Едва ли не главным политическим аргументом Кремля в украинской войне стала «защита русского языка». Далее языковой вопрос очень быстро перерос в целую доктрину «Русского мира». Что это такое — не очень ясно даже самим создателям, но с определенностью можно сказать, что как раз русскому языку в этой доктрине отводится ключевая роль. Не зря же депутат Ирина Яровая даже в России решила защитить наш язык от влияния иностранной конкуренции в школе, а заодно и зацементировать языковым невежеством еще неокрепшие стены «Русского мира».

Эта идея оказалась столь заразительной и продвигается российскими властями так настойчиво, что напугала даже белорусского президента, всегда подчеркивавшего свою лояльность Москве. Теперь «батька» взбрыкнул и заявляет, что независимая Беларусь ни к какому «Русскому миру» не относится.

Тем не менее, на постсоветском пространстве русский язык с очевидностью остается средством межнациональной и межкультурной коммуникации. И зачастую именно на нем создаются произведения, совершенно противоположные «языку имперской пропаганды» (песня «Никогда мы не будем братьями» украинской поэтессы Анастасии Дмитрук и литовских музыкантов, грузинско-эстонский фильм «Мандарины» и т.д.). 

Несмотря на то, что русским пользуются во многих странах, только Россия устанавливает его языковые нормы — как на правительственном, так и на академическом уровне. Другие крупные мировые языки такой монополии не знают. Например, США, Канада и Австралия не ждут из Лондона нормативных директив по употреблению английского языка, а жители Германии, Австрии и Швейцарии не ведут нелепых споров о том, чей немецкий «правильнее».

К тому же теперь на фоне массированной пропагандистской кампании, раскручиваемой некоторыми государственными СМИ России, язык Пушкина и Чехова начинает ассоциироваться с внешнеполитическим курсом Кремля и как следствие — политизироваться. В Латвии, к примеру, можно нередко услышать сожаления, что подавляющее большинство населения страны владеет русским (не говоря уже о том, что для значительной части жителей он является родным), поскольку, помимо богатой культуры, он является теперь еще и проводником кремлевского нарратива. 

Для того чтобы как-то противостоять этому уже до 15 стран ЕС готовы поддержать создание информационного русскоязычного телеканала, где новости будут новостями, а не «пятиминутками ненависти».

В соцсетях эта политизация языка («русский — значит должен поддерживать российскую политику») порой приводит к забавным претензиям в адрес украинских оппонентов, вроде «Чего это вы на нашем языке говорите? Балакайте своей мовой!».

Хотя есть обратная и весьма впечатляющая статистика — 60% украинских войск АТО (т.е. более половины) считают русский своим родным языком. И на этой цифре ломается вся кремлецентричная идеология «Русского мира». Бойцы украинских батальонов, говорящие между собой по-русски, совсем не нуждаются в «защите русского языка», которой так обеспокоена Москва — напротив, они как раз и отбивают эту навязчивую «защиту». Вообще, наполовину русскоязычная Украина — это наглядный пример иной, неимперской «русскости».

В молодежных сетевых полемиках российско-украинская война отразилась не столько как борьба русского и украинского языков, сколько как столкновение сленгов и имиджей. На «свидомитов» и «бендеровцев» украинцы ответили «ватниками» и «колорадами». Еще имперцы придумали обидное, как им казалось, словечко «укроп» — но наверняка не ожидали того, что противнику понравятся эти шевроны. Вообще, самоирония — это мощное оружие, причем оружие именно той стороны, которая чувствует себя побеждающей и правой.

Надо отметить, что исторически русский язык использовался как инструмент расширения и укрепления империи. В советское время язык тотально регламентировали, подгоняя под «московский» стандарт и изгоняя все коренные, локальные диалекты как «устаревшие». Однако они все же сохранились едва ли не в каждой республике бывшего СССР, зачастую сблизившись с местными языками, а также в регионах РФ — от Карелии до Дальнего Востока. Множество этих локальных «русских наречий» вполне могут быть оживлены в современных культурных проектах, влиться в популярные региональные бренды. 

Даже если русскому языку не удается получить статус государственного в постсоветских странах, как того требуют сторонники «Русского мира», но академическим институтам этих стран никто не может помешать изучать и вырабатывать собственные нормы русского языка, основанные на местных его диалектах. Развитие этого многообразия со временем ликвидирует не только московскую академическую монополию на русский язык, но и снизит зависимость его распространения и восприятия от часто непредсказуемого внешнеполитического курса самой России. 

Кстати, свое стихотворение в прозе про «великий и могучий русский язык» (мы все учили его в школе) Тургенев написал, давно уже переехав в Европу. Действительно, где же еще русскому патриоту мучиться «тягостными раздумьями о судьбах моей родины»?..