Социолог, руководитель Social Foresight Group, Анна Кулешова опубликовала недавно памятку о мерах предосторожности при участии в социологических опросах, которые проходят в России. На идею составить этот документ Анну подтолкнула информация, которую она получает от коллег в России. В последний раз, например, её знакомая проводила соцопрос среди релокантов, а его результаты предназначались, скорее всего, для силовых структур или администрации президента России.  

В России пока не было прецедентов судебных преследований за участие в социологических опросах, но проблемы могут возникнуть, если вы неосторожно прокомментируете на улице какие-то актуальные события, например, журналистам. Так, 6 сентября суд будет решать судьбу москвича Юрия Коховца, который летом 2022-го года ответил на вопросы «Радио Свобода» в Москве. Корреспондент проводил уличный опрос горожан. Юрий негативно высказался о вторжении России в Украину. После публикации сюжета, суд приговорил 38-летнего Коховца к пяти годам принудительных работ по делу «о фейках о ВС РФ». Однако сейчас прокуратура требует отправить Коховца в колонию.

Общение с журналистами, конечно, очень сильно отличается от взаимодействия с социологами, но, по мнению автора памятки, сегодня россиянам необходимо всегда помнить о возможных рисках. Авторитетные социологи Анна Кулешова, Любовь Борусяк и Денис Волков рассказали журналу «Спектр», о работе ученых в современных условиях и каким образом они оберегают данные своих респондентов.

Анна Кулешова, сооснователь ассоциации Social Researchers Across Borders, руководитель Social Foresight Group.

- Недавно Вы опубликовали «Памятку по безопасному прохождению соцопросов». Почему Вы решили сейчас обратить внимание на эту тему?

- Зная об ограничениях с опросными платформами в России, мы обсуждали с коллегами, насколько сегодня безопасно для респондентов принимать участие в опросах. Затем у меня был разговора с респондентом, который признался, что, когда ему звонят, он всегда идет на контакт. Недавно ему звонили якобы из «Левада-Центра» и спросили, поддерживает ли он Путина? Тот честно ответил, что нет и даже предложил всю семью позвать, чтобы те тоже заявили о своей позиции. Я поняла, что «Левада-Центр» в такой формулировке вопросы не задает. Явно кто-то прикинулся сотрудником этой структурой. Не знаю, будут ли какие-то последствия для человека после этой беседы, но видимо теперь в России наряду с мошенниками типа «полковник МВД или ФСБ», появились и те, кто звонит под видом социологических служб и собирает данные о людях. Это реальная проблема.

Наряду с той, что хранение данных опросов в России сегодня не безопасно. Даже если речь идет о таких невинных сведениях, что человек сейчас живет в Армении, но собирается вернуться. Кажется, что никакой опасности в этом нет, но если респондент использует при опросе тот же браузер, с которого он заходит на Госуслуги, где у него сохранены пароли, то в такой ситуации информация перестает быть анонимной. Это важный риск, который стоит учитывать.

Если Вы авторизуетесь в Госуслугах, на Mail. Ru, VK  (ВКонтакте) и на многих других сайтах, то потом можете зайти туда, не вводя логин и пароль. Это происходит за счет того, что в вашем браузере сохраняются специальные «куки» — идентификаторы, которые позволяют сайту определить, что вы не нем уже были. Если составитель опросной формы хочет, чтобы пользователь был не анонимный, то он вставит в эту форму буквально один пиксель, который отправит человека на Госуслуги или другой сайт. Этот пиксель — буквально маленькая незаметная точка на экране. Соответственно, когда респондент заполняет форму происходит его идентификация. Идентификаторы подсказывают, что человек был на сайте, как Иванов Иван Иванович.

Плюс часть российских социологов не работают в рамках научной беспристрастности. Они ангажированы. На меня недавно вышла коллега, которая несколько лет назад гордилась тем, что её сын живет в Америке. Сейчас она не понимает, почему молодые россияне, у которых «всё есть», уезжают из страны. Косвенно из того, что она говорила, стало ясно, что результаты опроса, который она ведет из России среди уехавших, предназначены для силовых структур или администрации президента (АП). Понятно, что сейчас у властей есть задача вернуть россиян, усложнив им жизнь за границей. В такой ситуации работа социолога может быть использована против соотечественников за рубежом.

Социолог Анна Кулешова, фото предоставлено в распоряжение Spektr. Press

В сумме складывается такая картина, что жить по старой схеме, когда пришёл или позвонил интервьюер, и вы исполнили свой гражданский долг, ответили на его вопросы, сегодня уже невозможно. Людям необходимо быть осторожнее, пропускать вопросы, которые в случае деанонимизации могут вам навредить. Важно понимать, что появились фейковые организации, сотрудники которых прикидываются исследователями.

Кроме того, социологические исследования и опросы общественного мнения в ряде случаев курируют «люди в погонах». Например, осенью прошлого года коллеги в России провели опрос об отношении граждан к войне. Делали они это с помощью одной из российских платформ, позволяющих проводить исследования онлайн. В результате они не смогли получить выгрузку ответов по значимым вопросам (то есть ответы на них были даны, но исследователи их получить не смогли).

В другой ситуации ученых прямо предупредили, что лучше вовсе не проводить исследование, предложив изменить тему; в третьем случае — попросили показать вопросы до проведения исследования, чтобы скорректировать их. Такая обстановка создает риски, о которых важно помнить, исполняя свой гражданский долг.

- Как тогда Вы порекомендуете россиянам, которые не отказываются от участия в опросах, себя обезопасить?

- Главное помнить, что вы не обязаны отвечать на все вопросы. Если какие-то из них кажутся подозрительными или небезопасными, вы не должны на них отвечать. В нынешней ситуации в России вам стоит рассуждать так, будто все опросы с высокой вероятностью не анонимны. Стоит это помнить и ставить свою безопасность на первое место.

Если бы я находилась сейчас в России (наша собеседница в последнее время проживает за пределами РФ, — прим. «Спектра»), то с высокой долей вероятности, я бы не стала принимать участие ни в телефонных, ни в квартирных опросах, если они как-то связаны с войной, политикой и так далее. Мне кажется, это скорее несёт риски, за которые никто не будет отвечать, если с вами что-то случится. Просто проблемы будут у вас, а всем остальным это будет индифферентно.

Если вы отвечаете на анкетные опросы онлайн, то ситуация чуть попроще. Необходимо чистить кэш или использовать режим «инкогнито». Не заходить для ответа на вопросы с того же браузера, в котором у вас запомнены все пароли. Если вы видите, что опрос проходит на российской платформе, желательно внимательно посмотреть, какие там вопросы. Если они касаются политики, ваших личных планов, вашего будущего, разумнее сейчас их избегать, просто чтобы нечаянно не подставиться.

Если речь идёт об интервью в Zoom, то, соответственно, вы можете спокойно использовать модулятор голоса, не включать камеру и обозначить любое вымышленное имя. Рекомендую пообщаться перед интервью с исследователями, уточнять, где они находятся и где будут храниться данные. На эту информацию вы имеете право. Кроме того, вы всегда можете проверить, существует ли структура, из которой к вам обратились с просьбой пройти опрос. Работает ли там тот интервьюер, который с вами связался. Повторю, что вопросы, ответы на которые могут навредить вам в дальнейшем, стоит пропустить. Вы не обязаны вредить себе.

- Получается, что социологам сегодня вообще невозможно профессионально работать, изучая вопросы отношения россиян к таким острым темам, как власть, война, экономическое положение?

- Почему нет? Работать вполне возможно. Только важно, понимать ситуацию. Не делать вид, что вокруг ничего не происходит, когда идет война. Нельзя вести исследования по старым калькам. Необходимо заботиться о безопасности респондентов. Нормальные социологи, даже ведя исследования из России, например, обеспечивают хранение данных за рубежом. Они это проговаривают со своим респондентами, объясняют им, как о них заботятся.

Другой важный момент: социологи могут проводить исследования, не задавая вопросов, ответы на которые могут навредить людям. Не обязательно спрашивать в лоб о чем-то, чтобы понять общую ситуацию. Такие исследования и возможны, и нужны. Они сейчас проводятся. Значительная часть делается с теми, кто выехал из страны в коллаборации с россиянами, которые остаются. Необходимо находить сценарии, как это сделать безопасно и аккуратно.

Глухая оборона. «Левада-Центр» и «Спектр» — три четверти россиян поддерживают «спецоперацию», но государственным СМИ о ней полностью верит лишь треть

- Как Вы оцениваете уровень достижимости в России, который показывает, сколько людей готовы принимать участие в опросах?

- Уровень достижимости респондентов падает во всем мире. Тренд на увеличение количества отказов идёт давно. Что за этим стоит? Думаю, в каждой стране и в каждый временной период причины могут быть разными.

Надо уточнить, что в России, насколько я это вижу, в опросах принимают участие в основном люди с большим количеством свободного времени. Иногда маргинализированые, то есть это такие профессиональные «отвечальщики». Они лояльны режиму и понимают, что если они выдадут свой «одобрямс», то это будет замечательно. Таких людей меньше не стало, а может их и больше сейчас. Даже если у человека антивоенное, антипутинское настроение, он может социологам выдать то, что они хотят, с его точки зрения, услышать. Те самые социально одобряемые ответы: война — это хорошо, а Путин — это замечательно. Идет своеобразная игра: вы делаете вид, что в военное время ведёте безопасные опросы, а мы делаем вид, что честно на них отвечаем. Поиграли и разошлись.

Безусловно, есть люди, которые будут давать честные ответы. Они никуда не денутся, просто их мало. Всегда было мало, но сейчас за счёт отъезда многих, за счёт понимания, насколько стало репрессивным государство, их ещё меньше. Я сомневаюсь, что они уравнивают баланс, хотя есть те, кто во весь голос заявляют свою гражданскую позицию.

Другие рассуждают так: покажу сейчас лоялистскую позицию, пусть государство знает, что на меня не надо плохого думать, а я пока чемоданчик соберу аккуратненько и у меня не будет никаких проблем на кордонах, я спокойно уеду. Этих сценариев тоже много, мне кажется.

Не стоит забывать, что опросы общественного мнения — это не только про научный и исследовательский интерес, но и про бизнес. Конечно, крупные игроки пытаются сейчас защитить источник своих доходов в России. И это не так уж и трудно сделать, выводы о тотальной поддержке режима хорошо продаются и в России, и за ее пределами. Just business. При этом опускается информация об ограничениях исследований, о конфликте интересов и пр., которая помогала бы не вводить в заблуждение участников опроса и потребителей полученных результатов.

Я бы не стала говорить, что в автократиях и при тоталитарных режимах опросы не отличаются от ситуации мирного времени в демократических обществах, хотя там тоже есть проблемы с отказами респондентов от участия и так далее. Это противоречит логике. Очень важно, для чего опросы нужны властям, исследователям и самим людям в этих автократических обществах. Сейчас мы видим, что их используют для пропаганды тотальной всеобщей поддержки. Я думаю, по ним власти замеряют, насколько хорошо работает пропаганда. И насколько хорошо им удалось застращать людей.

* * *

Любовь Борусяк, Социолог, кандидат экономических наук

- Известны ли Вам случаи из вашей практики или из практики коллег, когда у респондентов возникали какие-то проблемы в связи с тем, что они приняли участие в том или ином социологическом опросе?

- Нет, никогда об этом не слышала. Насколько я знаю, таких историй не было.

- В Москве человеку грозит 5 лет колонии за участие в уличном опросе, который проводили журналисты…

- СМИ — это другая история, конечно. Все-таки у социологов, в отличие от многих представителей СМИ, есть понятие профессиональной этики, которая заключается прежде всего в том, что мы должны обезопасить респондента. Это наша профессиональная ответственность, я это очень остро чувствую.

Осознанное неведение. «Левада-Центр» и «Спектр» — 4 из 5 россиян поддерживают закон о «военных фейках», хотя почти половина считают фейком и его

- Какие меры безопасности вы соблюдаете при работе с данными? Есть ли возможность у кого-то к ним получить доступ, минуя вас?

- Нет, такой возможности нет. Я храню всю информацию обезличенной. У меня есть только условные имена, больше ничего. Звук интервью, я удаляю сразу, как только появляется расшифровка. Расшифровщики дают гарантию, что они делают то же самое. Это мои постоянные помощники, надёжные люди. Главное — это обезличенное хранение данных. Во время опросов  находящихся в России, я удаляла и базу сбора данных, отключала возможность оставить электронную почту.

- Поучается, что даже при самом неприятном развитии событий установить личности респондентов с помощью вашей базы данных не получится?

- Нет, не получится. Для меня — это вопрос № 1. Такие меры предосторожности дают плюсы в том смысле, что люди не боятся разговаривать.

- В 2024-м году больше или меньше респондентов готовы общаться с социологами, чем в предыдущие годы?

- Если говорить об опросах людей, находящихся внутри России, то в последний раз ответило меньше людей, чем в предыдущие. Среди уехавших отказов в интервью нет. Наоборот, всё время появляются люди, которые сами просят их включить в проект.

- Если говорить о Вашей практике по другими темам или об опыте коллег, то в этом году, как люди реагируют на предложение пообщаться?

- У меня по работе были опросы, связанные, например, с использованием искусственного интеллекта. Там проблем нет. Тема совершенно невинная, и люди ничего не боятся. Здесь очень важно, конечно, доверие: какая организация приглашает или какой человек. У меня, в общем, очень много исследований основано ровно на этом. Я ничего не делаю во зло.

* * *

Директор «Левада-Центра» Денис Волков / Wikimedia Commons

Денис Волков, Директор «Левада-Центр»

- В работе «Левада-Центра» бывали случаи, когда общение с вашими интервьюерами приводило к проблемам у респондентов?  Или нечто подобное происходило у кого-то из коллег?

- Нет, подобного не случалось. Бывали случаи, когда из-за визитов интервьюеров полицию вызывали респонденты. Иногда такое происходило, но о проблемах респондентов, честно говоря, не припоминаю. Обычно мы очень редко в ходе каких-то исследований повторно с кем-то связываемся.

- Есть ли возможность у злоумышленников или каких-то правоохранительных органов получить доступ к персональным данным ваших респондентов?

- У нас, собственно, точных данных респондентов нет. Мы для контроля берём телефон, но люди, во-первых, не всегда его дают. Во-вторых, если номер указывается, то информация, полученная у человека и номер его телефона сразу автоматически разделяются. Ответы сопоставить с телефоном невозможно, потому что они никогда не хранятся вместе. Мы храним ответы, но там нет привязки к телефону. Нам это не нужно ни для каких анализов.

Бывают отдельно редкие панельные исследования, где с согласия респондентов, хранятся их данные, но опять же, они никогда не хранятся вместе с ответами. И основная масса исследований — это не панельное исследования, а те, в которых человек один раз принял участие и всё. При этом у нас нет полных контактных данных человека. Он может оставить лишь имя, но не называть фамилию, а может назваться как угодно. С телефоном такая же история: кто-то оставляет, кто-то нет, но в базе данных хранятся только обезличенные ответы.

- «Левада-Центр» по-прежнему проводит в России опросы лицом к лицу, а не по телефону?

- Мы практикуем и телефонные опросы, но основные наши данные собираются в результате прямого общения интервьюеров и респондентов.

- В последний раз, когда «Спектр» с вами общался, речь шла об уровне достижимости. В 2024-м году он остается на том же уровне, что был и в прошлом, то есть на уровне общемировых показателей, или что-то изменилось в России?

- Есть небольшие колебания. В начале года уровень достижимости был выше, потом в середине года чуть поменьше, но все эти колебания в районе 2%, поэтому нет оснований говорить о том, что достижимость меняется.

Мы меньше проводим телефонных опросов по какой-то одной методике, чтобы однозначно говорить о падении достижимости. Скорее у респондентов есть некоторое нежелание брать трубку, но не потому, что они боятся, что звонят из госорганов, а из-за опасений нарваться на мошенников. Несмотря на это, однозначно говорить о большом падении числа участников опросов вряд ли можно.

«Удовлетворённые патриоты». Директор «Левада-центра» Денис Волков — о том, сколько россиян поддерживают власть в войне с Украиной