Корреспондент «Спектра» Дмитрий Дурнев принял участие в проверке условий содержания заключенных СИЗО №6 в городе Бахмут, расположенном на контролируемой украинскими властями территории Донецкой области, примерно в 90 км от линии соприкосновения с самопровозглашенными ДНР и ЛНР.

Проверку проводил местный помощник народного депутата Украины Надежды Савченко Руслан Биленко. В первую очередь ее целью была инспекция условий содержания так называемых пострадавших от войны заключенных — ждущих своих судов украинских военнослужащих, их в СИЗО оказалось около 50 человек, и тех, кого считают сторонниками ЛДНР, их в тюрьме Бахмута было около 70. Среди последних оказалось несколько граждан России, которые в СИЗО находятся на особом положении. С двумя из подследственных россиян корреспонденту «Спектра» удалось встретиться и поговорить — с взятым в плен танкистом батальона «Август» ЛНР Русланом Гаджиевым и преподавателем Санкт-Петербургского государственного аграрного университета Игорем Кимаковским, приехавшим в Донбасс, по его словам, оказывать гуманитарную помощь.

Против каждого из них украинская правоохранительная система выдвинула целый ряд обвинений, но центральным среди них является обвинение в терроризме.

Терроризм вместо войны

Как известно, Украина не ввела военного положения в связи с вооруженным противостоянием в Донецкой и Луганской областях — она в принципе не признает самопровозглашенные республики как самостоятельные субъекты конфликта. И хотя решением Верховной Рады Украина и объявила Россию агрессором, при этом называет продолжающуюся с 2014 года войну «антитеррористической операцией» (АТО). Соответственно, в АТО не может быть никаких военнопленных, на которых распространялась бы Женевская конвенция, а разбирательством совершенных в зоне вооруженного соприкосновения преступлений занимаются гражданские суды.

Делают они это по уголовному кодексу мирного времени, в соответствии с которым боевое столкновение ополченцев с бойцами ВСУ с применением артиллерии и танков может трактоваться как террористический акт, преднамеренное убийство или разбойное нападение группой лиц по предварительному сговору, а каждый из эпизодов боя рассматривается как самостоятельное преступление — убийство с отягчающими обстоятельствами или нанесение вреда здоровью пострадавшего. 

При этом для суда требуется собрать всю доказательную базу, как это делается в мирное время: опросить свидетелей, собрать вещдоки, провести экспертизы, причем с соблюдением всех процессуальных тонкостей, что в условиях боевых действий практически невозможно. 

Подробнее о том, как в СИЗО Бахмута содержатся предполагаемые сторонников ЛДНР, читайте в первой части репортажа: 

От ареста до обмена. Как в украинском СИЗО сидится сторонникам ДНР и что происходит с ними на суде

Россия, в свою очередь, поставляет в самопровозглашенные республики кураторов (по знаменитому определению Владимира Путина, людей, «которые занимаются там решением определенных вопросов, в том числе в военной сфере»), оружие, боеприпасы, все рубли и все топливо (на территории ЛДНР нет ни одного нефтеперерабатывающего предприятия), но упорно называет ситуацию «внутриукраинским конфликтом» и никогда официально не признает своих граждан, задержанных на украинской территории, военнослужащими, максимум — «политзаключенными». 

На перекрестке этих непримиримых точек зрения российские «добровольцы», украинские «сепаратисты» и те же солдаты ВСУ, которых за отдельные случаи применения оружия и реальные ДТП с участием бронетехники судят гражданские суды.

О том, как в этом же СИЗО сидят заключенные бойцы ВСУ, читайте в специальном репортаже «Спектра»: 

Сидят военные, судят гражданские. Как бойцы ВСУ оказываются в СИЗО и как рассматриваются их дела

Хотя при более пристальном взгляде выясняется, что точки зрения сторон не такие уж и непримиримые: между ними идет постоянный негласный диалог, и в отдельных тактических вопросах что Украина, что Россия временами идут на компромиссы. Верховная Рада, например, сейчас отложила голосование по «неотложному» закону о деоккупации Донбасса, а украинская прокуратура и суды вдруг синхронно стали проявлять мягкость и ускорять отдельные процессы по людям, явно готовящимся к обмену, которого осторожно ждут россияне, находящиеся в заключении в Украине.

Только граждан России украинская сторона обычно стремится менять не в ДНР и ЛНР, а исключительно в Россию, чтобы получить взамен содержащихся там украинцев. Но об обмене мы поговорим позже.

В зоне пониженного внимания

Статус россиян-добровольцев, приехавших в Донбасс защищать Новороссию и Русский мир из самой России, в украинских СИЗО особый. Чаще всего их судят (и, соответственно, содержатся они) «по месту совершения преступления» где-нибудь в СИЗО Старобельска (Луганская область) или Бахмута (Донецкая).

Как рассказал корреспонденту «Спектра» адвокат содержащихся в Бахмуте россиян, консульские работники Российской Федерации не посещают эти города. В ответ на многочисленные обращения местных «сидельцев» с российскими паспортами консульство РФ в Харькове совершенно официально сослалось на запрет службы безопасности посольства России посещать зону АТО.

Надо отметить, что в этих особых случаях россиян обходят вниманием и представители ОБСЕ. Так, недавно спецпредставитель Украины в минской гуманитарной подгруппе Ирина Геращенко обвинила координатора ОБСЕ Тони Фриша в том, что он при посещении Старобельска отказался заходить в камеру следственного изолятора и встречаться с гражданином России Виктором Агеевым, захваченным в плен в бою в мае 2017 года в Новоайдаровском районе Луганской области вместе с еще двумя бойцами ЛНР.

Минобороны России объявило, что Агеев был уволен из рядов вооруженных сил, и не признало его российским военнослужащим. Представители ЛНР включили Агеева в свои списки на обмен в июле 2017-го как «ополченца».

Координатор ОБСЕ Тони Фриш, по словам Ирины Геращенко, заявил, что, по его мнению, посещение Агеева было бы «политическим, а не гуманитарным актом», поскольку в результате этой встречи ему пришлось бы подтвердить правоту одной из политических сторон конфликта, а ОБСЕ стремится держаться в стороне от политики.

Координатор ОБСЕ Тони Фриш (в центре). Фото со страницы Facebook пресс-центра штаба АТО

Приходится признать, что и пресса, которой добраться до заключенных россиян бывает весьма непросто, исследует только самые нашумевшие случаи — захваченных в плен российских граждан вроде обмененных на Надежду Савченко «гэрэушников» Александрова и Ерофеева или того же Виктора Агеева.

К нему, кстати, один раз в Старобельск приезжал консул России, что только подтверждает его особый статус бойца, которого украинская сторона долго называла действующим военнослужащим Российской Федерации. Правда, в последнее время Киев предпочитает об этих утверждениях не вспоминать, что вновь заставляет задуматься об обмене. Но о нем еще не сейчас.  

Россияне в украинском СИЗО

В первый раз за все время посещения СИЗО Бахмута помощником нардепа Русланом Биленко и корреспондентом «Спектра» Дмитрием Дурневым  о россиянах заговорили на четвертом часу и в женской камере. Заговорила о них заключенная Анна Дубенко — связистка украинской военной части в Бахмуте, которая была обвинена в связи с неким «куратором из ДНР» и арестована контрразведкой (подробнее о ней можно прочесть в первой части репортажа). 

«У меня завтра суд с Русланом Гаджиевым вместе, — вдруг заявила Анна. — Тут сидят трое россиян, о которых я слышала. Кроме Гаджиева, еще Якут и Игорь Кимаковский из Питера. Все сидят в наших „сепарских хатах“, но им часто не хватает элементарных вещей. Вот об этом я бы вам на камеру сказала».

С Якутом нам встретиться не удалось, как не получилось пока выяснить, кто скрывается за этим позывным и как он попал в СИЗО, а вот с двумя другими названными Анной заключенными корреспондент «Спектра» увидеться и поговорить смог.

В целом же, надо отметить: что к россиянам, что к «сепаратистам», что к украинским военным в СИЗО Бахмута отношение ровное и где-то даже добродушное. «У них у всех, как правило, нет тюремного опыта. Какие могут быть с ними проблемы?» — пояснил «Спектру» сотрудник оперативной части следственного изолятора.

Белая ворона

Но даже среди этих категорий есть свои «белые вороны». Игорь Кимаковский из таких. Встречает нас он с книжкой с судоку в руках, полки в камере полны книг, лежат папки с документами по делу, рисунками, стихами. Игорь Кимаковский рассказал, что занимался организацией гуманитарной помощи в Дебальцево, и на своей машине с грузом заблудился и выехал на украинский блокпост.

В обвинении у Кимаковского целый букет статей УК Украины от «незаконного пересечения границы» и «ведения агрессивной войны против Украины» до «террористической» 258-й статьи о финансировании терроризма и участии в террористических организациях.

30 июня 2015 года на официальном канале СБУ в YouTube был размещен видеоролик о «задержании секретного сотрудника ФСБ России, который собирал информацию о местах дислокации и вооружении частей ВСУ и российских гражданах, участвующих в конфликте на стороне Украины».

Интересно, что даже по версии СБУ «агент» собирал эту информацию у «террористов ДНР», наладив с ними отношения «под видом сопровождения грузов с гуманитарной помощью».

Лицо мужчины на видео заретушировано, но голос узнаваем и очень похож на голос Игоря Кимаковского. Мужчина рассказывает, что вошел в контакт с сотрудником ФСБ еще в 2008 году и получал за каждую командировку в Донбасс 160 тысяч рублей.

В ответ на выдвигаемые обвинения у Игоря Кимаковского есть свои доводы и аргументы: «Я официально перешел границу через российскую таможню, а если Украина на своей стороне не смогла организовать таможенные и пограничные посты — это ее проблема. „Незаконного перехода границы“ уже нет! „Группу“ в „агрессивной войне“ отметаем — я был в машине один! Вот письма в Верховную раду, пусть расскажут, когда, где и в каком составе созданы „террористические организации ДНР и ЛНР“, — доводы заключенного немного „детские“, Игорь Кимаковский явно готовится к политическому диспуту, а не к юридической борьбе.

Боюсь, он не совсем понимает, какое рутинное мероприятие — заседания городского суда Бахмута. 

Общественной трибуной там и не пахнет.

Игорь Кимаковский сам родом из Донецкой области. С гордостью демонстрирует талисман — сувенирную медаль, которую выдавали новорожденным в роддомах Макеевки (город-спутник Донецка, сейчас под контролем ДНР) в начале 70-х годов прошлого столетия.

В 1990 году он поступил в Серпуховское военное училище ракетных войск стратегического назначения и там уже принял российское гражданство.

„Сначала в моей жизни было Серпуховское военное училище ракетных войск стратегического назначения, но я не ракетчик, там был один специальный факультет, — рассказывает о себе нынешний заключенный СИЗО №6. — Потом с отличием закончил Финансовую академию, ректор Санкт-Петербургского аграрного государственного университета был у меня на выпуске в Москве и пригласил на работу в Питер“.

„Я преподавал и руководил Центром компьютерных технологий в Санкт-Петербургском государственном аграрном университете — тысяча компьютеров, 8 тысяч студентов, 21 инженер в подчинении“, — вспоминает он.

Территория СИЗО №6 Бахмута, в глубине видна пулеметная вышка, из которой открывают огонь по заключенным, если они перелезут через колючую проволоку и приблизятся к каменной стене с ограждениями. Фото Дмитрия Дурнева / Spektr. Press

— Чем занимаетесь здесь? 

— Ну, скажем так, по-разному. Судоку разгадываю, пишу стихи, рисую, пишу мемуары, шахматы, шашки, книги, журналы. У нас такая камера, мы развиваемся! Мы — „террористы“ — та категория, которой гораздо тяжелее в тюрьме. У нас сильные социальные связи снаружи — семьи, дети. Молимся тут много. Сейчас молельную комнату делаем внутри СИЗО.

— Слава богу, помощью и здесь не обделен. Я занимался гуманитарными проектами еще на территории РФ, в Чечне, ставил за счет моей организации православные памятники, меня хорошо знают. Через православную церковь я получаю определенную поддержку», — поясняет он свое видимое благополучие.

Действительно, по всему видно, что Кимаковский «хорошо сидит»: и дело даже не в двухместной камере, в то время как в соседних камерах сидят по 11 человек, и не в полном наборе всех необходимых для жизни в тюрьме вещей. Кимаковский активно занимается самообразованием, учит сокамерника и обладает большим авторитетом у сотрудников колонии.

Поразил меня один эпизод из нашего общения. Стоим в камере, и Игорь Кимаковский рассказывает о своих макеевских корнях, песне на украинском языке, которую пел жене на свадьбе, и участии до войны в визитах российских официальных делегаций движения породненных городов. Начинает говорить на не очень хорошем украинском, пересказывая свой тост на довоенном официальном банкете, на глаза у него наворачиваются слезы, и он, не глядя, быстро просит сокамерника: «Выйди!» И тот беспрекословно выходит из камеры в коридор к сотрудникам колонии, не дожидаясь разрешения или команды от представителей администрации! Ни в одной другой камере этого СИЗО подобное невозможно было бы даже представить.

— Две голодовки я провел, — продолжает рассказывать Кимаковский о своем заключении. — В Мариуполе, в первом СИЗО, и здесь. Там 19, а здесь 34 дня держал. Чего требовал? Там просил, чтобы меня оставили в Мариуполе, и в суде я бы участвовал по видеоконференции. Я хорошо понимал, что суды наши будут затягиваться, в первую очередь из-за обменов. Поэтому смысла переезжать никакого не видел. И я оказался прав, за полтора года мое дело не сдвинулось ни на шаг.

— Следите за процессом обмена пленных?

— Ну какой процесс обмена? Последних людей отсюда увезли больше года назад, и то это был подарок. Я с человеком был на этапе в Красноармейске, и его вдруг взяли и увезли. СБУ-шный обмен был, когда меняли Женю Косяка. Интересно, что он меня оформлял 6 июня 2015 года в Мариуполе, а потом пересекались и здесь в СИЗО, и там на этапе. Представляете? Человек меня брал, а потом бац, и я его вижу в коридоре как заключенного, такого же как я. Правда, его сильнее изолировали, и доступа к нему не было. Не поговорили. Я знаю, что в Донецке его потом взорвали, остался без ног человек.

Евгений Косяк — полковник юстиции, заместитель начальника следствия Донецкого областного управления СБУ. Был уличен в работе на разведку ДНР и арестован. В сентябре 2016 года его обменяли в самопровозглашенную республику. В декабре 2016 года машина Евгения Косяка  была взорвана в центре Донецка, он выжил, но потерял обе ноги. — прим. «Спектра»

— Консульскую помощь просили?

— Консула я здесь не жду, и к России у меня претензий особых нет. У меня несколько другое понятие Родины. Развал Союза для меня очень тяжелая тема. Здесь я готовлю себя к будущей деятельности. Проблема объединения наших народов — России и Украины — будет краеугольным камнем всей моей жизни.

— Не чувствуете себя в будущей борьбе одиночкой?

— Не важно, как я себя чувствую. Важно, что я ощущаю и кем я себя чувствую.

Пока Кимаковский сидел, распалась его семья. И, по его словам, терять ему совершенно нечего. Хотя где-то в Питере его ждут двое детей.

«Сталинград под Санжаровкой»

Гражданин России и танкист батальона «Август» ЛНР Руслан Гаджиев встретил корреспондента «Спектра» у своей камеры. Он попал в плен к украинским военнослужащим во время боевых действий в Донбассе в январе 2015 года в боях в районе Дебальцево.

Он был взят в плен в знаменитом бою, о котором уже написаны многочисленные статьи, воспоминания и даже книги. «Сталинград под Санжаровкой» случился 25 января 2015 года, когда танковый батальон «Август» атаковал взводно-опорный пункт ВСУ «Валера» под Санжаровкой. Назвали его так в честь взводного из 17-й танковой бригады, которая в свое время отбила эту высоту. Теперь некоторые бойцы ВСУ из этой бригады сидят в этом же самом СИЗО этажом ниже в ожидании своих судов за свои прегрешения.

О том, как в этом же СИЗО сидят заключенные бойцы ВСУ, читайте в специальном репортаже «Спектра»: 

Сидят военные, судят гражданские. Как бойцы ВСУ оказываются в СИЗО и как рассматриваются их дела

А тогда, в январе 2015 года, опорный пункт «Валера» оборонял взвод 128-й горно-пехотной бригады и приданные ему подкрепления: расчеты двуствольной 23-миллиметровой зенитной артиллерийской установки и АГС-17, корректировщики минометной батареи, одинокий танк с позывным «Бугай» из 17-й танковой бригады и две БМП. Всего 38 бойцов. Вот их и атаковало при поддержке пехоты подразделение Руслана Гаджиева — девять танков, на украинские позиции ворвались три — два Т-64 и один Т-72: они давили гусеницами украинских бойцов, а те в упор расстреливали их из РПГ-7.

В том бою было убито девять украинских военнослужащих и 12 ранено. На суде и в воспоминаниях украинцев говорится о троих задавленных гусеницами Т-72 и о двоих потерявших руку и ногу. 

Последние выступали на суде по видеоконференции, корреспондент «Спектра» присутствовал на даче показаний танкистом приданного танка «Бугай». Как раз он потерял ногу.

Гаджиева вытащили из танка на позиции — таких случаев мало. Всех, кто был в танках, расстреляли, уцелел только один механик-водитель, который кричал: «Я русский!» — и его оставили в живых — для СБУ. (Украинский танкист аккуратно указал на суде: «Забросали люк гранатами, а механик-водитель на своем месте уцелел»).

Руслан Гаджиев со своим делом. Фото Дмитрия Дурнева / Spektr. Press

«Там была мясорубка», — очень коротко говорит про тот бой Гаджиев и не хочет о нем вспоминать, находясь в заключении под украинским судом.

Больше двух лет городской гражданский суд скрупулезно выяснял траектории движения всех трех танков, рисовал схемы, адвокат выносил ходатайства о предоставлении «транспортного средства», за рычагами которого был его подзащитный с соответствующими доказательствами (по всей видимости, царапинами, смывами крови и прочими сложными экспертизами).

Однако через несколько недель после того боя взводно-опорный пункт ВСУ «Валера» был оставлен и сейчас находится на территории, подконтрольной самопровозглашенным республикам. Танки или большая их часть наверняка перекочевали на пункты приема металлолома, никаких экспертиз на месте произвести невозможно, и зимой 2015 года, в разгар формирования котла вокруг Дебальцево, никто этим, разумеется, не занимался. И все, как со стороны обвинения, так и со стороны защиты, отлично об этом осведомлены.

На суде

На одном из рутинных судебных заседаний по делу Гаджиева корреспонденту «Спектра» пришлось побывать еще в апреле 2016 года. Заседания в Бахмуте обычно проходят без зрителей, а иногда и без самих участников. Судьи, Гаджиев за решеткой, военный прокурор… Адвокат иногда выступает в режиме видеоконференции. Потерпевшие и свидетели, как правило, только по телевизору. На тот момент всего по делу было 37 потерпевших — вместе с семьями погибших.

Тогда допрос потерпевших звучал страшно. Взрослые мужики, все больше возрастом ближе к 40, буднично рассказывали, как дрались и умирали их друзья в январе 2015 года. Танкист из 17-й бригады, потерявший в том бою ногу, описывал, как танк, проехавший по нему, был подбит и застыл на руке его друга. Солдата потом долго доставали из-под многотонной боевой машины. Этот танк был Т-72, Гаджиев не выжил бы, если бы находился в нем, он как раз был за рычагами одного из Т-64.

Потом допрашивали сельского голову (все участники того боя давно демобилизовались) из Житомирской области. Тот подбил один из танков и получил три пули из танкового пулемета в ногу — сейчас имеет инвалидность 3-й группы. Он подбил из гранатомета один из Т-64, а потом с друзьями забросал открывшиеся люки гранатами.

Пока боец это все подробно по видеоконференции рассказывал, из другого телевизора в зале суда раздался вопрос адвоката: «Осознавали ли вы последствия своих действий? Ведь в танке живые люди, а вы туда гранаты!?»

Сам танкист к судебной процедуре относится довольно равнодушно: «Мне надо сидеть в суде, себя в руки брать. У меня сейчас нервы напряжены… На судах сейчас говорю: „Вот вам адвокат, общайтесь! Я согласен с тем, что он говорит“. Потому что, если я буду говорить, я просто сорву заседание. Сорвусь на крик, на мат и так далее…», — так пояснял мне свое молчание Гаджиев до суда.

Письмо Жириновскому

О себе Руслан Гаджиев рассказал так: «Я жил в Ставропольском крае до 1993 года, а потом встретил девушку в Краснодарском крае, женился, родился сын, и так получилось, что мы разошлись. А потом уже встретил девушку в Адыгее и с ней уже прожил 12 лет. Работал сварщиком, механизатором».

«Мне Красный Крест предлагает все время написать что-нибудь семье, но я отказываюсь, — продолжает он. — Единственное, прошу, чтобы передали, что живой. Что я им напишу?»

«Судя по тому, что мне здесь приготовили, домой я не попаду уже. Какой тогда смысл в моих письмах, убийстве нервов жены, сына?» — очень бледный, уставший человек с потерянными глазами как-то очень спокойно поясняет свое нежелание общаться с родными из тюрьмы.

«Знаете, ко мне за три года ни разу не приехал представитель Российской Федерации, вообще никакой! С консулом пообщаться, с послом… То ли их не пускают, то ли они не хотят, я не знаю. Я хочу по этому поводу сделать обращение, но трудно его сформулировать вот так сразу. Волнуюсь», — затихает он.

— Не жалеете, что попали в Луганск?

— Не могу вам сейчас ответить на этот вопрос. Может, потом когда-нибудь.

— Как вы живете? Из чего состоит ваш день?

— Постоянное пребывание в камере и 60 минут прогулки — вот и все!

— Еду готовите?

— Ну как, в основном едим то, что в передачах передадут. Местную пищу не берем. Варим иногда, что есть, с помощью кипятильника. Картошку варим, если найдем ее как-то. Сырая картошка здесь вообще-то запрещена. 

— Вам передают что-то?

— Да, мне адвокат очень помогает, по вторникам и пятницам от него передачи идут.

Воевать на Украину Руслан Гаджиев приехал из поселка Новый Республики Адыгея. В Луганске он оказался в декабре 2014-го, а в январе следующего года уже попал в плен. Сразу после этого у «русского танкиста» был момент «славы» — вскоре после пленения ролики с его участием распространялись как доказательство вербовки в России криминального элемента для службы в ЛДНР.

Через полтора года он так пояснил корреспонденту «Спектра» свое участие в тех видео: «Жить тогда хотелось очень!» Правда, затем ему пришлось пообщаться и с российскими журналистами и даже дать интервью телеканалу «Дождь», хотя эта публичность тогда не помогла ускорить разбирательство его дела.

— Сколько вы тут?

— 1026 дней на сегодня….

— Как считаете?

— Ох… 25 января 2018 года будет три года… Просто вычитаю, то что осталось до трех лет.

— Есть ожидания, сколько продлится ваш суд?

— Заседания у меня идут раз в два месяца, чтобы продлевать арест заодно. Я без понятия, сколько продлится. Но, судя по поведению прокуроров, могут к новому году и осудить. Приговор будущий мне понятен — пожизненное заключение. Прокурор утверждает, что на мне будет девять убитых и 12 раненых.

— Вы понимаете, что в этом случае на обмен вы сможете попасть только при помиловании президента Украины?

— Понимаю, но я на это не надеюсь. Насколько я понимаю, здесь все идут через помилование или амнистию. Знаете, я письмо тут пишу Владимиру Жириновскому, хочу передать, но трудно. Еще посоветуюсь с адвокатом.

— А почему не Владимиру Путину?

— Ну, я понимаю, что я не военнослужащий официально. Я приехал сюда по своей воле, и никто меня сюда не посылал. Ну и здесь у нас даже нет статуса военнопленного, здесь я просто уголовник… И Путину писать, просить в статусе уголовника, которого надо спасти и забрать как-то…

Черновик письма Руслана Гаджиева Владимиру Вольфовичу Жириновскому. Фото Дмитрия Дурнева / Spektr. Press

А теперь об обмене

Руслан Гаджиев оказался прав — рассмотрение его дела успели завершить до Нового года, и приговор танкисту ЛНР вынесли 14 декабря 2017 года. Зато сам приговор должен был приятно удивить Гаджиева: вместо ожидавшегося всеми пожизненного наказания ему неожиданно назначили 15 лет лишения свободы в колонии строго режима — на судебном заседании было подтверждено, что он сидел за рычагами одного из Т-64, а соответственно, в смерти бойцов, погибших под траками Т-72, он не виновен. В итоге из его обвинительного заключения исчезла 115-я статья УК Украины («Умышленное убийство»). 

Сам тот факт, что Гаджиеву дали гораздо более мягкий приговор, «снижая» его ценность для украинского общественного мнения, может косвенно свидетельствовать о том, что россиянина готовят к скорому обмену. Это же подтверждают и источники «Спектра» в правоохранительных органах Украины, указывающие, что выход через обмен для этого россиянина вполне возможен в ближайшее время.

И Гаджиев такой не один. Мэр Торецка Владимир Слепцов, с которым корреспонденту «Спектра» также удалось пообщаться в СИЗО Бахмута, также на днях вышел по решению Славянского суда из-под стражи «для последующего обмена».

Да и Виктор Агеев, который ранее сам подтверждал, что является действующим военнослужащим ВС РФ, при котором был обнаружен телефон с фотографиями документов его воинской части, теперь, по недавней версии обвинительного акта украинской прокуратуры, больше не «российский контрактник», а доброволец, который сам приехал в Луганск, обнаружив приглашение в интернете. Его суд тоже может завершиться приговором на днях.

Создается впечатление, что Украина выполняет какую-то свою часть негласных договоренностей. На какие уступки ради подготовки предполагаемого обмена готова пойти Россия, мы должны будем увидеть в скором времени.

Переговоры об обмене — деликатный и не вполне законный процесс, где, как пояснил «Спектру» украинский министр по делам оккупированных территорий Вадим Черныш, «применяются нестандартные решения». В последний раз обмен состоялся в сентябре 2016 года. Тогда была последняя передача заключенных по формуле: четверо пленных со стороны ДНР на двоих задержанных правоохранительными органами Украины. Сейчас обсуждается возможность нового «внутриукраинского» обмена, но россияне обычно в нем не участвуют — их приберегают для обмена с Россией.

Надежда Савченко в Киеве подтвердила нашему корреспонденту, что «обмен — процесс тонкий и может сорваться в любой момент», но выразила надежду, что Виктора Агеева и Руслана Гаджиева, суды которых очевидно ускорились, готовят к «равноценному» обмену на украинцев Станислава Клыха и Александра Кольченко, содержащихся в России в заключении и испытывающих большие проблемы со здоровьем.

«Мы говорили с Ириной Геращенко (представитель Украины в гуманитарной подгруппе на минских переговорах. — прим. „Спектра“) и Валерией Лудковской (украинский омбудсмен. — прим. „Спектра“) о том, что есть два наших политзаключенных, которые находятся в очень тяжелом состоянии — это Станислав Клых и Александр Кольченко, — сказала Надежда Савченко. — Матери Станислава Клыха и Виктора Агеева встречались и записали совместное видеообращение к властям двух стран с просьбой об обмене. Я надеюсь, что так и произойдет!»

Российских граждан, пребывающих в местах заключения Украины по обвинениям, связанным с войной в Донбассе, и признанных МИД РФ, всего 14 человек. Менять их до сих пор Украина хотела исключительно на своих граждан, содержащихся в заключении в России. 

Список украинских заключенных в России уже включает 65 фамилий. В этом списке, помимо уже названных Станислава Клыха и Александра Кольченко, еще режиссер Олег Сенцов, десятки крымских татар, задержанных в Крыму, обвиненный в шпионаже журналист Роман Сущенко, крымские «диверсанты» Панов и Захей, украинский националист Карпюк, осужденный вместе с Клыхом в суде Грозного на длительные сроки по обвинению в участии в военных действиях на территории Чечни зимой 1994-го.

В декабре 2017 года все складывается так, что становится очень вероятно, что украинская сторона уже начала готовить к обмену отдельных россиян. Во всяком случае для Виктора Агеева и Руслана Гаджиева, похоже, в этом отношении все складывается благополучно. Если это действительно так, мы должны узнать о состоявшемся обмене уже в ближайшее время.

Как в СИЗО Бахмута содержатся предполагаемые сторонники ЛДНР, читайте в первой части репортажа: 

От ареста до обмена. Как в украинском СИЗО сидится сторонникам ДНР и что происходит с ними на суде

О том, как в этом же СИЗО сидят заключенные бойцы ВСУ, читайте в специальном репортаже «Спектра»: 

Сидят военные, судят гражданские. Как бойцы ВСУ оказываются в СИЗО и как рассматриваются их дела