В аресте правозащитника Льва Пономарева самое возмутительное не то, что наказали его за пост в Фейсбуке. Который не был постом, а был перепостом заметки (кстати, почему-то анонимной) с сайта «Эха Москвы». И не то самое возмутительное, что Льву Пономареву 77 лет, он один из самых мирных правозащитников, его фонд «За права человека» получает президентские гранты и заседает в президиумах прекрасных комиссий по улучшению и преодолению. Не то возмутительно, что его бросили в курящую камеру на 11 человек, половина из которых рецидивисты, на матрасе нельзя спать, а у Пономарева повышенное давление.
Самое возмутительное, на мой взгляд, — это реакция свежеизбранного Совета по правам человека при президенте. Вернее, его бессменного руководителя Михаила Федотова (сам Совет что-то нежное вполне себе нежное пробормотал — обратился к прокурору Москвы с просьбой поддержать Пономарева в апелляции, что смешно). Но Михаил Федотов превзошел сам себя и сказал буквально так: «…любой здравомыслящий человек понимает, что закон на то и дает очень широкий диапазон в наказаниях, чтобы индивидуализировать его с учетом личности человека, его возраста, состояния здоровья и реальной общественной опасности содеянного. В данном случае, убежден, суд мог ограничиться штрафом».
Простите — что? За что штраф? А если бы ему дали 5 лет, Федотов бы горевал, что можно было бы двушечкой ограничиться? Вон как с Pussy Riot, гуманно же. Это ничего, что ЕСПЧ постановил выплатить девушкам почти 50 тысяч евро за незаконное преследование и нарушение их прав при защите. Это будет помнить гораздо меньше людей, чем помнят об их посадке.
Арестовали Льва Пономарева, на следующий день пришли с обыском к Александру Сокурову. И это на фоне суда над Кириллом Серебренниковым, Софьей Апфельбаум и Алексеем Малобродским в Мещанском суде Москвы. И после скандалов с пытками во ФСИН, которые ничем так и не кончились — если не считать постановления Верховного суда, запрещающего пытать с момента выхода постановления, как будто бы до этого можно было.
Страну делят на две неравные части: на тех, кому все можно, и на тех, кому ничего нельзя. С теми, кому нельзя, все просто: с ними можно делать все, что угодно. А вот с теми, кому все можно, сложнее: сегодня можно, завтра нельзя. Сегодня ты губернатор или даже министр, а завтра осужденный, почтешь за счастье библиотекарем в зоне работать. Но там у каждого своя тончайшая грань, едва ощутимая, перейти которую можно вроде бы незаметно, но фарш уже не провернуть назад.
А что будет дальше с теми, кому ничего нельзя? Да ничего не будет. Кто-то сядет, кто-то нет, кто-то уедет, кому-то повезет остаться. Кого-то будут пытать, публика съежится и будет надеется, что не их, и вообще тюрьма не санаторий, они же там преступники, суд же был, а суд разобрался, не по головке же теперь их гладить и не усиленное питание предлагать. Выходить, говорите, надо, и сражаться за свои права? Вон Пономарев предлагал даже не сражаться, а просто выйти. Митинг пытался согласовать, с мэрией переписывался. А группы «Сеть» и «Новое величие» даже готовились — под руководством агентов ФСБ — за что-то там бороться, даже устав написали. И где они сейчас? Да-да, Европа нам поможет, примет постановление с требованием немедленного освобождения Льва Пономарева, это приятно, спасибо. Кто-то выйдет с пикетом к посольству России в какой-нибудь милой безопасной стране, кто-то рискнет выйти с протестом в России, его скрутят и отправят в кутузку, и даже агентства не напишут о безымянном гражданине.
И что, скажете, делать? Да ничего не делать. В смысле наоборот. Спасать бездомных собак, лечить больных детей, выхаживать стариков, бороться со свалками, писать письма осужденным. Выходить на митинги, писать посты в Фейсбуке, приходить на суды и освистывать судей. Пытаться сохранить разум и достоинство, читать книги и вышивать крестиком. Топить за Навального или против. Это такая страна, она всегда катится в тартарары и никогда там не оказывается. И мы же знаем, почему — благодаря тому, что есть Лев Пономарев, Александр Сокуров, Pussy Riot, Кирилл Серебренников и люди, спасающие собак, выхаживающие стариков, читающие книги и вышивающие крестиком.