Историк Сергей Медведев недавно задался вопросом — зачем российская власть вдруг принялась педалировать мессианскую идею? Чем хуже ситуация с рублем, или «Южным потоком», тем больше мы слышим о сакральности вновь обретенных регионов, непонятой русской душе с ее уникальными цивилизационными идеалами, и особом пути прочь от «евросодома».  Конечно, нельзя не согласиться с выводом Сергея Медведева о том, что это делается из сугубо прагматических соображений, в целях выиграть у Украины «войну за символы». Но все же, на мой взгляд, проблема шире и глубже. Еще год назад, когда война с Украиной считалась чем-то немыслимым, российский президент в своем послании уже вовсю использовал «сакральную» риторику. Я тогда предложил свою версию этой эволюции Путина от светского политика к религиозному консерватору.

Но сегодня мне представляется, что ситуация зашла гораздо дальше. РПЦ фактически стала официальным идеологическим институтом (конституционное положение о светском государстве уже никто не вспоминает). Российское противостояние Америке и Европе обретает черты настоящей священной войны — причем не на уровне метафоры, как в старой советской песне, но в совершенно буквальном религиозном смысле. Иногда пропаганда этой войны доходит до радикальных антропологических выводов, отказывающих врагу даже в человеческом статусе.  «Мы — люди, а они там (на Западе) — похоже, уже не совсем», — пишет популярная российская газета. 

«Третий Рим» начинает воспринимать себя как законного продолжателя «Первого» и «Второго» — это средневековое пророчество давно вышло за церковные стены и щедро льется из государственных телеканалов. Весьма примечательным был фильм архимандрита Тихона Шевкунова «Гибель империи. Византийский урок». Империя в нем изображается как сакральное государственное устройство, утрата которого тождественна «концу света»…

Нынешняя Россия, таким образом, готовится взять глобальный реванш не только за падение СССР («крупнейшую геополитическую катастрофу ХХ века», по словам Путина), но и за более древние империи. И вряд ли является случайностью тот факт, что Шевкунов пользуется репутацией личного духовника российского президента.

Если же мы зададимся вопросом, на чем основано такое восприятие России и ее роли в глобальном контексте, то очень скоро обнаружим себя в объятиях философской концепции евразийства. Оно было одним из идейных течений первой русской эмиграции 1920-х годов — оригинальным, но не самым значимым. Однако в 1990-е в постсоветской России оно вдруг пережило стремительный ренессанс, а сегодня уже выглядит почти официальной геополитической доктриной Кремля.

Тех, кто берется исследовать это течение в его истоках, зачастую подкупает его «интегральность». Евразийство словно бы синтезирует историю, географию, этнографию России, и потому выглядит более «объемным», чем абстрактные идеологемы вроде коммунизма или либерализма. Однако за всеми концептуальными построениями евразийцев прослеживается отчетливое противопоставление Востока Западу — эта неодолимая двойственность по существу является его философским базисом. 

Один из евразийских идеологов Николай Трубецкой прямо заявлял, что Россия является наследником не Киевской Руси, но Золотой Орды. В 1921 году евразийцы даже выпустили сборник с говорящим названием «Исход к Востоку». При этом надо заметить такой показательный факт — сами его авторы для себя почему-то предпочли «исход» из коммунистической России именно в европейские страны, а вовсе не к какому-нибудь «духовно близкому» Востоку. Не известно ни одного евразийца, который бы эмигрировал, скажем, в Улан-Батор или Тегеран. 

И это ярко демонстрирует природу евразийства как симулякра, «копии без оригинала». Их идеализированный «Восток» не имеет никакого отношения к реальности. В конечном итоге, сущностью евразийства является чистая реактивность — «антизападничество» как таковое. Готовность оправдывать любой произвол и тоталитаризм — лишь бы они были «против Запада». 

Такое мировоззрение привилось в постсоветской России, когда стало ясно, что прежняя, коммунистическая идеология рухнула, а восстановить дореволюционный монархизм уже не получится. И евразийство оказалось очень полезным для тех, кто хотел сохранить принцип имперской государственности. 

На первый взгляд, оно апеллирует к культурному многообразию и своеобразию России. Но приглядевшись, трудно не заметить, что все это многообразие является чем-то вроде «национальных костюмов», в которых позволительно иногда развлекать публику. А более глубокая постановка вопроса — о политическом самоуправлении и экономических полномочиях различных российских народов и регионов — не приветствуется. Потому что проповедуемое евразийством цивилизационное своеобразие России состоит в централизованной империи. 

В этом — фундаментальное отличие евразийства от европеизма. Европеизм (если рассматривать его как идею, вдохновлявшую становление ЕС) строится на диалоге множества европейских культур. Евразийство же — это имперский монолог. Обычно «говорит Москва», но экзотики ради, он может звучать хоть по-татарски, хоть по-карельски. При этом татары, карелы, да и русские из различных регионов лишены права собственной политической самоорганизации — даже мысли об этом клеймятся как «сепаратизм» и преследуются новейшими российскими законами.

Составители недавнего официального документа под названием «Основы государственной культурной политики», вероятно, хотели отразить в нем какие-то российские цивилизационные особенности. Но получилась лишь очень наглядная демонстрация пустоты евразийства. Этот документ, переполненный путинскими цитатами (как в советское время ленинскими), требует отказа от «либерально-западнической» точки зрения, от толерантности и мультикультурализма. И вообще — прямо заявляется: «Россия — не Европа». Но что же предлагается взамен?

Мне не удалось найти в этом документе внятного изложения каких-то альтернативных ценностей. Звучит лишь трактовка России как «уникальной цивилизации», причем неизменной с имперских и советских времен. И кроме того — подчеркивается ведущая роль государства в выработке культурной политики. Таким образом, вся «цивилизационная идентичность» России, если отбросить высокопарную шелуху, сводится лишь к банальному государствоцентризму.

Поэтому, кстати, неудивителен кризис проекта Евразийского (Таможенного) Союза, который предполагался как альтернатива Европейскому. Здесь проблема состоит не только в экономике, но в том, что этот проект напрочь лишен какого-то действительно уникального и перспективного культурного измерения. Даже если исходить из каких-то консервативных ценностей — они у Беларуси и Казахстана с очевидностью разные. Вот и выходит, что у этого проекта попросту нет никаких общих культурных основ, кроме памяти о прежней империи. Однако эта память далеко не везде позитивна — этим, кстати, и объяснялось критическое отношение Украины к проекту ТС. И здесь на выручку приходит евразийство, для которого совсем не обязательно искать и открывать какие-то новые культурные смыслы. «Антизападничество» проекта является его достаточным мировоззренческим обоснованием.

В этой точке геополитика смыкается с религиозным мессианизмом. Если никаких рациональных доводов для противостояния окружающему миру более нет, а традиция этого противостояния с советских времен не изменилась, остается лишь использовать иррациональные, религиозные мотивации. Изобразить весь этот окружающий мир «лежащим во зле», а свою страну — этаким «ковчегом спасения».

Главным идеологом неоевразийства считается Александр Дугин, автор более чем откровенного напутствия: «Надо думать не о том, наступит или не наступит конец мира, нам надо думать, как его осуществить. Это наша задача». Если бы этому учил своих адептов какой-нибудь вольный безумный философ — вопросов бы не было. Но Дугин -автор учебников для академии российского генштаба.

Так что шокирующие  телекамлания на тему превращения других стран в «радиоактивный пепел» уже выглядят закономерно. Геополитические и религиозные фанатики, для которых весь окружающий мир враждебен, действительно готовы его уничтожить — пусть даже вместе с собственной страной. Раз уж мир не считает нас сверхдержавой, нашу духовность — самой истинной, и смеет применять к нам какие-то санкции, мы ему отомстим! И если это кому-то покажется чрезмерным преувеличением — вспомните, что граждане начала ХХ века также верили в разум и прогресс, никак не ожидая Первой мировой войны…