«Жизнь, смерть и чудесное воскрешение достопочтенного Аркадия Бабченко» — произведение настолько законченное и совершенное, что пересказывать или анализировать его — только портить. Очевидно, что истоки этого произведения мы сможем найти в народной смеховой культуре.
Украинская народно-праздничная и ярмарочная жизнь, отлично знакомая А.Бабченко, организует канву его рассказа, прозвучавшего на знаменитой пресс-конференции. Тематика самого праздника Воскресенья, его особая атмосфера вольности и веселья выводят жизнь из ее обычной колеи и делают невозможное возможным. Явление главного героя, до сей поры томившегося за кулисами в условном «черном ящике» (символизирующем гроб), предвещает глас балаганного Дядьки из СБУ: «Бабчченкоооооо — в студиюююю!».
Как и положено в смеховой — карнавальной культуре, существеннейшую роль здесь играет весёлая чертовщина, глубоко родственная по характеру, тону и функциям весёлым карнавальным видениям преисподней и дьяблериям, явленными нам в еженедельной телепередаче Аркадия Бабченко «Что там у них за поребриком», посвященной веселым ужасам соседней России, в которой неистовый Аркадий часто призывает (и зачастую небеспочвенно) поливать население РФ галоперидолом с вертолетов.
Бытовая жизнь россиян, равно как и политико-социальные ее аспекты, в этих рассказах носят карнавально-масленичный характер. Театрализованный концлагерь в Забайкалье, представленный на 9 мая urbi et orbi, нескончаемые праздничные штурмы Рейхстагов, борьба с сосательными рефлексами россиян как метод профилактики алкогольной и никотиновой зависимости, реально придуманный в Поволжье, наделение Путина выпуклыми и яркими чертами фараона, шельмование бесконечных идиотских и лизоблюдских инициатив провластных россиян — вот темы его последних программ на украинском телеканале ATR.
В бабченковком плутовском романе «Жизнь, смерть и чудесное воскрешение» досточтимого автора внимательный читатель найдет плавные напевы из «Вечеров на хуторе близ Диканьки» — сделка с чертом, заочные «похороны» кузнеца Вакулы в родной Диканьке и его чудесное торжествующее появление; есть здесь и мотивы из «Тараса Бульбы» (уход от «отца и отчизны», борьба «брат на брата», влияние Запада и определение места Украины в Европе); и, конечно, не обошлось и без Вия — в лице СБУ, безусловно, загубившего Аркадия-журналиста. Но, возможно, давшего новую жизнь Аркадию-политику (как в «Майской ночи или утопленнице»). Фигура неистового, но нежного и трогательного Аркадия, сочетающего военную премудрость с народным смехом, с силой, аппетитом и жаждой чрезвычайно близка не только к гоголевскому Хоме Бруту, но и к западным собратьям Аркадия — к Панургу, брату Жану и в особенности к Пульчинелло.
Неосторожному читателю может прийти в голову, будто Аркадий Бабченко с его mistification был вдохновлен русской, украинской, французской и итальянской литературой и народным фольклором. Как бы не так! В «Занимательной истории Аркадия Бабченко» есть прямые и косвенные отсылы и к встрече Бретонской восьмерки, и к Мундиалю, и к иску Нафтогаза к швейцарской компании, управляющей активами «Северного потока-2», и к визиту германского президента Штайнмайера в Киев.
Мы видим очевидное влияние и германской карнавальной традиции на образы Неистового Аркадия. Это, конечно, и эпопея «Нейгард Лис», проповеди Бертольда и поэмы Вернера Садовника. Один из главных мотивов германской карнавальной традиции — борьба Жизни и Смерти: обе маски (обе, что характерно, лысые) стегают друг друга по плечам, побеждает Жизнь и горожане завершают поединок ритуалом выноса Смерти из города. После чего предаются демонстрации аппетита, половой и физической мощи. Но до кульминации карнавала еще далеко.
На сцене появляется Дурак (Конный шут, Потешный король, Монарх буффонов). Именно под его руководством происходит сжигание Корабля дураков. Зачастую Дураков несколько, до трех десятков, они стреляют друг в друга из дубинок, имитируя мушкеты или пистоли, оставшийся «в живых» и становится Вождем буффонов. Важнейший мотив карнавала — осмеяние потешного короля. Буфонным вождем объявлялся тот, кто находился у самого подножия социальной пирамиды, его сажали задом наперед на осла и осыпали насмешками — однако при этом обязанность внимать ему была строгой. Король Дураков мог позволить себе говорить то, что неповадно в другие дни произносить горожанам, о чем страшно и подумать. Однако он часто перегибал палку, за что бывал закидан тухлыми яйцами.
Несомненно, этот ритуал в культурно-психологическом смысле имеет важный компенсаторный характер. Различные социальные слои получают возможность выплеснуть накопившиеся негативные эмоции в отношении власти.
Причем в таком карнавале могут принять участие и Короли настоящие — весело обняться с Буфонным вождем и вместе посмеяться, как они вдвоем надули германца Штайнмайера. А он-то, дурачок, и повелся. И ООН. И «Репортеры без границ». Не говоря уже об обычных нежных и прекраснодушных горожанах.
Теперь им важно не перепутать карнавальный лубок с рыцарским романом или трагедией маленького человека в великой русской литературе. И не начать смеяться над настоящей трагедией.
В рецензии использованы работы:
Бахтин М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса.- М., 1990.
Рабле и Гоголь
Грушевский М. История украинской литературы: В 6 т.- Т. 1.- К., 1993.
Давидюк В. Или сказка действительно небыль?- К., 1993.
Хайтун Д. С. Тотемизм: его сущность и происхождение.- Сталинград, 1958.
Яновская Е. Похожа ли сказка пролетарскому ребенку?- Держвидав Укр., 1926.