Мы эмигрировали из России 8 мая 2022 года на стареньком автомобиле Фольксваген Гольф, принадлежащем моей жене. За почти полтора года, прошедшие с тех пор, жена возвращалась на этой машине в Россию всего один раз – в августе того же года, чтобы забрать собаку, которую мы не смогли увезти с собой первой ходкой, когда ехали с тремя детьми и полным багажником детской одежды и игрушек.
Теперь пёс лежит на диване в гостиной в нашей квартире в Риге, смотрит на меня выразительными собачьими глазами и, предположим, говорит:
— Что-что? Какой там запрет ввели?
— Евросоюз решил, что запрещено въезжать в Европу на машинах с российскими номерами.
— То есть если бы такой запрет ввели до того, как вы меня забрали, я бы так и остался в России? Без вас?
— Ну, не знаю, пёс, наверное, мы придумали бы какой-то другой способ привезти тебя, хотя это, конечно, было бы неудобно, очень неудобно.
— И что? Я бы остался один на улице? Лето же кончалось. Бабушка же не могла забрать меня с дачи в Москву. Я же большой, а бабушкина квартира маленькая. Я бы скитался. Питался бы на помойках. Отморозил бы лапы, и меня покусал бы бешеный лис.
— Пёс, не драматизируй. Вечно ты драматизируешь. И перестань, пожалуйста, смотреть на меня таким трагическим взглядом. Конечно, нигде бы ты не скитался. Конечно, мы нашли бы способ забрать тебя. И никакой бешеный лис не покусал бы тебя, во-первых, а во-вторых, у тебя есть прививка от бешенства.
— Летом двадцать второго года была прививка. Но я бы скитался, прививка бы просрочилась, новую некому было бы сделать, и меня бы покусал бешеный лис.
— Пёс, прекрати! Мы бы не бросили тебя!
Иллюстрация Алиса Кананен/Spektr.Press
— В это, предположим, я верю. Я только не понимаю, зачем Евросоюзу вводить санкции против собак.
— Евросоюз хочет помешать режиму Путина финансировать войну.
— Как тот факт, что я живу с хозяевами и у меня есть еда и прививка от бешенства, помогает Путину финансировать войну?
— Ты тут вообще ни при чём, пёс. Евросоюз хочет, чтобы путинские олигархи не могли приезжать в Европу на своих машинах.
— Булшит! Все путинские олигархи, кто хотел, уже давно в Юрмале, или в Лондоне, или где ты ещё говорил?
— Или в Ницце…
— Вот именно! И ты видел, на каких они ездят машинах?
— Обычно на Порше, пёс, ты прав.
— То есть они уже давно все тут на своих Порше, а запрет на ввоз машин вводят только теперь? Много Россия производит машин?
— Россия совсем не производит машин, пёс, по крайне мере таких, которые можно было бы продать в Европе. Нет никаких русских машин, которые можно было бы привезти в Европу, продать и на вырученные деньги поддержать войну.
— А вашу машину, ну, ту, на которой вы меня привезли, можно продать?
— Нет, пёс, машину с русскими номерами, по крайней мере в Латвии, продать никак нельзя. Можно только переправить в Россию и продать там. Ты же знаешь, мы бы хотели избавиться от Гольфа. В Риге машина нам не нужна, за город можно поехать на электричке или на каршеринге. Мы бы мечтали продать машину, но это невозможно.
— Тогда зачем запрещать их ввоз?
— Я не знаю, пёс. Этот запрет кажется мне абсурдным.
— Ты просто боишься смотреть правде в глаза. Это запрет против собак. Единственный его смысл в том, чтобы очень трудно было привезти из России в Европу собаку. Чтобы такие, как я, скитались и чтобы нас всех покусал бешеный лис. Это ж надо! Все европейские страны ополчились на русских собачек!
— Нет, пёс, не все. Финляндия отказалась.
— Вот! Финны — нормальные парни! Вы их захватили в тридцать девятом году, а они тем не менее не пытаются выместить обиду на русских псах.
Иллюстрация Алиса Кананен/Spektr.Press