Во вторник, 26 мая, основатель фонда «Династия» известный российский предприниматель, ученый-радиотехник, почетный президент компании «Вымпел-Коммуникации» («Билайн») Дмитрий Зимин решил прекратить финансирование фонда в связи с тем, что эта благотворительная организация была включена в реестр иностранных агентов. «Тратить свои личные деньги под маркой неведомого мне иностранного государства я, конечно, не буду. Я прекращаю финансирование „Династии“», — заявил Зимин «Интерфаксу».

 Сюжет развивался стремительно. Перед майскими праздниками завершилась проверка двух некоммерческих фондов — «Династии» Дмитрия Зимина и «Либеральной миссии» Евгения Ясина. Оба были сочтены иностранными агентами. Вчера, 25 мая, во второй половине дня на сайте минюста появилась официальная запись об их включении в реестр. При том, что «Династия» занимается наукой и финансируется исключительно из средств гражданина России Зимина, которые находятся — в рамках закона — на его зарубежных счетах. А «Либеральная миссия» сосредоточена на экономических, политологических и просветительских проектах и получает деньги только от российских бизнесменов, в частности, того же Зимина. 

Казалось бы, сюжет печальный, но вполне типовой. Закон об иностранных агентах для того и принимался, чтобы подвесить любое независимое от государства, не встроенное в его систему общественное дело; он шествует путем своим железным и уничтожает без разбору все, что выпадает из магического круга. Грустно, противно, опасно, но без принципиальной новизны. Когда-то Зимин на заседании РСПП пошутил, говоря о своем уходе в благотворительность: «Все там будете». Теперь все будут там, куда запишут. Или не будут вообще.

Но на самом деле все, происходящее с «Династией» (и тем самым с «Либеральной миссией»), резко отличается от происходившего до мая 2015 года. Не только потому, что фонд крупнейший — в среднем 10 млн долларов в год на поддержку молодых и не молодых ученых, научных проектов, изданий, переводов и т. д. Не только потому, что по целому ряду направлений он был дублером государства, закрывая бреши и мотивируя ученых на работу во благо российской науки, в мировом контексте и масштабе. Но и потому, что Зимин, при всей его гражданской активности, сдувал с фонда пылинки, чтобы, не дай Бог, тот не пересекался ни с какой политикой. Не страха ради иудейска, а потому что наука, рациональное знание, эксперимент, свободная мысль не допускают примесей извне. Ни слева, ни справа, ни сверху, ни сбоку. Крупный ученый может быть и часто бывает «политическим животным», но сам процесс познания вне партий, идеологий и позиций.

И поэтому на фонд — даже в рамках этого опасного закона — невозможно распространить правило об иностранных агентах. А если возможно, то это значит, что закона уже нет. Да, кошмарного, да, полицейского, да, закомплексованного. Но хотя бы писаного. То, что «Мемориал» политическая организация, могло присниться только в страшном сне, но можно было сделать вид, сказать — а мы считаем. Здесь и этого сказать нельзя. Нечему казаться. Нечего считать. Бьют не по фонду, к которому придраться невозможно, бьют по Зимину, который чем-то не понравился кому-то; бьют безо всякого формального закона; бьют для того, чтобы другие боялись. 

Поздним вечером 25 мая его фейсбучный блог был взломан и в нем появилась фейковая запись — мол, раз вы так, то я открыто заявляю, что финансировал врагов кровавого режима, список прилагается, причем не сам, а вместе с «американскими друзьями». Причем некоторые детали фейкового текста указывают на то, что работали не любители, а профессионалы. А значит, Зимину прислали метку. Лично. Без посредников. Мы тут.

Не сомневаюсь в том, что в ближайшие дни на помойных ресурсах появятся «мнения и комментарии», что Зимин вполне хорош, да и фонд у него неплохой, но зачем залезал за черту? Зачем за пределами фонда выражал свои симпатии и антипатии? Как будто личная позиция отца-основателя хоть как-то влияет на работу фонда, и как будто политические взгляды являются — и могу являться — условием приемлемых пожертвований в сфере культуры, науки, образования. Боюсь, что эти рассуждения помогут власти передвинуть тумблер еще на одно деление и ввести «по понятиям» новые правила. Если раньше действовал молчаливый контракт — кто крадет,  должен бояться, кто боится, может красть, то похоже, что стране предлагается новый: бояться должен тот, кто хочет поделиться с обществом; право быть благотворителем предполагает робость и послушание во всем — в том числе и за пределами благотворительности. 

Эпидемия выходит на новый уровень. И последствия будут другими. Дмитрий Зимин, которому в день принятия решения об «агентстве» исполнилось 82 года (такой чудесный подарок к дню рождения), не для того становился крупнейшим донором родной науки, чтобы кланяться и целовать ручку злодею. Я не знаю, что должно случиться, чтобы он согласился нашить желтую звезду на свой фонд, свое детище, свое счастье, свою гордость. Даже если ему пообещают жизнь за пределами гетто. В виде исключения. Этого не будет — тут сомневаться не приходится.

Иное дело — суд с Минюстом. Тут тоже слишком много сложностей, и организационных, и психологических. Да, «Мемориал» судился, да, «Либеральная миссия» тоже готовится идти в суд. Но они — получали гранты, а он их давал. Давал свои, из именного (а не «слепого» обезличенного) траста. Не привлекая чужих средств. Находя удовольствие в том, чтобы российским ученым было хорошо. Ничего не требуя взамен, кроме уважения. И получив на выходе плевок в лицо вместо низкого поклона государства за — прошу прощения, произнесу высокие слова — патриотическую работу. Если Зимин решит судиться за право соблюдать закон и отдавать свои деньги ученым, он проявит какое-то неземное величие. Ему, конечно, не впервой: он сделан из того материала, из которого получаются великие люди. Но с точки зрения обычной логики гораздо проще на ближайшем Совете фонда «Династия», который состоится 8 июня, объявить о закрытии крупнейшей, старейшей и репутационно безупречной институции. Что в переводе на язык эмоций будет означать: мы не работаем дамбой на пути державного селя; если государство не хочет, чтобы ученые были, и были в своей стране, мы не встанем на его пути, оно сомнет и нас и вас. Ученые не будут получать гранты, закроются десятки проектов; скажите спасибо тем, кто взорвал заграждения на пути этого селя.

Что дальше? Дальше резкая радикализация со всех сторон. Ученым, всему образованному сословию будет послан внятный сигнал — терять вам больше нечего, «от судеб защиты нет», ни на какие разумные процессы не надейтесь, все подчинено неостановимому желанию владеть живыми душами. А что делает сообщество, которому нечего терять? Встает стеной. Даже если нет ни малейших шансов на победу — все равно встает. А государство, осознанно провалив ситуацию еще на один уровень и временно закрепившись на нем, через шаг опустится еще ниже. Сегодня по факту уничтожаются институции, которые связаны с неугодными людьми, хотя институции закону соответствуют, завтра же будут уничтожаться сами люди. Сегодня принимается закон о «нежелательных организациях», что помешает по прошествии какого-то времени принять закон о нежелательных гражданах? Сегодня можно безо всякого закона эти самые организации крушить, что может остановить подспудное желание без ссылок на закон уничтожать людей?

Я пишу это — и сам не верю в реальность такой перспективы. Как не верил, впрочем, в то, что разгром «Династии» возможен. Что «нежелательные организации» могут стать реальностью. Что советский бред единого учебника вернется в виде мутного проекта Яровой. Что музей советской зоны «36» превратится в музейную зону УФСИНа. Оказалось, зря не верил.

От того, что случится 8 июня, зависит не только судьба грандиозного фонда. И не только собственная судьба Зимина — потому что она от фонда неотрывна. Но и в известном смысле направление дальнейшего пути. Пойдет «Династия» в суды бороться за право — нет, не давать зиминские деньги, а получать их, за право науки действовать не на посылках государства — одна история. Хлопнет дверью и закроется, другая. То есть государство снова перекладывает все моральные вопросы на того, кто совершает благо. И ставит его перед дурной развилкой. Сколько ж можно?