«В относительном выражении объем фальсификаций стал рекордным». Исследователь статистики выборов Сергей Шпилькин об особенностях прошедшего голосования
Сергей Шпилькин. Фото с личной страницы в Facebook
Сергей Шпилькин — российский физик и исследователь статистики выборов.
Занимается анализом результатов выборов с декабря 2007 года, когда выпустил анализ выборов в Государственную думу в своем блоге на LiveJournal. Начиная с 2009 года, опубликовал несколько статей и исследований на тему анализа выборов.
Теория Шпилькина гласит, что возможные фальсификации итогов выборов можно выявить по следующим признакам:
- большая доля голосов за лидера голосования на участках с большой явкой;
- разница голосов за лидера на участках с высокой и низкой явкой;
- результаты на участках, кратные 5% или любому повторяющемуся числу.
В 2020 году Шпилькин с группой коллег показали, что аномалии при голосовании по принятию поправок в Конституцию России «установили новый рекорд среди всех федеральных выборов в России в эпоху Путина и представили мрачные перспективы будущего избирательной системы страны».
В предварительном анализе результатов выборов депутатов Госдумы 2021 года Шпилькин заключил, что явка составила примерно 38% (при официальных данных около 50%), «Единая Россия» получила примерно 31−33% голосов (при официальных данных около 50%).
20 сентября 2021 года Шпилькин заявил: «Сейчас электронное голосование представляет собой абсолютное зло — черный ящик, который никто не контролирует… Я считаю, что электронное голосование must die — либо оно должно быть на другой технологии и с другим уровнем доверия к организатору голосования».
- Как выглядят результаты текущих выборов по сравнению с более ранними выборами в Госдуму по регионам с точки зрения естественности распределения явки и голосов?
- Такую или примерно такую картину фальсификаций мы наблюдаем с 2007 года, когда на российских парламентских выборах впервые применялись масштабные манипуляции с, по-видимому, централизованной если не координацией, то инициативой. В период с 1996 года до 2003 года, для которого у нас есть поучастковые данные, манипуляции были значительно меньше. А первая федеральная кампания, сопровождавшаяся фальсификациями в общенациональном масштабе, — это президентские выборы 2004 года.
При этом сходство общей картины не означает одинаковости в деталях. Например, от выборов к выборам слегка меняется состав фальсифицирующих регионов, хотя «костяк» наиболее закоренелых фальсификаторов остается неизменным — это Брянская, Кемеровская, Тамбовская, Саратовская области, Башкортостан, Татарстан, КЧР, КБР, Чечня, Дагестан, Ингушетия, Адыгея, Северная Осетия, Тыва, Краснодарский и Ставропольский края. Это если говорить о том, где результаты максимально искажены. Если говорить о крупных «донорах» фальсифицированных голосов, надо прибавить еще несколько центральных российских регионов, в первую очередь — Московскую и Ростовскую области.
- Видно ли влияние «Умного голосования», и насколько значимым оно оказалось?
- Пока сложно сказать без детального анализа, но, возможно, УГ сыграло свою роль в том, что КПРФ стала безусловным лидером парламентской оппозиции, хотя еще в 2016 году она проиграла половину регионов ЛДПР, и ситуация выглядела так, будто она продолжит терять позиции.
- Повысилась ли «норма вбросов»? Стали ли прошедшие выборы «исключительно нечестными» или соответствуют их традиционно невысокому качеству? Можно ли заметить, на каких стадиях выборного процесса произошли наибольшие фальсификации, на уровне УИКов или в самом ЦИКе?
- Суммарный объем фальсификаций остался в том диапазоне от 10 до 15 миллионов голосов, в котором он находится опять же с 2007 года. В этом смысле ничего выдающегося не произошло. Есть ощущение, что в республиках типа Башкортостана и Татарстана фальсификации стали чуть «скромнее» — стали меньше изображать явку и результат в 95%. Другие, наоборот, стали откровеннее — так, в Чечне нарисовали явку 95% при 97% за «Единую Россию».
Данные по 96 840 УИК по всей России. Слева — гистограмма голосов за партии по 1%-ным интервалам явки. Заштрихованная площадь примерно соответствует размеру вброса. Справа — результаты партий в зависимости от явки по участкам, каждый участок — набор точек разных цветов для соответствующих партий. Плотное ядро — предположительно нефальсифицированные участки. Иллюстрация из Facebook Сергея Шпилькина
Суммарно же объем фальсификаций, повторяю, остался на прежнем уровне. Правда, это если говорить об абсолютных цифрах. В относительном выражении нынешние 13,7 миллиона голосов фальсификата составили ровно 50% от всех официально полученных голосов «Единой России», и это рекорд. На прошлых выборах фальсификат составлял максимум 45% от всех голосов за кандидатуру власти. Это связано с тем, что количество реально полученных партией власти голосов на этих выборах минимально за всю историю — около 13.7 миллиона (примерно 110 миллионов избирателей, помноженные на 38% явки, помноженной на 32% за «Единую Россию»).
Что касается мест, где происходят фальсификации — то это традиционно УИКи или кулуары ТИКа. Более вышестоящие инстанции в таких делах предпочитают не мараться и лишь раздают указания. Информации о том, что что-то фальсифицировалось непосредственно в ЦИКе, нас нет. У ЦИК скорее другая роль — гасить скандалы и спускать дела на тормозах.
- Отмечено ли чем-то необычным голосование в Ростовской области, куда привозили избирателей из ЛДНР, в сравнении с соседними областями? Схоже ли оно с результатами голосования по Конституции и сильно ли отличается от того, что было там до избирателей из Донбасса?
- Я специально не анализировал этот вопрос, но Ростовская область в этот раз отличилась острой борьбой между единороссами и коммунистами в одномандатных округах. В нескольких случаях единоросс победил буквально почти только за счет фальсификаций. Не знаю, связано ли это с эффектом избирателей из ЛНР и ДНР, но эффект примечательный.
- Произошли ли какие-то существенные изменения в «электоральных султанатах»? Появились ли новые? Есть ли какая-то положительная динамика в старых?
- Пожалуй, нет. Как я уже говорил, возможно, немного стали «скромнее» «султанаты» Поволжья.
- Является ли московское ДЭГ новым «султанатом»?
- Я бы скорее назвал это попыткой московского правительства «исправить» в глазах центральной власти ситуацию с выборами в Москве. Рейтинг «Единой России» в Москве низкий, поддержка протестных кандидатов высокая, и если бы не дистанционное электронное голосование, ситуацию пришлось бы исправлять старыми административными методами, а это неизбежный скандал.
- Есть ли в нем какие-то очевидные признаки неестественного распределения?
- Очень трудно судить о естественности или неестественности распределения, располагая результатами всего по 15 «избирательным участкам», хотя и огромным. Однако, надо сказать, сравнения результатов голосования в ДЭГ и в оффлайне для всей совокупности партий, которые делают Алексей Захаров, Татьяна Михайлова и другие аналитики, мне представляются убедительными и вселяют сомнения в достоверности результатов московского ДЭГ.
Вроде бы в пользу фальсификации говорят и необычная временная динамика голосования и переголосования. Но я не специалист по ДЭГ и плохо разбираюсь в технологии. У меня к ДЭГ скорее концептуальная претензия: непрозрачная для независимого контроля система, находящаяся в руках органов исполнительной власти, не может служить доверенной средой для выборов.
Вызвавшая у наблюдателей и кандидатов сомнения в своей естественности динамика голосования по одномандатному 198-му округу Москвы. Иллюстрация из телеграм-канала Алексея Венедиктова.
- Является ли подсчет 2 млн голосов и 300 000 переголосовавших действительно сложной с точки зрения вычисления задачей? Может ли она занимать несколько часов и более?
- Не знаю, я не специалист по блокчейну. В любом случае, даже если это так, это плохо говорит о самой системе и ее разработчиках.
- Могут ли результаты ДЭГ быть результатом какой-либо специфической выборки? В частности, результатом перетекания голосования бюджетников из оффлайна в онлайн?
- Несомненно ДЭГ является способом давления на бюджетников. Возможно, часть голосов была подана даже не самими избирателями, а их начальством через их учетные записи в «Госуслугах». Но даже если избиратели голосовали сами, у них были серьезные основания опасаться, что начальство узнает об их голосовании. По крайней мере это же самое начальство знало, кто записался на ДЭГ, а кто нет. Такой контроль сам по себе нарушает свободу волеизъявления.
- Насколько естественны результаты остальных партий? Можно ли утверждать, что какие-то партии заведомо пострадали, а какие-то получили поддержку фальсификациями?
- Безусловно, при фальсификации в пользу одной из партий все остальные косвенно страдают, получая меньший процент голосов. Что касается прямого отъема голосов — несомненно, в местах тотальной фальсификации бывает и такое, причем малые партии, не имеющие представительства в избирательных комиссиях и органах власти, обычно страдают больше (например, «Яблоко»). Но в целом этот вопрос еще требует исследования.
- Есть ли сомнения в честности выборов глав регионов? Например, в Чечне или Хабаровске?
- Там, где фальсифицировали парламентские выборы, конечно же, фальсифицировали и губернаторские. Безусловно, выборы в Чечне нарисованы — таких явок и таких результатов при свободном волеизъявлении не бывает. Что касается Хабаровска — из-за задержек со сбором данных очередь до анализа губернаторских выборов еще не дошла, но выборы в Госдуму в Хабаровском крае выглядят весьма достойно и больших фальсификаций там не было.
