Игорь Стомахин — один из самых известных фоторепортёров России. Его работы можно встретить в любой интернет-подборке фотографий, посвященных 1980–1990-м годам. Но перестройка у Стомахина особенная: в ней гораздо больше иронии, абсурда и юмора, чем у большинства фотожурналистов того времени, стремившихся делать «серьёзную публицистику». И если в ближайшие годы Россию действительно ждёт повторение «голодных 80-х» или «лихих 90-х», то, пожалуй, хотелось бы попасть именно в фотовселенную Стомахина, а не кого-либо другого. По крайней мере, там не скучно.

Игорь Стомахин родился в 1956 году в Ярославле. В 1982 году окончил Историко-архивный институт в Москве по специальности »Архивное дело». С 1984 по 1986 год обучался на фотоотделении факультета журналистики МГУ.

В 1983 году по приглашению будущего главного редактора газеты «КоммерсантЪ» Андрея Васильева Стомахин начал карьеру фотожурналиста в газете «Московский комсомолец». Позже сотрудничал с целым рядом газет и журналов: Discovery, «Мегаполис», еженедельники «Столица» и «Иностранец», «Афиша» и др.

С середины 1980-х годов Стомахин снимал российских рок-музыкантов, неформальную молодежь, приверженцев нетрадиционных культов, делал репортажи о бомжах и беспризорниках, о религиозной жизни, о лидерах творческого андеграунда и др. С начала 2000-х годов побывал на всех континентах планеты, за исключением Антарктиды. 

— Игорь, как получилось, что вы стали фотографом? Даже пошли на отделение фотожурналистики в МГУ.

— Я учился в Историко-архивном институте, занимался берестяными грамотами. И однажды увидел объявление на ограде Музея Революции — о том, что туда требуется фотолаборант. Пошел работать в фотоотдел, научился смешивать растворы, проявлять плёнку и делать отпечатки со стеклянных негативов, которые хранились в музейной фототеке. Понемногу стал брать в руки камеру и снимать на улице. Однажды нашёл на чердаке дачного сарая старую немецкую (видимо, трофейную) камеру Rolleicord. Увлёкся и стал фотографировать в городе жанровые сценки с обычными жителями города. Потом, окончив Историко-архивный институт, поступил на фотоотделение журфака МГУ.

— Много ли вам дало это фотоотделение? Бывает, что человека высшее образование только сбивает, так сказать, с пути.

В творческом плане оно почти ничего не дало, хотя там были хорошие преподаватели по специальности, например Владимир Вяткин. Но в то время факультет был ещё пропитан советским духом, и мои мрачновато-ностальгические работы не имели успеха. Мне больше дали занятия в студии Александра Лапина, ещё до университета.

— Доводилось ли вам встречаться с мэтрами советской фотографии? Они вас критиковали или хвалили? 

— Я немного общался с Бальтерманцем (Дмитрий Бальтерманц — военкор газеты «Известия», выдающийся советский фотодокументалист. — Ред.) — он руководил фотоконкурсом, в котором участвовала одна из моих работ. Ещё был [Анатолий] Гаранин, с ним я ездил в Литву, тоже на конкурс.

— Как Бальтерманц реагировал на ваше «мрачновато-ностальгическое» творчество?

— Там как раз у меня была фотография с долей юмора: странная женщина с фотоаппаратом «Смена». Бальтерманц хохотал каждый раз, как видел эту карточку.

Странная женщина с фотоаппаратом «Смена». Фото Игорь Стомахин / Spektr. Press

— Скажите, в советские годы проще было снимать людей, договариваться с ними? Или вы работали исподтишка?

— В советское время снимать людей было не слишком просто. Во-первых существовали какие-то запретные зоны — скажем, нельзя было фотографировать с мостов или чтобы в кадр попало здание, в котором находится «почтовый ящик». Оставались отголоски шпиономании. Во-вторых, люди воспринимали факт их съёмки на улице как стремление в чём-то их уличить, например, в торговле в неположенном месте. С другой стороны, всегда можно было объяснить, договориться, а самое главное — пообещать передать или прислать снимок.  Работать исподтишка было невозможно — большую камеру никуда не спрячешь.

— А во времена перестройки стало проще? Судя по вашим снимкам конца 80-х —  начала 90-х, людям в общем всё равно, что их снимают.

— Во времена перестройки было проще, поскольку многие запреты снялись, люди привыкли к фотографам. Можно было получить разрешение на съёмку в ранее закрытых местах — в тюрьме, например, в больнице, в детдоме. Было много социальных репортажей, их называли «чернухой». Но главное, люди перестали бояться того, что их в чём-то изобличат.

— А как с этим делом обстоит ситуация сегодня? Люди снова боятся?

— Реакция может быть разная. Кому-то всё равно, кто-то блюдет свое «прайваси», часто говорят «здесь частная собственность» и «снимать нельзя». Но сейчас намного проще стать незаметным. Я часто фотографирую «мыльницей», которая прячется в ладони.

— Как вам кажется, фотограф должен быть «над схваткой»? Или у вас есть какие-то моральные принципы, которых вы не нарушаете?

— Думаю, главное для фотографа — в любой ситуации оставаться человеком. А также иметь душу и пытаться вложить её в свой кадр. Есть определенные сюжеты, которые мне нравится снимать, есть неприятные для меня, как человека, ситуации. Единственный принцип, который я соблюдаю, — удаляю файл, если снятый человек об этом просит.

— Большинство ваших фотографий представляют собой картины мирной жизни, в них нет озлобленности, даже в снимках из тюрьмы. Никакой «чернухи», никаких катастроф, даже человеческие страдания поданы с изрядной долей юмора. Это тоже укладывается в принцип не снимать неприятные для вас ситуации?

— Ну, в фотографии, как в любом виде искусства, есть разные направления. Кто-то снимает светскую хронику, кто-то натюрморты, кто-то пейзажи, кто-то катастрофы. Я делаю то, что раньше называлось «гуманитарной фотографией». Стараюсь, чтобы снимок «зацепил» любого зрителя, неважно, к какой стране и к какому народу он относится. Ведь есть общечеловеческие ценности, которые без пояснений понятны любому. Все-таки, если исключить глобальную войну, люди не живут в состоянии экстрима. Хотя на войне мне тоже приходилось снимать — в 1993 году, во время боевых действий между Грузией и Абхазией.

— Вам не предлагали ехать снимать войну в Украине?

— Нет, конечно. Я в основном работаю для себя, ни с кем не сотрудничаю. Стараюсь документировать нынешнюю обстановку в России. Думаю, пройдет время, и по этим фотографиям можно будет изучать, что же с нами произошло.

Продажа выпечки на Бауманской улице, 1987 год. В ящиках, поставленных один на другой, — горячие пирожки с капустой, с картошкой и с мясом по цене от 5 до 10 копеек. Фото Игорь Стомахин / SpektrPress

Автоматы с газированной водой у выхода из метро «Площадь Революции», 1990 год. Женщина за столиком разменивает бумажные деньги на монеты. Фото Игорь Стомахин / SpektrPress

День Победы в Парке Горького, 1989 год. Ветераны
войны поют под аккордеон и бубен.
 Фото Игорь Стомахин / Spektr. Press

Трамвайный круг в Останкине, 1992 год. Женщина-дворник с метлой пропускает проезжающий трамвай.
 Фото Игорь Стомахин / SpektrPress

Митинг против экономической блокады Литвы на Советской площади, 1990 год. Участники слушают
выступление оратора. 
Фото Игорь Стомахин / SpektrPress

Игорь Стомахин: «Я работал в еженедельнике «Мегаполис-Экспресс» (ещё до того, как он превратился в бульварную газету) и делал фоторепортажи в каждый номер. Тираж газеты был миллионный, меня всюду пропускали. Хотя в то время [на митинг] пустили бы любого человека с фотоаппаратом. Маленькую девочку, что на первом плане, пропустили вперёд за ограждение, чтобы её случайно на смяла толпа».

Медицинский осмотр призывника. Городской
сборный пункт на Угрешской улице, 1986 год. Фото Игорь Стомахин / SpektrPress

Игорь Стомахин: «Как меня пропустили на сборный пункт? Кажется, это было ещё до работы в «Мегаполисе». Может быть, пропустили просто как человека с большим кофром и фотокамерой с объективами и вспышкой».

Люди у входа в ГУМ, 1990 год. Женщина
подозрительно смотрит на фотографа.
 Фото Игорь Стомахин / SpektrPress

Палаточный городок у стен Кремля, 1990 год.
Мужчина развешивает бельё для просушки.
 Фото Игорь Стомахин / SpektrPress

Игорь Стомахин: «Недовольные люди со всей страны, каждый со своей проблемой, приехали в Москву добиваться справедливости. Сначала один на Васильевском спуске поставил палатку, потом другой, третий. На этом месте сейчас парк «Зарядье». Люди жили в палаточном городке несколько месяцев — поодиночке, семьями, с детьми, стариками, собачками. Сердобольные москвичи приносили им пропитание. Они готовили еду на костре, сушили белье на верёвках, давали интервью зарубежным корреспондентам. Ближе к зиме всех разогнали, но кому-то удалось добиться выполнения своих требований».

Художник Михаил Сморчевский-Потоцкий
(«Бутерброд») возле снесённой статуи Сталина в 
парке «Музеон», 1992 год. 
Фото Игорь Стомахин / SpektrPress

Торговые палатки на Гоголевском бульваре, 1993 год. В таких ларьках можно было купить почти всё —
от очков и шапок до пива и мороженого.
 Фото Игорь Стомахин / SpektrPress

Женщина сметает снег с постамента у Вечного
огня в Александровском саду, 1988 год. Фото Игорь Стомахин / SpektrPress

Метель на Красной Площади, 1985 год.
Военнослужащих привели на экскурсию в Мавзолей.
 Фото Игорь Стомахин / SpektrPress

Маленькие цыгане на улице Знаменка, 1994 год. В то время сотни цыган-люли из стран Средней Азии ходили по улицам Москвы в надежде получить подаяние у прохожих. Фото Игорь Стомахин / SpektrPress

Игорь Стомахин: «Цыгане ставили табор в парке у Киевского вокзала. Мужчины резались в карты, женщины гадали, а дети ходили по центру, в основном по Арбату, и обирали иностранцев. Набрасывались со всех сторон, вырывали камеру, шарили по карманам. А я ходил за ними и сначала снимал издалека. Печатал карточки и приносил им. Цыганятам это нравилось. Они строили рожицы, на следующий день я приносил им фото, к их удовольствию. Через пару недель они привыкли к странному дядьке и перестали обращать внимание».

Женщины с рюкзаками и сумками на Комсомольской
площади, 1986 год. Каждый день в Москву из провинции приезжали люди, чтобы купить дефицитные
товары. Фото Игорь Стомахин / SpektrPress

Шествие в защиту зверей на Тверской улице, 1993 год. Участники вывели на улицу своих домашних

животных. Фото Игорь Стомахин / SpektrPress

Игорь Стомахин: «Это был целый городской праздник — марш в защиту животных. Помимо того что люди шли со своими питомцами — кошками, собаками, попугайчиками, хомячками, — участие приняли ещё животные из цирка и Уголка Дурова. На улицу вывели дрессированных ослов и хрюшек, был даже живой медведь. Шествие прошло по Тверской улице от Маяковской до Манежной. Сейчас в это трудно поверить, но такое действительно было. Кажется, никто не пострадал, но я помню, как убежала коза и её долго ловили во дворах».

Последний полк советских войск, выведенный из 
Германии, марширует по Тверской улице, 1994 год.
 Фото Игорь Стомахин / SpektrPress

Игорь Стомахин: «Перестроечное время — это глоток свободы. Конечно, это была трагедия для людей с более-менее налаженным бытом и относительно стабильной зарплатой. Перестройка заставила крутиться, менять профессию, смотреть другими глазами на, казалось бы, привычные вещи. Многие люди не способны к резким переменам, и для них период перестройки стал шоком. Да, были стихийные рынки и палатки, бездомные люди и беспризорные дети, проститутки на улицах и криминальные разборки. Но у меня это почему-то не вызывало ужаса. Просто верилось в нормальное европейское будущее, ценность человеческой жизни и возможность свободно заниматься своим делом».