«Всю свою жизнь я работала и только работала. Зачем?»

последние слова Лу Саломе перед смертью

Часть 2

Лу Саломе не было и 30 лет, когда она утвердила себя в роли важного участника интеллектуальных процессов в Европе конца ХIХ века. Ее «экспансия» была стремительной: в 20 лет она оказалась за границей, в 22 года стала участницей прогрессивного салона влиятельной итальянской баронессы Мальвиды фон Мейзенбуг, а затем создала «философскую триаду» с Фридрихом Ницше и Паулем Рэ, построенную на принципах дружбы и партнерства, а не сексуальной связи. Саломе своим примером последовательно ломала (или пыталась ломать) все консервативные представления об отношениях между мужчинами и женщинами.

Правда, не все выходили из ее «экспериментов» в сохранном состоянии: известно, что Ницше очень тяжело переживал их разрыв, да и в целом отношения с Лу настолько повлияли на его взгляды, что именно она вдохновила философа на создание образа Заратустры; Рэ после их расставания стал почти отшельником, а затем погиб в 1901 году при странных обстоятельствах: сорвался с горы, разбившись насмерть. Ходили слухи, что это было самоубийство, и в нем, конечно, косвенно винили Саломе.

Сверхженщина. Юля Варшавская о том, почему Лу Саломе никогда не оставалась в тени известных мужчин

Об этом периоде в ее жизни мы подробно поговорили в первой части. У читателей мог возникнуть справедливый вопрос: если мы утверждаем, что Лу Саломе не оставалась в тени выдающихся мужчин, которые ее окружали, почему мы так много уделяем времени ее отношениям, а не работе? С одной стороны, потому что она категорически выбивалась из представлений о том, как должна жить и любить женщина своей эпохи. «Только русские могли выдумать такую несуразицу и бесстыдство, как эта ваша жизнь втроем!», — кричала ей разгневанная сестра Ницше Элизабет. Поведение Лу само по себе чрезвычайно интересно с точки зрения истории эмансипации: женщина, ломающая стереотипы, делает это не только для себя, но и для своих современниц и последовательниц.

С другой стороны, именно личный опыт нашей героини стал базой для ее философской, литературной и психоаналитической работы. Ее профессиональный рост был неотделим от отношений с мужчинами как от предмета ее главного исследования. Кроме того, не стоит забывать, что поначалу мы говорим о совсем молодой девушке без высшего образования: чтобы вырасти в профессионала и личность, ей нужно было сначала буквально вырасти. Как писали многие ее биографы, ницшеанское «Стань тем, что ты есть» Лу словно воплощала всей своей жизнью.

Иллюстрация Екатерина Балеевская/Spektr.press

Знания от своих «учителей», судя по воспоминаниям, она действительно впитывала как губка. Многие мужчины, как и Ницще, попадая в поле ее интереса, чувствовали с Лу особую связь, как будто их впервые кто-то по-настоящему услышал и понял. Так описывал ее шведский психоаналитик Пол Бьер: «У нее был дар полностью погружаться в мужчину, которого она любила (…) Она могла быть поглощена своим партнером интеллектуально, но в этом не было человеческой самоотдачи. Она, безусловно, не была по природе своей ни холодной, ни фригидной, и тем не менее она не могла полностью отдать себя даже в самых страстных объятиях. Возможно, в этом и была по-своему трагедия ее жизни. Она искала пути освобождения от своей же сильной личности, но тщетно».

Вероятно, именно эти качества позже сделали Саломе блестящим практикующим психоаналитиком: она слышала и внимала, никогда не теряя себя.

Но это случилось позже, а сейчас, в 1886 году, она только что рассталась с Ницше и Рэ —и оказалась одна в Берлине. Но ненадолго. В этот момент Саломе приняла решение, которое до сих пор оставляет исследователей в недоумении: она вышла замуж. Казалось бы, что может быть логичнее для 26-летней женщины в те годы. Но только не для нашей героини, которая не принимала институт брака, а еще отказывалась вступать с мужчинами в интимную связь. Тем не менее, она приняла предложение Карла Фридриха Андреаса — и стала с этого момента Лу Андреас-Саломе.

Супруг ее был выдающимся ориенталистом, профессором-иранистом с блестящим образованием, переводил Хафиза и Омара Хайяма. И хотя Фред (так его называли дома) сразу ей понравился и даже напоминал ее отца Густава, до сих пор не известно, как он уговорил Лу. Есть версия, что он угрожал покончить жизнь самоубийством. Саломе писала: «Мистическое принуждение, под влиянием которого я предприняла этот безвозвратный шаг, отделило меня не только от Рэ, но и от меня самой». В любом случае, она согласилась на это замужество только на своих условиях. Согласно брачному договору, их союз «исключал всякую возможность сексуальной близости: сохранились свидетельства яростных вспышек неутоленной страсти Андреаса и того беспощадного сопротивления, с которым их встречала Саломе».

В общем, опять сделала все по-своему. При этом Андреас очевидно имел на нее особое влияние — каким не могли похвастаться даже самые гениальные из ее мужчин. «С удивительным для нее послушанием она переняла все его жизненные привычки — вегетарианство, хождение босиком по земле, близость к природе и любовь к животным. Его глубоко интересовала тайна связи человека с миром животных: он умел подражать голосам птиц и, как вспоминает Лу, часто утром в саду именно так начинал день», — писала Лариса Гармаш в биографии Саломе.

Спустя несколько лет после свадьбы Лу, которой было уже 30, впервые почувствовала физическое влечение к мужчине, и это не был ее муж. Ее первым сексуальным партнером был революционер Георг Ледсбур, который вдохновил ее увлечься политикой, в которой Саломе увидела новое поле для социологических исследований. Она во всем призналась мужу, они пережили огромный скандал, но с тех пор брак стал открытым. На одном условии: развод невозможен. И они не нарушили этого обещания на протяжении почти 30 лет, до самой смерти Андреаса. А когда у Фреда родилась дочь от их горничной, Лу забрала ее себе и воспитала, как свою.

Именно в этот период она активно публиковалась в европейских издательствах. «К этому времени относятся несколько книг, сделавших ее довольно известной среди интеллектуальной элиты; в них она перерабатывает и преодолевает влияние Ницше», — писал Александр Эткинд в «Эросе невозможного». Одна из ее работ 1896 года была опубликована на русском языке в журнале «Северный вестник». А в 1898 году Лу выпустила статью «Русская философия и семитский дух», в которой объясняла, насколько ее поражал накал происходящей в России борьбы за развитие философской и религиозной мысли. Но, по ее мнению, страна все-таки нуждалась «в более систематическом философском воспитании».

Интерес Лу к России был связан не только с философскими исследованиями. К этому моменту она уже встретила следующего «главного мужчину» — поэта Рене Марию Рильке. Ему было 21, ей на 15 лет больше, — женщин в такой ситуации осуждают до сих пор, но Саломе было наплевать на общественные стереотипы еще 120 лет назад: «Она была для него одновременно любовницей, матерью и психотерапевтом». Их связь длилась 4 года (и в какой-то момент они стали жить втроем с Андреасом), а близкими людьми они были еще 30 лет. Любопытно, как в жизни Саломе случился «перевертыш»: как когда-то взрослые мужчины были ее наставниками, так теперь она сама оказывала сильное влияние на молодого поэта, балансируя его эмоции и направляя в творчестве. До смешного: пастор Гийо «дал» ей имя Лу, а она предложила Рильке поменять имя на более мужественное «Райнер».

Единственное, что они любили в те годы больше, чем друг друга, была Россия. Ну, или их мечта о России. «Все настоящие русские — это люди, которые в сумерках говорят то, что другие отрицают при свете», — писал романтичный Рильке матери. В мемуарах Лу описывает, как он колол дрова в рубахе, а потом шел есть «русскую кашу» и читать русскую литературу в оригинале. Для полного набора не хватало только матрешки. Их совместной мечтой было, конечно, отправиться в Россию. И здесь важно помнить, что в отличие от других героинь этого цикла, эмиграция Саломе не была наполнена трагизмом «белых»: по крайней мере до Первой мировой войны она спокойно могла приезжать на родину. Так что в 1899 году они втроем с Андреасом и Рильке отправились в Петербург, навестить родных Лу, а затем в Москву.

Иллюстрация Екатерина Балеевская/Spektr.press

А еще через год они вдвоем с Райнером объездили Россию и, как Лу писала, «познакомились с ней более обстоятельно». Заезжали в Ясную поляну к Толстому. «Если раньше Достоевский раскрыл перед Райнером глубины русской души, то теперь именно Толстой, в силу мощи и проникновенности его таланта, воплощал в себе — в глазах Райнера — русского человека», — рассказывала про их поездку Саломе. Но настоящая духовная близость у Рильке случится с новым поколением творцов. «Борис Пастернак считал его величайшим поэтом, а видевшая его лишь на фотографиях Марина Цветаева была всерьез влюблена в него, и оба состояли с Рильке в многолетней переписке. Та Россия, которой поклонялся Рильке, была прекрасной сказкой и для этих русских, чудом выживавших в коммуналках или в эмиграции», — писал Эткинд. 

Сама Лу в этой поездке анализировала собственные отношения с Россией, а заодно переживала кризис своей женской зрелости. Она вспоминала отношения с отцом, который прививал ей любовь к этой стране; много думала об их отношениях с Гийо, и ретроспективно осознавала, насколько он ее «дерусифицировал». Уже взрослая Саломе к этому моменту устала и от излишней экзальтации Рильке, и от его маниакальной романтизации России, а еще серьезно подозревала у поэта депрессию. В итоге, они расстались, и в 1903 году Лу с мужем поселились в Геттингене, где она «обрела маленький дом после большого Отечества». Они много путешествовали, а главное, Лу работала над своей главной книгой — «Эротическое», которая вышла в 1910 году и сделала ее по-настоящему знаменитой.

В этой работе, полной довольно откровенных высказываний о сексуальной стороне жизни, Саломе анализировала разницу между отношением мужчин и женщин к любви. С точки зрения современного феминизма, безусловно, оценивать тексты Лу сложно. Да и не нужно, потому что в те времена суфражистское движение только формировалось, а сама Саломе была воспитана в очень патриархальной культуре. Неудивительно, что, с одной стороны, она была адептом свободы и во многом воплощением эмансипации своей эпохи. А, с другой, могла писать, что, если для мужчин секс — момент удовлетворения, то для женщины это состояние — «вершина ее человеческой сущности». В ее книге сексуальность сложно переплетена с Богом и святостью. А еще есть много отсылок к русским философам, которые оказали на Саломе большое влияние — Соловьев, Розанов, Бердяев. Книга получила хорошие отзывы в интеллектуальных кругах Европы.

Именно тогда произошла еще одна встреча Лу с «мужчиной-учителем» — с профессиональной точки зрения, возможно, самая важная. В 1911 году Саломе поехала на Психоаналитический конгресс в Веймаре, где через круг приближенных к «отцу психоанализа» познакомилась с 55-летним Зигмундом Фрейдом. Саломе произвела на него и других психоаналитиков большое впечатление. В частности, Карл Абрахам писал о своих впечатлениях: «Я никогда не встречался со столь глубоким и тонким пониманием психоанализа». Их близкая дружба и совместная работа с Фрейдом продлились 25 лет, но никогда не переходили черту. Он был полной противоположностью романтичным и экзальтированным Ницше или Рильке — всегда ироничный, жесткий реалист. Возможно, с возрастом Саломе действительно устала переносить чужие эмоции за пределами кабинета психоаналитика.

На момент прихода в психоанализ Лу было уже 50 лет, она прошла долгий путь в поисках себя и своего призвания. Как писала Гармаш, «именно психоанализ позволил ей окончательно найти себя и почувствовать себя по-настоящему счастливой». Она была единственной из окружения Фрейда, кому разрешалось синтезировать его идеи с другими теориями: «Я начинаю мелодию, обычно очень простую, Вы добавляете к ней более высокие октавы; я отделяю одну вещь от другой, Вы соединяете в высшее единство то, что было раздельно». А еще Фрейд говорил, Саломе добавила в его идеи «русскость». А сама Лу объясняла, что к психоанализу ее привела русская потребность в «самокопании».  

Саломе быстро включилась в психоаналитическое движение, и очень вовремя: именно в 1910-е психоанализ стал завоевывать свои позиции в мировой науке. «Для психоаналитических работ Андреас-Саломе характерны энтузиазм и оптимизм, столь отличные от мрачного стоицизма позднего Фрейда», — писал Эткинд. Исходя из этого оптимизма она иначе трактовала многие понятия, включая нарциссизм, который был в ее работах позитивным чувством любви к себе. Она сближается не только с Фрейдом, но и с его дочерью Анной, с которой они планировали написать учебник о детской психике. С 1914 она начала работать с больными, оставив публицистику (Саломе выпустила около 140 научных статей). Она занималась работой по 10−11 часов в день, за что ее очень ругал Фрейд: не бережет себя. Ее обожали пациенты, оставившие множество восторженных отзывов. «Она была великим слушателем», — рассказывал один из ее коллег того времени.

У нее все еще появлялись любовники, но никто из них не становился важнее работы. Когда в России началась революция, Саломе тяжело переживала эти охватившие родину события. Из-за прихода большевиков Лу лишилась своего состояния, но уже могла зарабатывать психоанализом, плюс, ей финансово помогал Фрейд. В последние годы она жила очень уединенно в Геттингене, в том числе, потому что сестра Ницше, «темный ангел» Элизабет, которая не могла просить Саломе ту историю с ее братом, стала натравливать на нее нацистов. Но Лу не дожила до самых страшных событий в Европе — она умерла в 1937 году. Во время войны ее библиотека в Геттингене была сожжена нацистами.

«Порой мне кажется, что вся ее жизнь была неким уникальным экспериментом — она словно испытывала на эластичность границу между мужским и женским началом: сколько „мужского“ она в состоянии вобрать в себя без ущерба для своей женственности? Или, если угодно, наоборот: сколько „мужского“ она должна ассимилировать, переварить в себе, чтобы достичь, наконец, подлинной женственности?», — писала Лариса Гармаш. И эта оценка звучит очень точно: жизнь нашей героини и правда кажется вечным психологическим экспериментом. Не всегда этичным по отношению к другим его участником: Лу Андреас-Саломе была «по ту сторону добра и зла», как писал один ее хороший знакомый.

Эта женщина свободна. Юля Варшавская о том, как Тамара де Лемпицка стала одной из самых дорогих художниц в эмиграции