В Санкт-Петербургском государственном университете, знаменитом своими репрессиями в отношении студентов и преподавателей, разворачивается очередной скандал. Комиссия по этике старейшего вуза города сочла, что старший преподаватель кафедры русского языка филологического факультета СПбГУ Светлана Друговейко-Должанская недостойна больше учить студентов. 11 октября телеграм-канал «ВишНевское время» сообщил, что Друговейко-Должанская уволена из вуза за якобы «аморальный поступок».

Причиной вердикта стало участие Светланы Викторовны в процессе по делу художницы Александры Скочиленко, обвиняемой в распространении «фейков о ВС РФ». 30 марта 2022 года в одном из супермаркетов Санкт-Петербурга Скочиленко заменила несколько магазинных ценников на похожие бумажки с информацией о войне в Украине. Суд над ней продолжается до сих пор. По заказу следствия Центр экспертиз СПбГУ дал оценку текстам, которые распространила Скочиленко. Светлана Друговейко-Должанская написала свою экспертизу по просьбе защиты Александры и критиковала заключение официальных экспертов СПбГУ.

Именно это вменила ей в вину комиссия по этике, которая сочла, что Друговейко-Должанская «ставила под сомнение статус СПбГУ как экспертной организации». По мнению членов комиссии, Светлана Викторовна недостойна больше преподавать в вузе.  Тем временем в городе разворачивается кампания в защиту Друговейко-Должанской. На специальном сайте собирают подписи с требованием отменить решение комиссии.

За неделю до увольнения «Спектр» поговорил со Светланой Викторовной о том, как проходило заседание комиссии, на котором она отстаивала своё право работать на родном факультете, как вели себя её коллеги и как она сама относится к поступку Александры Скочиленко.

Александра Скочиленко. Фото Wikipedia

— Как вы оказались экспертом в процессе по делу Александры Скочиленко?

— Ко мне с разных сторон обратились мои бывшие студенты, которые как-то были близки с Александрой Скочиленко или просто сочувствовали ей, и некоторые мои бывшие коллеги. Все они просили написать экспертизу, зная, что я этим занимаюсь. Официально мы договорились с адвокатом Александры — Дмитрием Герасимовым. Для меня это уже 42-й процесс, в котором я участвую в таком качестве.

Более того, я член методического совета «Гильдии лингвистов-экспертов по документационным и судебным спорам». После того как прочитала материалы дела, уже не могла отказаться, поскольку увидела, что обвинения, которые Скочиленко предъявлены, никак не соответствуют текстам, которые она распространила. Тем более, что Александра их не писала.

Эксперт не имеет права быть ангажированным. Он может относиться как угодно к Путину, Байдену, СВО… Эксперт анализирует тексты, и если ему задаётся вопрос, содержатся ли в них признаки дискредитации Вооружённых сил, — не важно, как он относится к СВО. Он либо видит эти признаки, либо не видит. Я их не увидела.

— Какие ошибки авторов экспертизы, заказанной следствием,  показались вам наиболее вопиющими?

— Ошибок там была уйма, но я могу назвать то, что касается уровня средней школы. За подобный ответ на ЕГЭ по русскому языку в средней школе они бы получили 0 баллов. Например, предложение: «Столько-то российских солдат погибли в первые три дня в Украине». Эксперты Анастасия Гришанина и Ольга Сафонова назвали его безличным, хотя оно таковым не является. Это предложение нормальное, двусоставное.

Гришанина и Сафонова к своему ложному заключению, что это предложение безличное, делают довольно смешной комментарий, что, дескать, с точки зрения норм грамматики нужно было бы сказать не погибли, а погибло. Когда я в ходе судебного заседания указала: «Простите, но Дитмар Розенталь (автор классических словарей и учебников по русскому языку) с вами не согласен», — эксперт Гришанина ответила: «Вы же видели, что в моём списке литературы Розенталя нет»

— Чем можно объяснить такой уровень экспертов, если они обе — кандидаты наук, работают в СПбГУ?

— Это можно объяснить тем, что Центр экспертиз СПбГУ в качестве официальных экспертов выбирает не специалистов. Ольга Сафонова — политолог, при том, что экспертиза была заказана лингвистическая. Её вообще не должны были к ней привлекать. Экспертизы бывают комплексные. Например, психолого-лингвистическая или политолого-лингвистическая. Эта была чисто лингвистическая.

Эксперт Анастасия Гришанина — кандидат филологических наук. С формальной точки зрения, она имеет право писать лингвистическую экспертизу, но её базовое образование — психологическое. Кандидатскую диссертацию она защищала по журналистике. Даже кандидатского экзамена по русскому языку не сдавала, не говоря уже о том, что у неё нет базового образования, отсюда и ошибки. Если бы они не были на уровне средней школы, то были бы, конечно, непростительны, но, во всяком случае, объяснимы.

— Кто указал комиссии по этике университета на то, что произошло в суде?

— Формально заседание состоялось после обращения в комиссию проректора по правовым вопросам Юрия Пенова. Как простодушно обмолвился председатель комиссии Геннадий Богомазов, жалобу на меня написала эксперт Анастасия Гришанина, которую я и критиковала. Богомазов её жалобу цитировал. Она утверждала, что я её оскорбляла в процессе заседания. Это трудно себе вообразить, тем более что есть аудиозапись судебного заседания. Благодаря ей нетрудно понять, было это или нет. Говорилось в жалобе, что я называла Гришанину «неуважаемой коллегой». Это тоже неправда. Якобы я отметила, что её знания «не соответствуют уровню 1 класса». Смешная мелочь, но про первый класс я не говорила точно. Тут её можно уличить во лжи.

— Вам не предъявляли претензии, что в этом процессе сотрудник СПбГУ оказался на стороне обвиняемого в «распространении фейков о российской армии»?

— Главным образом мне предъявляли ту претензию, что я выступила с иной стороны, нежели преподаватели СПбГУ. Это лишний раз подтверждает незнание бывшим руководителем Центра экспертиз университета Антоном Поповым, который присутствовал на заседании, закона об экспертизе. На суде я выступала как независимый специалист. Я могла быть аффилирована с СПбГУ, с РГПУ, ни с кем не аффилирована, но коль скоро я документами, представленными в суд, подтвердила своё право на то, чтобы писать такую экспертизу, совершенно не важно, сотрудником какой организации я являюсь.

— По словам студента-историка, которого отчисляли из СПбГУ по решению той же комиссии, от него очень настойчиво добивались признания, что он поддерживает СВО. Вас на комиссии расспрашивали об отношении к действиям Александры? Может быть, предлагали «раскаяться в содеянном»?

— Мне трижды, с разных сторон, задавали вопрос: поддерживаю ли я действия Александры Скочиленко? Я абсолютно честно сказала, что нет, пояснив, конечно, что считаю её действия глупыми и детскими. Тем не менее члены комиссии выражались в основном в том духе, что «нам всё понятно», «о чём тут говорить» и так далее.

— В протоколе заседания комиссии по этике СПбГУ официально вам не ставится в вину участие в процессе на стороне защиты Скочиленко. Там говорится о том, что «С. В. Друговейко-Должанская неоднократно с сарказмом отзывалась о компетентности своих коллег». Вы действительно активно комментировали прессе ход судебного заседания?

— Это скорее выдумки, потому что в социальных сетях я ничего не комментировала, у меня и страничек в них фактически нет. Что касается СМИ, то лишь после судебных заседаний, когда меня спрашивали журналисты, я вполне имела право повторить то, что говорила в ходе процесса. Честно говоря, даже нетвёрдо знаю, какие это были СМИ.

— Я уже беседовал с людьми, которые прошли через общение с членами этого ареопага СПбГУ, но впервые это преподаватель с таким стажем. Поделитесь, пожалуйста, своими впечатлениями от ситуации, когда коллеги выносят вердикт, что ваши действия «несовместимы со статусом универсанта».

— Это решение комиссии якобы единогласно подписали 12 её членов, при том что на заседании реально присутствовали только пять: Геннадий Богомазов (председатель), Людмила Громова, Николай Егоров, Дженевра Луковская и Игорь Мурин.

Более того, я твёрдо убеждена, что моя близкая и любимая коллега профессор Кира Анатольевна Рогова, которая не была на этом заседании, даже не знала о нём. У меня нет никаких сомнений в том, что она меня бы поддержала. Я полагаю, что заседание было нелегитимно. Их там было всего пятеро. Это не кворум и не общее решение. Вряд ли я кого-то не заметила.

Более того, я только сегодня осознала, что с семьями по крайней мере трёх из пяти членов комиссии, присутствовавших на заседании, я связана довольно тесно (о чём сами голосовавшие не ведали или позабыли): их близкие родственники — мои приятели, кого-то из внуков учила я или мой покойный муж и так далее.

Меня поразило молчание Дженевры Игоревны Луковской, юриста и учителя Владимира Путина. Её покойный муж Сергей Сергеевич Гречишкин был когда-то уволен из Пушкинского Дома за антисоветскую деятельность. С ним я была знакома не слишком близко, а вот с его друзьями и соавторами Александром Лавровым и Константином Азадовским, которые отказались снять имя Гречишкина из совместных публикаций, — гораздо лучше. Они от своего друга не отказались. Что подвигло Дженевру Игоревну предать идеалы молодости, я не представляю.

— Комиссия вынесла свой вердикт 29 сентября. Как развивались события дальше?

— Я, разумеется, предупредила свою заведующую кафедрой о том, что произошло. На кафедре могут возникнуть некоторые сложности. Дело в том, что более 20 лет назад я организовала на филологическом факультете магистерскую программу «Филологические основы редактирования и критики». На неё принимают каждый год 10 человек, и там конкурс от пяти до восьми человек на место. Плюс я на бакалавриате читаю несколько курсов, которые не читает никто, кроме меня. Правда, есть люди, которые вполне способны меня заменить, но не уверена, что они были бы этому рады… Видит Бог, я совершенно точно не подам заявление по собственному желанию, потому что не хочу уходить из университета. У меня есть любимые студенты, у меня есть любимые коллеги. Посмотрим, что будет дальше.