Каждый месяц из шести, что я уже провела в Риге, — пока я шаталась на ноябрьском ветру, ныла в декабрьской снежной мгле, скользила на февральском гололеде, — мои опытные друзья говорили мне: подожди до апреля.

- Но что такого будет в апреле? Я страдаю тут от отсутствия хоть какой-то социальной жизни, помноженного на вечную хмарь и сдувающий надежды ветер, причем тут вообще апрель?

- Подожди до апреля, — настаивали они. — Или даже лучше до мая. Ты все сама поймешь.

Они были правы. Пришел апрель — и я поняла.

Но не сразу. Друзья начали намекать: скоро будет море.

- Какое море? В начале апреля я даже не могла поменять шубу на осеннее пальто, и эти люди убеждают меня, что скоро будет море?

- Нет, — говорила я своей подруге Маше из Барселоны. — Понимаешь, вот есть настоящее море, как у вас, а есть вот эта леденящая ноги и душу вода в Юрмале. Как говорится, это другое.

- Подожди до апреля, а лучше — до мая, — терпеливо отвечала Маша, которая хоть и из Барселоны, а на самом деле, из Калининграда, то есть знает толк в северных водах.

И, поверьте, в моих словах никакого снобизма: просто сколько бы я ни жила в разных городах и странах, сколько бы ни путешествовала от Аргентины до Сингапура, я навсегда останусь той девочкой из Сибири, которая тоже родилась в море — только в море снега.

Если вы попросите меня быстро вспомнить мое детство, я опишу вам пригорок, отделяющий детский сад «Солнышко» от детского сада «Лучик». Не помню точно, в который из них ходила я: это случалось редко, между болезнями, да и отличались они только цветом ограды и именем заведующей. Важно не это. Важно, что мой детский сад был вторым, а значит, для достижения цели — завтрака из охлажденной запеканки и подогретого напитка «чайсмолоком» — нужно было преодолеть пригорок.

Иллюстрация Екатерина Балеевская/SpektrPress

Если вы спросите меня, уверена ли я в существовании пригорка и дам ли за него руку на отсечение — нет, не дам. Может быть, пригорок был простым сугробом, а может, и вовсе фантазией, сублимацией — короче, субстанцией, в которой для меня сконцентрировалась вся моя детская сибирская зима. Длинная, темная, холодная, усыпанная бриллиантовым снегом.

Сибирская зима — это эффект блесток и будущий ПТСР в одном флаконе.

Преодоление пригорка требовало определенной подготовки, а точнее, экипировки.

Во-первых, колготки. Колготки надевались еще во сне, когда физическое тело было отделено от сознания. Х/Б, мутно-коричневого цвета, они утягивали мои и без того тощие ноги, отчего те сливались с диваном. В квартире было полутемно, чтобы «в глазки не светило», на улице было даже не темно, а просто ночь. Рассветет только через 3 часа.

Ближе к пробуждению на мне уже было две кофты, свитер, какие-то шаровары на пяти подкладках, шерстяные носки (поверх колгот), валенки, шапка-ушанка, меховые варежки — и все это увековечивала кроличья шуба, доставшаяся мне окольными путями, протоптанными моим дедушкой. Возможно, уже тогда он, простой советский человек, мечтал вырастить из меня роскошную женщину, светскую львицу и повелительницу бомонда. Вооруженную помпоном и резинкой на варежках.

И у него получилось — прошло 30 лет, и теперь я хожу в продуктовый в Риге в белой шубе.

Не знаю, могут ли мои слова передать те детские ощущения: по-настоящему 5-летнюю девочку, идущую по сугробам в 7 утра в детский сад в Сибири, может понять только космонавт, уже надевший скафандр, но еще не вылетевший в космос. Иногда этот пригорок до сих пор снится мне, я никогда не дохожу до конца, застреваю ногами в снегу и стою посреди этой ночи-утра, сжимая в руках веревку от деревянных санок. Оглядываюсь по сторонам и понимаю, что борьба бесполезна.

Южан сковывает жара, заставляет их пить это ледяное вино, долго смотреть на море и дремать под тенью оливы в час сиесты. Сибиряков сковывает мороз, заставляя их везде искать тепло — человеческое и физическое. Мы пьем много, едим тяжелое, одеваемся в теплое, ругаемся крепко и любим горячо. Все, что мы делаем, преследует одну цель — согреться.

Я принимаю душ-кипяток, сплю даже летом под пуховым одеялом, ненавижу холодную отстраненность и не понимаю, зачем людям конфликты. Потому что как бороться, когда на тебе колготки, шерстяные носки, дутые штаны, три свитера, шарф, шапка с помпоном, варежки меховые на резинке и шуба кроличья? Не повернуться, рукой не махнуть, если орать — ледяной воздух в рот попадает, только задыхаешься от кашля, ни слова не сказать. А когда восстановишь дыхание, уже и не помнишь, по какому поводу возмущался. Все мы выросли, запеленатые в шерстяные тряпки, с мыслью о том, что против нас — стихия, море белого снега, красивого и ледяного одновременно, которая в мае растает (если повезет) — и надо просто дожить до лета, пережить эти 9 месяцев мороза. Конфликт отнимает силы, а силы нужны, чтобы пережить зиму. Укутавшись, спрятавшись, дать телу шанс дожить до апреля. А лучше — до мая.  

И я дожила до апреля и в этом году, хотя, казалось бы.

У окон моего рижского дома растет огромное дерево, и всю зиму я закрывала вид на его голые депрессивные ветви цветами. Но, кажется, мои друзья и ему сказали, что надо только дождаться весны — за последнюю неделю желтые розы за 3,99 из Rimi (лайфхак для мальчиков) стали блекнуть на фоне его распустившихся веток. Когда зеленые листья стали ломиться в окна, я подумала, что может быть, стоит закрыть ноутбук, выйти из дома и посмотреть, что там происходит.

Иллюстрация Екатерина Балеевская/SpektrPress

И вышла в другой город. Во-первых, на улице были люди. В принципе. Во-вторых, они были красивые, громкие и без серо-сине-черных пуховиков (а я уже было подумала, что в них здесь рождаются). На улицах стало сложнее ходить — половину пути перекрыли столики кафе, открывших летние веранды.

А в-третьих, там было море, до которого ехать — всего полчаса на машине. Все еще сложное — ледяное, с красноватыми прожилками у берега, с завываниями ветра на щеках, но это было море, у которого мы расстелили пледы, налили просекко, ели клубнику с песком, дети ныли, что им скучно копать яму, а в тело даже через джинсы (говорят, скоро их можно будет снять) проникал витамин D.

- Ну, теперь ты поняла? — спросили меня опытные друзья. — Просто есть две Риги: с октября по апрель ты в одной эмиграции, а с апреля по октябрь — в другой.

Ну привет, другая Рига, давай знакомиться. Надеюсь, гуманитарная виза распространяется на обе.

С верхней полки лучше видно. Юля Варшавская о разговорах в поезде до Литвы