21 января в Москве задержали Владлена Лося — юриста Фонда борьбы с коррупцией (внесен в реестр иноагентов). Гражданина Беларуси Владлена Лося держали трое суток под стражей, после чего депортировали из России с запретом въезда до 2026 года. 

Сегодня Лось находится не в России и не в Беларуси — а где-то за границей. О своем задержании, работе в Фонде борьбы с коррупцией, Алексее Навальном, Светлане Тихановской и протестах он рассказал изданию «Наша Нива».

«Наша Нива»: Вас задержали 21 января в московской гостинице. Как это произошло и почему?

Владлен Лось: Последние дни было очевидно, что за моей квартирой ведется наблюдение. Полиция всю ночь сидела в машине и ждала, когда я выйду из дому. Я понимал, что это будет задержание, потом штраф или арест.

Поэтому я дождался момента, когда они отъедут, и решил, что до митинга лучше пожить в другом месте, где меня быстро не смогут найти. Я снял номер в гостинице «Панорама». 

21 января в дверь номера постучали, было человек 15. В номер зашли трое — я предупредил, чтобы все не заходили, так как знал, что не смогу следить за ними, чтобы мне ничего не подбросили.

Они сообщили, что нужно переписать мои паспортные данные и проехать в отдел полиции, чтобы рассказать там, что случилось. Полиция якобы получила звонок, что в моем номере что-то происходит, и нужно провести проверку.

Меня отвезли в отделение, там взяли объяснения по поводу того вызова полиции. И через три минуты подошли полицейские из миграционной службы и вручили мне уведомление, что я должен покинуть страну в течение трех дней, так как мне запрещен въезд в Россию до ноября 2023 года.

«НН»: А это было законно — запрет на въезд?

ВЛ: Да, есть такая норма, что если человек имеет два административных правонарушения в течение года, то ему могут ограничить право на въезд.

У меня как раз было два. Они были связаны с моей работой в ФБК: одно за полет дрона и запись видео. Это признали сбором персональных данных. Было это в Казани. Суд меня сначала оправдал, после чего Роскомнадзор обжаловал решение, и я получил предупреждение. Второе «правонарушение» — за отсутствие у меня медстраховки при въезде в Россию. За это я получил штраф.

Ну и 21 января я думал, что сейчас буду собирать вещи, чтобы уехать из России. Но полиция меня не отпустила. Сказали, надо пробить по базам данных, может, у меня есть какие-то еще правонарушения или преступления.

Время идет. Три часа, которые меня можно удерживать в отделении, истекают. Я говорю, что буду уходить. Мне запрещают, обвиняют в неповиновении полиции — якобы я не показал им паспорт в гостинице, сопротивлялся и не хотел выходить из номера.

Ночь я провел в отделении, на следующий день — суд. Мне присудили трое суток ареста. Отбывал их в спецприемнике «Бирюлево-Западное», там условия были нормальные. Был один в камере, все чисто, максимально нормально.

После того как трое суток прошли, я уже подписывал документы, что мне возвращают вещи, которые забрали при определении в спецприемник. 

Я подписываю последнюю бумагу, и здесь из соседнего кабинета выскакивает пять-шесть человек в штатском и балаклавах. Говорят мне: «Сейчас мы поедем».

Я попросил их представиться, они отказались. Мне на голову надели черный мешок, вывели на улицу и посадили в микроавтобус, который уже ждал у двери.

Я подумал, что меня повезут в СИЗО по какому-нибудь связанному с митингами уголовному делу.

Но мы слишком долго ехали. Где-то через час я понял, что как-то изменилась скорость, значит, видимо, мы выехали на Минскую трассу и едем по направлению к Беларуси.

Все время я был прикован: одни наручники на руках, другими — к креслу в машине. На голове мешок.

Не били, не угрожали, скорее, давили психологически: не говорили, куда везут. Предлагали воду и еду, но пытались держать меня запуганным. 

Мы ехали очень долго, десять с половиной часов. Было много остановок. В машину меня посадили в 14:00, а «сдали» меня белорусам в 00:28. Они специально ехали медленно, иногда останавливались на час — чтобы вышло время, наступили следующие сутки, и чтобы я автоматически нарушил предписание о выезде в течение трех суток, которое мне вручили ранее.

В туалет водили два раза: мешок снимали, но натягивали на меня медицинскую маску и капюшон. Это было один раз возле какого-то кафе на трассе, второй раз, как я понял, где-то на окраине Смоленска на стоянке. Это были места, где никого не было. 

Я понимал, что меня везут в Беларусь. Думал, что возможно, меня передадут белорусским силовикам, и уже они будут мною заниматься.

«НН»: Что значит «вами заниматься»? Вы думали, что заведут на вас дело в Беларуси?

ВЛ: За предыдущий год и начало этого довольно много абсурдных дел было возбуждено. И были все основания считать, что меня могут привлечь к ответственности за какие-нибудь высказывания или твиты.

Наконец меня привезли на границу с Беларусью. Там уже ждала милицейская машина из Витебска. В микроавтобусе сняли наручники с меня. Пока вели, зачитали уведомление о депортации: мол, я нарушил срок выезда, и теперь мне запрещен въезд в Россию на 5 лет. Передали меня белорусской милиции, после чего уехали.

Белорусские милиционеры проверили мой паспорт, спросили, куда я намерен ехать, есть ли у меня деньги, телефон.

Деньги и телефон были, в итоге меня просто оставили у границы. Один из белорусских милиционеров порекомендовал мне подойти к ближайшему кафе и поймать машину. После этого милиционеры уехали.

Я поймал машину — и сразу поехал в минский аэропорт.

По пути связался с коллегами, и мы решили, что наиболее правильным и безопасным решением будет как можно скорее покинуть Беларусь.

«НН»: Взяли первый билет лишь бы куда, только бы уехать? Или осмысленно выбрали рейс?

ВЛ: Это было осмысленное решение, но пока не буду говорить, куда взял билет. Мы с коллегами продумали план, который мог сработать — и он сработал. Пока говорить, где я сегодня, не буду. 

«НН»: Не боялись, что вас задержат в аэропорту?

ВЛ: Боялся, конечно. Со мной от границы ехали две машины на витебских номерах, «Шкода Октавия» и «Хёндэ Солярис», они вплоть до аэропорта ехали за машиной, в которой находился.

И в самом аэропорту люди из тех машин следили, как я иду на посадку, регистрируюсь на рейс.

«НН»: Основная причина, почему не остались в Беларуси? Боялись, что посадят?

ВЛ: Скажем так, в Беларуси сегодня возбуждается много дел и выносится много приговоров по делам, которые нельзя было возбуждать. Осуждают людей, которые не виноваты. И я считаю, что на свободе от меня больше пользы, чем за решеткой.

«НН»: А сейчас вы не получали предложений о сотрудничестве от белорусских волонтеров или штабов Латушко, Тихановской?

ВЛ: Нет, но я только недавно озвучил, где я и что со мной. Слишком мало времени прошло. Да и есть у меня своя работа в ФБК. 

«НН»: Но если бы поступило такое предложение — рассмотрели бы?

ВЛ: Возможно, рассмотрел бы варианты совмещать, но основная работа моя — Фонд борьбы с коррупцией.

«НН»: Вы уже успели прочитать новости о митингах 23 января? Как оцените?

ВЛ: Очень мало новостей прочитал пока, но кое-что уже увидел. Я рад, что выходит всё больше людей — и нужно продолжать борьбу. Всё это же делается не просто, чтобы выйти и порадоваться, что вокруг много смелых людей, а в первую очередь, чтобы освободить Алексея Навального и построить нормальное общество.

«НН»: А вы считаете, что выход людей на улицу поможет освободить Навального? Не может ли это вызвать, наоборот, еще более жесткие шаги со стороны власти? 

ВЛ: Думаю, что путинская власть понимает единственный язык — язык толпы. Вспомним 2013 год, когда был приговор по делу «Кировлеса» и Навального сначала поместили в СИЗО. Но вышло огромное количество людей — и его в тот же день выпустили.

«НН»: А теперь какого результата ждать? Что будет с Навальным? Посадят?

ВЛ: Не буду делать прогнозы, потому что в любой день может что-либо поменяться.

«НН»: Фильм о дворце Путина набрал уже более 80 миллионов просмотров, бьет все рекорды. Каких цифр ожидали?

ВЛ: Многолетним лидером по просмотрам был фильм «Он вам не Димон», у которого было 38 миллионов просмотров. Хотелось просто побить эту цифру. Удалось побить уже вдвое — и думаю, еще наберем.

«НН»: А вы сами принимали участие в съемках?

ВЛ: Да, была большая операция, когда снимали эту «дачу» в Геленджике. Я был одним из членов команды, которая ездила снимать. Там была сложная схема. Пока не хочу ее раскрывать. Это была многоступенчатая операция, было задействовано много людей.

«НН»: Имеете в виду съемки дворца с дрона? 

ВЛ: Да. Просто так приехать туда и начать снимать — очень трудно. Многие пытались — их сразу арестовывали. А у нас получилось. 

«НН»: Но вы снимали с воды, наверное?

ВЛ: Да, с воды.

«НН»: Может раскроете еще какие-нибудь нюансы?

ВЛ: Здесь нюансы были в том, что за людьми, которые занимаются расследованиями, постоянно следят. А мы сделали так, что сотрудники органов не знали, что эти люди находятся в этом месте именно в это время. 

Пока не хочу полностью рассказывать — пусть расскажут коллеги, которые занимаются расследованиями, это их право.

«НН»: Но в чем была непосредственно ваша функция, если не секрет?

ВЛ: Именно моя функция и является секретной (улыбается).

«НН»: Сколько времени готовился фильм?

ВЛ: Съемки, монтаж и всё такое — месяца четыре, может, чуть больше. Работа с документами шла до этого. Сколько — я не знаю. 

«НН»: Люди продолжали работу сами, пока Навальный находился в коме?

ВЛ: Да, конечно. Фильм бы вышел в любом случае. Но нам хотелось его приурочить к какому-то событию. И в итоге, таким событием стало возвращение Алексея. 

«НН»: Если бы Навальный остался на свободе, фильм бы придержали и пока что не выпускали?

ВЛ: Насколько я знаю, важно было выпустить видео, когда Алексей будет в России. Чтобы потом не было обвинений, мол, видео вышло, а он прячется за границей, где ему ничего не угрожает.

«НН»: Получали ли какие-нибудь угрозы во время работы над фильмом?

ВЛ: Персонально я — нет, о других не знаю.

«НН»: А вам часто вообще угрожают?

ВЛ: Мне — разве что сотрудники правоохранительных органов. В основном, когда задерживают. Угрожают грубостью, физической силой.

«НН»: на ваш взгляд, почему Навальный вернулся? И стоило ли возвращаться?

ВЛ: Зная Алексея, скажу: он не мог поступить иначе. Это его страна, он российский политик и видит свое место только в России. Я поддерживаю его решение — это его выбор и он осознавал риск.

«НН»: В Беларуси после возвращения Навального…

ВЛ: Господи, теперь будет про Тихановскую?

«НН»: Конечно. 

ВЛ: Моё личное мнение — ей не нужно возвращаться в Беларусь. Роль, которую она выполняет сегодня, намного важнее, чем роль очередной политической заключенной. Здесь я полностью соглашусь с Артемом Шрайбманом.

«НН»: А вы голосовали за кого?

ВЛ: За Тихановскую. 

«НН»: Чего вы ждали от выборов и от событий после них?

ВЛ: Понятно было, что «официальный» результат будет около 75% за Лукашенко, 10—12% за Тихановскую — больше власть ей не нарисует.

Я ожидал, что после выборов люди выйдут массово. Но не ожидал, что это продлится настолько долго и в такой масштабах. Это меня порадовало и поразило.

В целом я ожидал и от силовиков ровно то, что мы привыкли видеть с 1996 года: немотивированное насилие и применение спецсредств против безоружных людей. 

Да, градус насилия со стороны силовиков был безмерным, но ведь это был их ответ на то, что вышло так много людей. Они боялись за себя, поэтому были как можно более агрессивными —чтобы запугать больше людей. 

«НН»: Считаете ли вы, что если протесты снова станут массовыми весной, то уровень насилия со стороны силовиков снова возрастет?

ВЛ: Я надеюсь, что протесты вернутся. Но пока видно, что силовики сейчас действуют в зависимости от численности протестующих: если людей очень много, их не трогают. Если людей мало, то силовики нападают и действуют жестко.

«НН»: Кого бы назвали человеком года-2020 в Беларуси?

ВЛ: Светлану Тихановскую как символ протеста и нового белорусского общества, готового бороться за свои права. 

«НН»: По вашему мнению, какой вывод сделала российская власть после событий в Беларуси?

ВЛ: Думаю, российская власть такая же недальновидная, как и белорусская, и будет считать, что удержаться можно на насилии. Если будет эскалация конфликта, то насилие со стороны силовиков в России станет беспрецедентным. Я могу это представить. 

«НН»: Кстати, слышал мнение, что если Алексея Навального посадят, то его жена Юлия вполне может стать для России своей Тихановской.

ВЛ: Она раньше никогда не претендовала на такое и не выражала политических амбиций. Но если она решит — мы примем ее решение и будем работать с этим. У Юлии очень сильный характер, и она сможет добиться того, чего захочет.

«НН»: Вы были на Площади-2010? 

ВЛ: Да. Тогда я был еще студентом. Был я в Минске и в прошлом году в день голосования 9 августа. В 2020-м настроение людей сильно изменилось. В 2010-м крупная акция была один день — а теперь всё продолжается, люди готовы к борьбе.

Но в августе 2020-го было пострашнее, чем на Площади-2010. Против людей начали же применять резиновые пули и светошумовые гранаты.

«НН»: Что вас больше всего поразило в Беларуси 2020 года?

ВЛ: Больше всего меня поразило, как люди помогают друг другу, возникновение горизонтальных связей между людьми, выстраивающихся независимо от государства, которое много в чем мешает гражданам.

Жаль, конечно, что пока еще людям не удалось одержать победу.

«НН»: А почему не удалось? Распространенное мнение: что народ сегодня в принципе не имеет рычагов влияния на власть, всё, что он может, — раздражать ее, провоцировать на ошибки и неправильные решения.

ВЛ: Всё может закончиться в любой момент и чем угодно. Я не удивлюсь, если однажды выйдет столько людей, что силовики просто испугаются и будут переходить на сторону народа — и тогда Лукашенко останется только бежать из страны.

А рычаг у протестующих есть — это забастовки. И самое крупное разочарование, что полноценная забастовка провалилась. Почему так произошло — не знаю. Многих запугали, думаю.

«НН»: А где сегодня страшнее и тяжелее — проще и легче — для человека, который не согласен с властью, в Беларуси или в России?

ВЛ: Тяжело сказать. Россия — неоднородная страна. Там можно быть известным оппозиционером, но спокойно сосуществовать с режимом где-нибудь на севере страны. Но в ряде национальных республик никакой оппозиции не допускается — это просто опасно для жизни. Где-то местная власть относительно лояльно относится к оппозиции, где-то — совершенно не так.

«НН»: А как вы вообще попали в Фонд борьбы с коррупцией?

ВЛ: Я отучился в БГУ, юрфак, кафедра политологии, потом поехал в Москву учиться в магистратуре.

И в 2013-м через знакомых получил предложение поработать пару недель с ФБК. Как раз шла компания Навального, который выдвигался в мэры Москвы. С тех пор я в ФБК и остался — уже семь с половиной лет.

«НН»: А сколько зарабатывает юрист ФБК, если не секрет?

ВЛ: Конечно, секрет! (смеется)

«НН»: Насколько ФБК опасное место работы?

ВЛ: С каждым годом всё более и более опасное, к сожалению. Но число желающих работать у нас не уменьшается. Это приятно — заниматься своим любимым делом и видеть результаты своей работы, работать с единомышленниками.

«НН»: Судя по вашим соцсетям, к обыскам вы уже привыкли.

ВЛ: Да (печально улыбается), привык.

«НН»: А какой был самый страшный момент за все семь с половиной лет?

ВЛ: Как раз таки вчера, с этим мешком на голове.

«НН»: Не думали сменить работу на более спокойную?

ВЛ: Нет. Кто-то ищет адреналин в спорте, а у меня такая работа. Я к ней привык — и она мне нравится.

«Открытое противостояние двух «альфа-самцов»». Владислав Иноземцев о схватке Путина и Навального, которая не помогает россиянам сделать выбор между персоналистской властью и реальной демократией