Аббревиатура ВОВО — это не из Стругацких, это из «Известий». ВОВО — военный округ военного времени — ключевой элемент новой структуры военного управления, которой в случае войны подчиняются все региональные и муниципальные органы власти в России. Новости и утечки о военных приготовлениях российских властей незаметно превратились в рутину. Уже никто не вспоминает о романтике «вежливых людей» — обсуждают размер блокадной пайки хлеба и вместимость бомбоубежищ в российских мегаполисах. План «Крепость» предусматривает срочное возвращение домой всех родственников российских госслужащих, по каким-то причинам находящихся за границей.

В Калининград на пароме «Амбал» едут знаменитые «Искандеры», возможно, с ядерными боеголовками. Во внешнеполитических новостях тоже тучи ходят хмуро — «плутониевый ультиматум» Владимира Путина подкрепляется разговорами о всемогущих российских хакерах, атакующих американские серверы, а золотые купола русского духовного центра около Эйфелевой башни самое время затянуть маскировочной сеткой — Путин не приедет открывать этот центр: визит в Париж сорван с беспрецедентно скандальными и беспрецедентно публичными формулировками. Французский президент Олланд не готов говорить с Путиным ни о чем кроме Сирии, и топоним «Алеппо», каким бы далеким он ни был до сих пор, оказывается точкой, где сосредоточена вся международная роль России — совсем не та, к которой все привыкли.

Словосочетание «военные преступления» звучит более чем всерьез, и это не детектив, в котором имя злодея прозвучит на предпоследней странице. Злодей уже известен — это мы, надо только не побояться посмотреть в зеркало.

Президент России Владимир Путин. Фото Sputnik/Scanpix

Если бы это было кино, в нем показали бы обезумевшего диктатора, готового спалить весь мир в огне ядерной войны. Но был ли обезумевшим диктатором Волшебник Изумрудного города? Нет, это был веселый плут, величие которого основывалось на обязательных для ношения в городе зеленых очках. Люди, которым принадлежит сейчас Россия, пришли не завоевывать мир — им всегда хватало безраздельной власти и привязанных к ней богатств в своей стране. Да и внешняя политика всегда была для них только продолжением внутренней — когда в Ульяновске приземлялись натовские самолеты по дороге в Афганистан и из Афганистана, телевизор рассказывал о противостоянии России Североатлантическому альянсу, и никто не видел в этом противоречия.

Все разговоры всегда велись в пользу бедных, то есть россиян — можно было гоняться за Обамой по полям саммитов, чтобы только с ним сфотографироваться, а потом говорить, какой прорыв принесла эта встреча двух мировых лидеров. О том, что Владимиру Путину за Сирию вот-вот присудят Нобелевскую премию мира, когда-то всерьез говорили в России — о чем говорить теперь, о трибунале по военным преступлениям в Сирии?

Военные преступления, ага. Индустрия военных преступлений расцвела в Чечне с первых минут войны 1999 года, и в Кремле еще тогда опытным путем убедились, что за такое ничего не бывает, зато для внутренней политики маленькая и победоносная предвыборная кампания всегда очень полезна. Они закрыли для себя тему военных преступлений в горящем Грозном и еще тогда поверили, что им можно все. Украина со всеми оговорками эту уверенность укрепила, Сирия на ее фоне казалась вообще не проблемой — уж в Сирии-то все стреляют, и никому никого не жалко.

Они действительно привыкли, что любая война, холодная или горячая, может быть интересна им только как повод для тревожных сюжетов в программе «Время» или для карикатур на сайте РИА «Новости», когда добродушный медведь в очередной раз оставляет в дураках недотепистых Обаму и Меркель.

Скриншот с сайта РИА Новости

Вся военно-патриотическая риторика российского государства всегда была рассчитана на обывателя, разговаривающего с телевизором, он смотрел в экран и радовался — а теперь с этим телевизором вдруг заговорили на повышенных тонах западные лидеры вплоть до безобиднейшего Олланда. Как сделать потише?

Путинская геополитика, путинское вставание с колен, путинская державность всегда существовали в выдуманном пелевинском пространстве — в том, которое придумывается на медиапланерках в Кремле и потом воспроизводится талантами федеральных телеканалов. Те, кого Путин переиграл на международной арене, могут и не быть в курсе того, что их переиграли — это их вообще не касается, не они аудитория всех наступательных и оборонительных речей. И вряд ли кто-то смог точно зафиксировать тот момент, когда в этих речах прозвучало заклинание, сумевшее оживить нарисованные сюжеты и вызвать реальный международный кризис. Человек снимает с себя зеленые очки, а мир вокруг остается изумрудным, хотя человек совершенно точно знает, что это невозможно. Как не сойти от такого с ума?

Мы действительно не представляем, что сегодня у них в головах, у этих бывших оперов ленинградского УКГБ, у пиарщиков, поставленных на государственную службу, у выпускников юрфака Ленинградского государственного университета имени Жданова. Картинки, которые они рисовали для внутреннего пользования, начали вдруг оживать, и даже смотреть на них до невозможного страшно.

Министр обороны России Сергей Шойгу. Фото пресс-службы ведомства/Scanpix

Что делать? А они не знают. Обратного заклинания не существует, или их просто никто ему не научил. Выпускник Красноярского политехнического института по специальности инженер-строитель Сергей Шойгу любит носить красивый генеральский мундир с иконостасом наград, в том числе боевых, но быть вождем воюющей армии — скорее всего, это его главный и самый страшный кошмар. Снимать фуражку и креститься, проезжая под Спасскими воротами, ему нравится, а прятаться в бункере — вряд ли. Да и никому из них вообще не хочется ничего менять в своей жизни, и то, что она вдруг начала меняться сама, должно вводить их в оцепенение.

Все, что они делали до сих пор, было подчинено единственной цели — чтобы власть была несменяема и несвергаема, чтобы кроме Кремля, в стране не было мест, где принимаются какие угодно политические решения, чтобы ни избиратель, ни олигарх, ни оппозиционер и помыслить не мог даже в мелочах повлиять на власть. Они давно добились своего, и теперь им не с кем делить ответственность за то, к чему они пришли.