
Из-за нехватки мест в российских госпиталях койки для военных, раненных на войне в Украине, выделяют в гражданских больницах. С 1 июня в 27 гражданских больницах 11 регионов России должны были официально появиться пять тысяч коек для раненых военных.
И это не смотря на то, что в России более 140 военных госпиталей, не считая клиники Военно-медицинской академии в Петербурге, рассчитанной на 2,5 тысячи коек. Все они оказались переполненными. Нередки случаи, когда прибывших на самолете раненых заставляли часами ждать в самолете, пока местные врачи не смогут их «раскидать» по больницам.
Тема «солдат, раненых в Украине», практически табуированная в России. В госСМИ они могут появляться только по случаю визита Владимира Путина в госпиталь или их награждения госнаградами. Врачей предупреждают, что ни в коем случае нельзя рассказывать о своей работе, зачастую больничное руководство берет соответствующие расписки с персонала. «Спектру» удалось пообщаться с одним из врачей города Краснодара на юге России недалеко от Украины, пожелавшим остаться в СМИ анонимным.
- Какие изменения в работе у врачей появились после начала СВО?
- Не думаю, что хорошо рассказывать, какой я доктор, потому что тогда меня очень быстро найдут. Вообще, после 24 февраля жизнь врачей в Краснодаре изменилась. Каждый месяц стали собирать деньги на войну, так называемую «гуманитарку». Обычно забирают зарплату за один день. Кажется немного, но у тех, кто работает сутками, получается довольно большая сумма. И так не только у врачей.
В станицах тоже проводятся сборы с родителей в детских садах и школах. Родители не могут отказаться, ведь там их дети. У них дети маленькие в детсадах и школах. Если родители не сдадут деньги, детей начнут притеснять. Собирают обычно какие-то общественники, аффилированные с местной администрацией. Что покупают, не знаю. В некоторых станицах говорят, — квадрокоптеры и другое военного снаряжения. Год назад люди охотно сдавали. Сейчас нет, им надоело.
Деньги сдают и родители тех, у кого детей отправили в Украину, и те, у которых нет. Вообще, забрали много. В среднем из каждой станицы где-то 45−50 человек. А станицы-то небольшие, так что получается много. Как, например, в небольшой станице Кубанская — 43 человека.
- В больницах стали ставить дополнительные места для раненых?
- Больницы в городе начали расширять. В Краснодаре поставили дополнительные койки в краевую больницу имени Очаповского. Хотя у нас есть и военные госпитали. И до войны многие краснодарские врачи знали, что финансирование в военных госпиталях области недостаточное, они не оснащены современным оборудованием. Видно, что у них работы сильно прибавилось.

Сергей Шойгу награждает российских солдат, раненных во время военных действий России на Украине. Фото Минобороны РФ/AFP PHOTO/Scanpix/Leta
На кладбищах появилось много свежих военных могил. На них похоронены не кубанцы, не краснодарцы, а из совсем других регионов. Может, это те, которых родственники просили не привозить тела в свой регион, или родственников нет. Не знаю, но свежих могил очень много.
Большая нагрузка легла на все здравоохранение и Кубани, и Ростовской области, и соседних регионов. Своими глазами видела, как привозят к нам в больницу одинаково одетых раненых на обследования. В госпиталях сами сделать не в состоянии их сделать. Гражданские госпитали вынуждены увеличивать возможность приема большого количества раненых. Растут жалобы от гражданского населения, им стало труднее попасть на лечение в краевые клиники.

Владимир Путин на церемонии награждения участников военной операции на Украине. Фото Vladimir ASTAPKOVICH/Sputnik/AFP/Scanpix/Leta
- Всего ли хватает врачам?
- Не могу с точностью об этом говорить, потому что таких сведений у меня нет. В прошлом году у нас был намечен ввод в эксплуатацию нового корпуса детской краевой больницы. Большое высотное здание построили, там должны были лечить детей с онкологией. Он не введен в эксплуатацию до сих пор. И неизвестно, будет ли. Потому что, ну, как говорят, что нет оборудования, которое могли бы закупить в Европе. Тогда не закупили, а теперь уже невозможно закупить.
- Для лечения раненых всего хватает или нет?
- Сложно понять. Я только знаю, что если раньше все эти организации собирали деньги на квадрокоптеры, то теперь они собирают на бинты и бандажи. Те это сбросили на общественников, потому что с обеспечением военных госпиталей стало еще хуже. Особенно не хватает на лечение осколочных и пулевых ранений, на ампутацию. Мне врачи говорили — их много, очень много.

Женщина у могилы сына в городе Ефремов Тульской области. Фото Natalia KOLESNIKOVA/AFP PHOTO/Scanpix/Leta
- Скажите, что происходит с выписанными ранеными? Их отпускают домой или отправляют назад на фронт?
- Им очень трудно сейчас уйти. Медкомиссия же должна человека мобилизовать, а это очень трудно. У меня есть история сына моих знакомых. Он попал в Украину в самом начале войны. Сразу был тяжело ранен. Перенес пять операций в госпитале в Санкт-Петербурге, похудел до 70 килограмм со 120. Летом с трудом расторг контракт, никаких выплат не получил.
Когда объявили мобилизацию, уехал за границу, и даже его семья не знает где он. Он боится выходить на связь с родней. Еще одна история про раненного. В одну из наших станиц вернулся парнишка лет 20-ти. У него на одной руке осталось три пальца, другой руки нет до локтя. Хороший был мальчишка до войны, я его знала. В армии успел стать наркоманом. Говорят, что там с наркотиками очень легко. Теперь семья с ним мучается, девушку свою он регулярно избивает. Выплаты никакие тоже не получил. В военкомате сказали, что-то там не успел вовремя оформить.
- Какие они, раненые с фронта?
- Раненые — они все разные. Я для себя выделяю три категории. Первая, это — контрактники, которые и до войны служили в армии. Они совсем не предполагали, что окажутся на войне. Многих из них тяжело ранили. Думаю, что часть из них расторгла контракты после ранений, как мои знакомые.

Тело российского солдата возле подбитого российского танка в Донецкой области, Украина. Фото Oleksandr Ratushniak/REUTERS/Scanpix/Leta
Вторая категория — добровольцы, это вот эта патриотическая «закваска». Этот ресурс практически исчерпан. Третья — мобилизованные. Четвертая — «зеки». С ними у нас тяжелее всего. У нас на Кубани в апреле было очень громкое убийство на дороге. Вернее, разбой — убийство с целью грабежа. Зарезали девушку с парнем из-за 50-ти тысяч или 200-т. Какая разница?
Так вот убийца еще в 2016 году был осужден на 18 лет за аналогичное преступление. Он записался в тюрьме в ЧВК, воевал, вернулся и опять совершил убийство. Кошмар. У нас многие испугались, что он опять пойдет воевать в ЧВК, а потом вернется и опять кого-то убьет. Даже петицию написали, чтоб убийце дали максимальный срок. Так что у нас все понимают, что ничего хорошего в отношении криминогенной обстановки в Краснодаре ждать не приходится. Даже те, кто не был уголовником, изменятся. И криминала будет больше.
- Скажите, с ранеными проводится какая-то работа психологов?
- Слушайте, я вам так скажу, — на это нет ресурсов. Как человек, хорошо знакомый с работой краснодарских психологов. Мы же понимаем, что счет раненым идет на сотни тысяч и нужна специальная программа реабилитации. Для этого нужно сначала выучить в достаточном количестве психологов и психиатров. А откуда в нашей медицине на это деньги, если даже на бинты по станицам собирают.

Плакат с лозунгом «Присоединяйся к своим!» в Москве. Фото YURI KOCHETKOV/EPA/Scanpix/Leta
- Относительно недалеко от вас районный центр Шебекино уже не находится под российской властью. Вы тоже относительно недалеко находитесь от Украины. Как в Краснодаре оценили новость про этот райцентр?
- Я вам так скажу. У нас тут прилет был 26 мая в Краснодар по центру городу. Была повреждена машина. Вот это обсуждали, даже петицию написали, чтоб машину восстановили. Вот это у нас волнует больше, чем Шебекино, потому что она далеко. Вы же сами знаете, жителей одного региона очень мало волнуют проблемы другого.
Сейчас вообще общественное настроение во многом изменилось. В минувшем году все и всюду обсуждали вот эту спецоперацию. Буквально на лавочках. Кто там взял этот Мариуполь или не взял. Теперь всем все равно. Даже патриоты у нас жалуются на безразличие и говорят, что люди уже не так охотно сдают деньги. Люди хотят, чтоб это все скорее закончилось. А как, уже неважно.