В журналистских кругах принято считать, что первый шаг к пропасти российские медиа сделали в 1996 году, когда во время президентской кампании открыто встали на сторону Бориса Ельцина. Может быть, я пришла работать в «Коммерсант» лишь год спустя, потому и не берусь судить, стал ли именно этот шаг роковым. Тем более, что все последующие годы российская пресса двигалась в ту же сторону, сдавая позиции — одну за другой.

Долгий срок — почти двадцать лет, в которые поместились и разгон НТВ, и превращение «Комсомолки» из простоватой массовой газеты в бесстыжего монстра, и появление «империи Габрелянова», поставившего производство дешевых сенсаций на поток, и тихое угасание «Коммерсанта», и расцвет «Афиши», и невозмутимая стойкость «Ведомостей», и торжество штатных пропагандистов на федеральных телеканалах, ежечасно рассказывающих о «великой России в кольце врагов», и рождение российских интернет-СМИ, и, наконец, та самая «гребаная цепь» увольнений главных редакторов и целых журналистских команд.

Пару месяцев назад благодаря усилиям прекрасных людей в Санкт-Петербурге в рамках проекта «Открытая библиотека» прошли несколько дискуссий. Мне выпало спорить с Алексеем Венедиктовым о том, какие компромиссы допустимы в журналистике, и допустимы ли вообще. Увы, мы с оппонентом не услышали друг друга — но с того дня я все время возвращаюсь к одной нехитрой мысли, которую так и не смогла донести до собеседника.  Мне кажется, я точно знаю, из-за чего с некоторых пор многие российские СМИ стали олицетворением вранья, манипуляций и пропаганды.

Вспомните, пожалуйста, лица тех, кому мы  (вы) верили почти безоговорочно. Те, кто появлялся на экранах и говорил со зрителями о важном, о настоящем. Леонид Парфенов, Светлана Сорокина, Алексей Пивоваров, Асет Вацуева, Катерина Гордеева, Андрей Лошак. Вспомните, как мы откладывали все дела выходного дня, чтобы посмотреть «Намедни», как спешили, чтобы увидеть итоговый выпуск на НТВ или новый документальный фильм, как ждали «Профессию репортер». 

Вспомните, пожалуйста, имена Филиппа Бахтина и Максима Ковальского, Алексея Казакова и Алексея Зимина, Юрия Сапрыкина, Валерия Панюшкина, Ольги Алленовой и Григория Ревзина — это их тексты вы перечитывали и пересказывали друзьям (а порой и хранили в альбомах) еще в те времена, когда слов «лайк» и «шер» еще никто не знал.

Между тем почти все перечисленные мной (и десятки других блестящих российских журналистов) живут вне профессии. У них эту профессию отняли. А теперь посмотрите на тех, кто заполнил собой эфир и газетные страницы. Видите разницу?

Это и есть тот самый компромисс, с которого, по моему мнению, и начался путь в бездну.

Медийные начальники, решившие «пожертвовать пешкой», чтобы не злить Кремль и выиграть партию, увы не заметили, что пожертвовали ферзем. Вряд ли люди, закрывшие «Намедни», предполагали, что именно с этого момента понятие «хороший вкус» по отношению к телевидению станет неприменимым.

Когда один за другим из программ уходили лучшие репортеры страны, вряд ли начальники, сидящие в останкинских кабинетах, понимали, что через пару лет слово «репортаж» и «фальшивка» станут почти синонимами. И уж совсем невероятно, чтоб те, кто увольнял Максима Ковальского за статью о выборах президента России, понимали, что именно с его увольнения в стране начнется эпоха политической цензуры, жесткости которой позавидовали бы брежневские церберы.

И сейчас уже неважно, чего ради серьезные люди шли на компромисс, увольняя, убирая из эфира, отлучая от читателей тех, кто вызывал недовольство властей, не считал возможным обманывать своих зрителей или просто отказывался петь в унисон. Вместе с ними из российских медиа ушел воздух, а вместе с ним и жизнь.

Площадку зачистили. Теперь тут асфальт.