На итоги исторической встречи Папы Франциска и Патриарха Кирилла можно и нужно смотреть как с точки зрения сиюминутной политики, так и с точки зрения церковной истории, которая движется своим, неспешным ходом. Принятая двумя предстоятелями совместная декларация так и написана: в ней есть пункты, касающиеся повседневности, но вместе с тем есть и положения, обращенные в вечность.
О том, что братские объятия понтифика и Патриарха – символ примирения которого ждали тысячу лет, сказано уже немало. Для того, чтобы примирились и почувствовали себя братьями сами верующие потребуются еще долгие десятилетия, особенно в традиционно православных странах, в том числе, в России. Ненависть к католицизму, подогреваемая разного рода конспирологией, здесь по-прежнему очень сильна. В этом смысле патриарх пошел на довольно большой риск. В фундаменталистских блогах (а фундаменталисты – самая активная часть верующих и клира Русской православной церкви) предстоятеля уже проклинают, называя «криптокатоликом» и, разумеется, «масоном».
Однако если говорить о проблемах сегодняшнего дня, то на Кубе патриарх получил от Папы Франциска все, чего хотел. Он поедет на Крит, где в июне первый всеправославный собор современности соберет глав всех поместных церквей, не только в качестве главы самой многочисленной из них, но и триумфатора, открывшего новую страницу в отношениях с католиками. Кроме того, гаванские переговоры двух первоиерархов оказались очень на руку Кремлю.
Патриарх Кирилл и президент Кубы Рауль Кастро. AP/Photo
И в Риме, и в Москве официально вам скажут, что все пункты совместной декларации Папы и Патриарха одинаково важны. Это не совсем так – одни, несомненно, важнее других. Например, негативная оценка размывания традиционного отношения к семье и браку, абортам, эвтаназии и агрессивному секуляризму давно объединяет обе церкви, и Папа с Патриархом лишь подтвердили это. Призыв остановить резню христиан на Ближнем Востоке и в Африке был тоже заранее ожидаем.
Значительно интереснее спокойная констатация различий между православными и католиками, предполагающая, что ни о каких поспешных мерах по объединению церквей речь не идёт. Важные вопросы — о главенствующей роли Папы Римского (епископа Рима) в мировом христианстве, которую оспаривают православные, и об официальном признании православными церквами благодатными (то есть истинными, действительными) католических таинств — не упомянуты. Не исключено, что в ближайшие годы дискуссия на эти темы пойдет, однако едва ли что-то принципиально изменится в течение десятилетий.
Украина была объективно самой важной темой и для Патриарха Кирилла, и для Кремля, который, несомненно, одобрил его встречу с понтификом и очень внимательно следил за ней. Для российского руководства вообще не существует более важного вопроса, за исключением, возможно, состояния государственных финансов. Ведь даже военная операция в Сирии – по сути, попытка отвлечь внимание от российско-украинского конфликта и создать «новую» повестку дня в отношениях с Вашингтоном. Для иерархии Русской православной церкви тема будущего самоуправляемой Украинской православной церкви, находящейся в юрисдикции Москвы – тоже крайне болезненна. Среди ее украинской паствы и клира растут настроения в пользу создания автокефальной (полностью независимой церкви).
Папа Франциск в «папамобиле». Фото AFP/Scanpix
Пункт двадцать седьмой совместной декларации фактически содержит поддержку статус-кво: «Выражаем надежду на то, что раскол среди православных верующих Украины будет преодолен на основе существующих канонических норм, что все православные христиане Украины будут жить в мире и согласии, а католические общины страны будут этому способствовать, чтобы наше христианское братство было еще более очевидно». Читать это следует так: «московская церковь» — единственная законная православная юрисдикция на Украине, самопровозглашенный Киевский патриархат – неканоничен (то есть незаконен), подчиненным Риму украинским греко-католикам не стоит лезть в этот конфликт и стимулировать борьбу с влиянием РПЦ.
Пункт двадцать пятый отвергает «униатизм» как форму объединения церквей – то есть, фактически, призывает тех же греко-католиков не переманивать к себе православных и относиться к ним как к братьям. В ответ патриарх вынужден был согласиться, что греко-католики имеют право существовать в мире, несмотря на то, что в 16 веке они откололись от православия, признав власть Рима.
Но самый важный пункт – двадцать шестой. В нем ситуация на Украине характеризуется как «противостояние», а из контекста следует, что оно «гражданское». Разумеется, Патриарх никогда не подписал бы документ, в котором говорилось бы о российской агрессии, или конфликте двух стран. И Папа Франциск (видимо, без особых споров) согласился на такую обтекаемую формулировку, затушевывающую смысл происходящего. Недаром в тексте, носящем явные следы ватиканской редактуры, говорится, что гаванская встреча прошла «вдали о старых споров «Старого света». Чтобы понять, как на переговоры с Патриархом и вообще на диалог с православными смотрят сегодня в Риме это вообще ключевые слова. Ведь Папа Франциск – первый неевропеец на Святом престоле в современной истории Римско-католической церкви. Вдобавок он придерживается весьма левых взглядов. Разумеется, он знает и о Византии, и о завоевании турками, и о Брестской унии, приведшей к созданию Украинской грекокатолической церкви, и о Реформации, и о разделах Польши, наполеоновских и двух мировых войнах. Но все это далеко от его сердца. Его не загоняли в фольксштурм, как папу Бенедикта, он не прятался от бомбежек, как Иоанн Павел Второй, в его стране не было ни Освенцима, ни Дахау, ни Мордовлага, ни голодомора. Были преступления военной диктатуры 70-х-80-х годов, никак не сравнимые с европейскими ужасами.
Патриарх Кирилл посещает школу для детей с особыми нуждами «Солидарность с Панамой» в Гаване. Фото Reuters/Scanpix
Мир Папы Франциска прост: в нем бедные живут бедно потому что богатые живут богато, «золотой миллиард» существует за счет Азии, Африки и любимой им Латинской Америки, глобальное потепление угрожает планете, израильтяне угнетают палестинцев, а Соединенные Штаты – источник многих из этих проблем. Очевидные симпатии понтифика к Владимиру Путину основываются на инстинктивном антиамериканизме и антизападничестве обоих. Вдобавок, кажется, российский президент действительно сумел убедить понтифика в том, что Крым до его «присоединения» к России был тем же, чем Фолклендские острова для Аргентины – бесконечной национальной болью, которую нужно было утолить, восстановив историческую справедливость. Своими взглядами, включая воззрения на мировую политику, понтифик очень напоминает мне Барака Обаму.
Как заметил в частной беседе один остроумный комментатор церковной жизни, «только с этим Папой и мог встретиться русский Патриарх». В отличие от Иоанна Павла Второго и Бенедикта Шестнадцатого, для Папы Франциска отношения с православными – вещь, в сущности, второстепенная. Он, конечно, понимает, что встреча в Гаване – историческая веха. Но он также знает, что по дороге христианского единства, которую он с патриархом Кириллом проложил в Гаване, пойдут (если пойдут) другие. И будет это в будущем, причем довольно отдаленном.
Впрочем, тогда ни кремлевские связи Патриарха, ни левизна Папы уже не будут иметь никакого значения.