В латвийском городе Цесисе есть центр протезирования. Украинцы, которые потеряли на войне руки или ноги, приезжают сюда. Когда правильно сформирована культя, людям тут подбирают протезы и обучают ими пользоваться. С тремя из этих людей меня познакомил латышский приятель, тренер, к которому я хожу играть в теннис. Украинцев, приезжающих в Цесис получить протез, этот мой приятель селит в своём доме на время лечения. Он сказал:
— Давайте просто попьём кофе.
И мы просто пили кофе. Украинские гости моего приятеля улыбались мне и пожали мне руку.
Совсем молодые люди. Два мальчика и девочка. Каждому лет по двадцать, может быть, двадцать два. У каждого нет ноги. На одного мальчика обрушилась балка, другой был санитаром на фронте и наступил на мину, девочка жила в Мариуполе и попала под обстрел, когда российская армия штурмовала город.
Мы пили кофе и разговаривали. Даже шутили. Тот мальчик, который служил санитаром, рассказал, что, когда противопехотная мина взорвала ему ногу и ногу ампутировали, он позвонил маме:
— Мама, я наступил на мину и мне оторвало ногу.
— Слава Богу! — сказала мама.
В том смысле, что, слава Богу, всего лишь оторвало ногу, а не погиб. Он рассказывал эту историю как анекдот, и мы смеялись.
Мы болтали около часа. Я расспрашивал их о войне. Они расспрашивали меня об Оранжевой революции 2004 года, на которой я был и во время которой они были ещё детьми, ходили в младшую школу. Нам было интересно болтать.
И вдруг — щёлк! — в моих пальцах сломалась пластиковая шариковая ручка. Молодые люди переглянулись. Я и сам только сейчас заметил, что тереблю в пальцах ручку и вот даже сломал её. Тереблю, потому что меня преследует мысль, которую я не могу отогнать: это ведь я!
Это ведь я купил тот снаряд, который обрушил балку на мальчика, сидящего от меня по левую руку. И это я купил мину, на которую наступил мальчик-санитар. И я купил ракету, которая оторвала ногу девочке из Мариуполя.
Я не хотел покупать всю эту смертоносную дрянь, но ведь купил же. Много лет я платил в России налоги. Большие налоги и очень аккуратно платил. Я, конечно, рассчитывал, что мои налоги пойдут на строительство школ, больниц и дорог, но они пошли на покупку снаряда, мины и ракеты, чтобы искалечить этих детей, которые сидели напротив и улыбались мне. И я ничего не смог сделать с тем, что мои налоги пошли на покупку вооружений, а не на строительство школ и больниц.
Эта мысль пришла мне в голову не впервые. Я давно, ещё в первый день войны, именно так сформулировал свою ответственность. Но теперь я впервые воочию видел, что натворил. Моя ответственность сидела теперь напротив меня, улыбалась мне и предлагала съесть кусок торта.
И я не знал, что сказать этим молодым людям. Извиниться? Как в таких случаях извиняются? Покаяться? Вот каюсь.
А они и не ждали извинений или покаяния. Просто болтали со мной. И, когда пришло время расставаться, пожали мне руку и сказали, что им было очень приятно познакомиться и приятно будет увидеться ещё раз.
Лучше бы дали в морду или плюнули — мне бы было легче.