даже и при них можно было обеспечить более сильный экономический рост. Причина экономических затруднений — очень неэффективная политика, которую формируют олигархические группы, близкие друзья Путина, чьи интересы он вынужден учитывать. Следствие этого — рост социальной напряженности, политического недовольства, кризис управляемости, заметный на всех уровнях системы. Система все хуже работает в административно-бюрократическом плане. Провинция вообще уже перестала работать. Путин не мог этого предвидеть и даже не думал об этом, потому что внешняя политика интересует его гораздо больше внутренней.

Когда политический кризис примет разрушительный характер, эта система рухнет. Что возникнет взамен? Что-то точно не либеральное, но более прагматичное и реалистическое, а это означает, что оно будет гораздо лучше. Это не будет автократия, потому что категорически ни для элит, ни для общества новый авторитаризм неприемлем. Все «наелись» Путиным.

- Эта модель исчерпана?

- Да, и главное — модель во главе с военным или офицером спецслужб. В 2000 году был общественный запрос на некую «сильную руку». Таковая связывалась либо с армией, либо с КГБ. Новая модель будет скорее напоминать Французскую республику, президентско-парламентскую, где президент довольно силен, и от него многое зависит, но правительство формирует парламент.

- Как сложится судьба Украины? Принятая формула Штайнмайера решает вопрос в пользу России?

- В Кремле так видят. На самом деле процесс идет очень медленно. Кремлю удалось пока настоять на своей интерпретации формулы Штайнмайера. Это означает, что проводятся выборы в местные органы власти, но власть фактически сохраняется, как и местная милиция. А границу будет охранять формально украинская пограничная стража, но комплектоваться она будет из уроженцев Донбасса. Командовать ими будут российские инструкторы. То есть, Донбасс возвращается в «тело» Украины фактически на конфедеративных правах. А Украина пусть занимается реабилитацией Донбасса, содержит его. Это и было изначально мечтой Путина — вернуть Донбасс на таких условиях.

Протесты против

Протесты против «формулы Штайнмайера» в Киеве, октябрь 2019 г. Фото: Gaelle Girbes / SIPA / TASS / Scanpix / Leta

Зеленский оказался перед неприемлемым выбором: он хочет прекратить войну и, — не знаю, на самом деле или декларативно, — заняться экономикой и реформами. В воюющей стране очень сложно проводить реформы. Я уже не говорю о том, какие ресурсы отвлекаются на вооруженные силы. Он запросил у Москвы мира и сказал, что готов на ее условия. Все это делалось, конечно, закулисно. Зеленский ценой таких уступок пытается выиграть время. И, может быть, это мудрое решение. Вопрос в том, удастся ли ему это время использовать для того, чтобы провести в Украине реформы.

- Как долго Донбасс будет оставаться рычагом влияния для Кремля?

- Пока в Кремле нынешняя власть. Новая власть не заинтересована будет влиять. Сам Донбасс тоже может видоизмениться, более того, это могло бы стать основой для некого международного компромисса: Россия предлагает разработать международный план по реабилитации Донбасса, привлечем международных миротворцев, отчасти под флагом ООН, отчасти под флагом ОДКБ, но не российских, а, например, казахов. Назначат международную администрацию, приготовятся к длительному периоду реабилитации, и таким образом будет восстанавливаться доверие между Россией и Западом.

- Такой сценарий возможен?

- Такой сценарий там лежит, я уверен. Но для этого руководства он нежелателен. Это руководство получило, что хотело, оно считает, что стратегическое терпение в отношении Украины пришло к победному разрешению. И будет настаивать на своем, убеждая Запад, что мир ведь достигнут, вы же, мол, этого хотели, чего же вам еще?

- Чтобы вернули Крым.

- Вопрос о Крыме будет вынесен за скобки. Я не могу представить себе ни одно правительство в России, которое решилось бы вернуть Крым, даже самое либеральное. Я могу допустить даже, что будет новый парламент, который признает произошедшее с Крымом преступным актом, но максимум, на что он пойдет — проведет повторный референдум.  

- Вы говорили, что у Владимира Путина есть ощущение миссии.

- Он считает себя спасителем России и человеком, который должен изменить мир. Это представление гораздо больше определяет его действия, чем кажется. Он считает, что поднял Россию с колен, восстановил ее статус великой державы. Он хочет обеспечить очень сильное влияние России — не во всем мире, но в Европе. Он бы предпочел, чтобы Европа выглядела, как в начале XIX века. Чтобы здесь не было такого института, как Европейский Союз, и тогда Россия могла бы договариваться то с Францией, то с Германией, возможно, иногда с Великобританией — вернулась бы к практике ситуативных альянсов. Россия играла бы очень важную роль, потому что у нее есть ресурсы, прекрасная военная машина, без России не обойтись в решении международных конфликтов. Он считает, что деньги, другие рычаги влияния более эффективны, чем контроль над территориями.

- Если санкции «за Донбасс» будут сняты, это позволит укрепить экономику России и продлит жизнь режиму.

- Я думаю, этот сценарий не успеет реализоваться. Запаса времени у режима нет. Если бы Путин в 2014 году не пошел в Крым, это могло бы длиться еще очень долго. Крым вызвал такую непредвиденную динамику.