Часть 2
В первой части этой истории мы с вами оказались в одном купе «калининградского поезда» с правнуками испанских коммунистов, чьих родственников еще детьми в 1937-39 годах вывезли в СССР, чтобы спасти от Гражданской войны, развернувшейся на их родине. Часть из них осела в Советском союзе, получив паспорта (и некоторые до сих пор там живут), а другим удалось уехать домой в разные годы. Всего вернулось в Испанию около 1500 человек (из почти 3000), но в любом случае этих заложников сразу двух режимов – советского и франкистского – ждала сложная судьба. Один из их потомков рассказывал мне, что пока одна его бабушка-коммунистка в России была в ГУЛАГе, другая (тоже коммунистка) сидела в тюрьме в Испании.
Родители моих попутчиков получили испанские документы уже в 80-х и 90-х, после того, как в 1975 году пал режим Франко, и часть «сталинских детей», как их тогда называли, будучи уже совсем не детьми, смогли уехать. Путь домой у этих людей был непростой и долгий, а главное, многие из них не были готовы к тому, с чем они столкнулись на родине. Впрочем, как и с тем, что они увидели в самом СССР.
Как мы помним из первой части, отношение к испанцам изменилось после Второй мировой войны. Свою функцию в системе пропаганды они уже выполнили, на «настоящих коммунистов» выучились в специализированных детских домах. Некоторые даже отдали долг «второй родине», отслужив в советской армии (по данным московского Испанского центра, 151 человек погиб и 15 пропали без вести), но отпускать их все равно никто не торопился.
А некоторые и сами не торопились: в частности, потому что самые взрослые из них заводили в России семьи. Так в своих мемуарах Мария Мансилья, жена одного из испанцев, пишет, что после их свадьбы никаких разговоров о возвращении мужа на родину речи уже не шло. Зато их семья оказались в числе тех, кто был командирован на Кубу. «В 1961—1962 годах по просьбе кубинского правительства и компартии Кубы между тремя партиями было заключено соглашение, по которому советские испанцы могли оказать кубинской компартии помощь. Помощь заключалась в том, чтобы специалисты, знающие испанский язык и получившие образование в СССР, приехали на Кубу. Предполагалось, что они смогут «раствориться» в кубинской среде», – писала Мария Мансилья.
Как и любая эмигрансткая группа, испанцы в СССР старались держаться вместе – и на работе, и в университетах, и в свободные вечера. В частности, они так часто сидели вместе в кафе при Доме актера в Москве, что его стали называть «кафе Мадрид». В конце 40-х – начале 50-х при московском авиазаводе № 30 даже появился небольшой культурный центр, где они общались и поддерживали друг друга.
Один из моих попутчиков в поезде рассказал, что для него главным источником знаний о судьбе прабабушки стал Испанский центр на Кузнецком мосту в Москве, где можно было читать архивы. Центр открылся в начале 1960-х – и стал важной точкой опоры для «русских испанцев» нескольких поколений – и существует до сих пор. В общем, годы шли – эти люди учились жить по-советски: получали профессию, обустраивали быт, получали по распределению работу.
За слишком активное стремление попасть домой можно было поехать по другому маршруту – например, в ГУЛАГ. Очень показательная история военного летчика Хосе Антонио Туньона Альбертоса, который обратился за помощью в посольство Аргентины, и они пытались вывезти его из СССР в дипломатическом багаже. До этого ему годами отказывали в отъезде в Мексику, где была его семья. «В специально оборудованном чемодане беглеца доставили на борт самолета «Аэрофлота», летевшего в Париж. Но неожиданно в полете Туньон стал задыхаться и обнаружил себя. Самолет экстренно посадили во Львове, а Туньона впоследствии приговорили к 25 годам лагерей за «измену Родине», – пишет «КоммерсантЪ».
Иллюстрация Екатерина Балеевская/Spektr.Press
А познакомил Хосе Антонио с аргентинцами ни кто иной, как уже знакомый нам Педро Сепеда, благодаря которому до нас дошли сведения о пытках испанцев на Лубянке. Молодой человек к тому времени работал в посольстве – и пытался улететь в соседнем багаже с Туньоном. Оба долго готовились к побегу: специально худели, учились долго лежать в сундуках, где для них проделали отверстия для воздуха и положили воды. Но у Туньона, судя по всему, случилась паническая атака. Их повязали, потом пытали – и Сепеду тоже приговорили к 25 годам лагерей.
А еще в руки следователей попали десятки писем, которые ninos написали своим родным с просьбой забрать их из СССР. По воспоминаниям Сепеды, к концу 40-х лишь немногие испанцы оставались в Союзе по собственному желанию (в основном, близкие к верхушке компартии, то есть к Долорес Ибаррури). Остальных просто запугали аресты и сбила с толку советская пропаганда.
Для тех, кто не был готов летать в багажном отделении, более легальные возможности появились только после смерти Сталина в 1953 году. По разрешению Хрущева в конце 50-х на родину смогли уехать большинство желающих – всего выразили такое желание около 2400 человек (включая семьи). Их вывозили партиями в рамках восьми экспедиций с 1956 по 1960 год. Вывозили прямо с семьями, но только тех, кого был готов принять Франко – его заклятый враг Долорес Ибаррури, например, вернуться не могла до самой смерти диктатора.
Как же чувствовали себя испанцы, которые 20 лет не были на родине, которые выросли советскими людьми, – и вдруг попали в франкистскую Испанию?
Абсолютно потерянными. Особенно тяжело было девочкам – есть много претензий к советскому решению «женского вопроса», но в одном этой системе точно не отказать: она давала девочкам хорошее образование и почти равные возможности для дальнейшей работы. Ничего этого в Испании середины прошлого века даже близко не было. Там женщины не могли даже открыть счет в банке, во всем должны были слушаться священника. «Мы были совсем разными, я терпела из-за матери, – вспоминала Бегония Гаскон Гордо. – Но с братьями было совсем плохо».
(Не могу не сделать отступление на полях: давайте сравним, к чему мы пришли к 2024 году -- сравним гендерное равенство в современных Испании и России)
Лилия Моисеинко, испанист, рассказывает, что большинство «детей войны» получили высшее образование – оно было бесплатным и для приехавших в СССР испанских детей обязательным. Они стали врачами, кораблестроителями, инженерами, – и это было образование такого уровня, которое они бы точно не могли получить дома. Долорес Кабра, генеральный секретарь ассоциации «Архив гражданской войны и изгнания» добавляет, что для Испании это была своего рода компенсация того, что они потеряли большое число интеллигенции из-за режима Франко и войны.
Они вернулись в довольно неуютную страну – замкнутую, религиозную, без толерантности и гендерного равенства. Как говорят испанисты, «страну победителей и побежденных». При этом приезжали они из страны, которая в западном мире считалась вражеской, а они уже выросли в советской пропаганде, диктовавшей им годами взгляды, просто противоположные взглядам большинства испанцев. Им было очень тяжело вписаться в это общество, тем более, после 20-летней разлуки «дети войны» часто чувствовали себя чужими в родных семьях.
Судя по воспоминаниями, до самой старости у них сохранилось очень идеализированное представление о Советском Союзе. Потому что большая часть из них (те, кому повезло не столкнуться с Лубянкой) получали гораздо больше возможностей и благ, чем средние советские граждане (в образовании и условиях точно).
Кроме чувства потерянности, их в Испании ждали агенты ЦРУ и Project Ninos («Проект Дети»). Вернувшиеся в разгар холодной войны репатрианты из СССР казались американским спецслужбам важнейшим источником знаний о противнике. За четыре года, с 1957 по 1961-й, ЦРУ опросили около 1800 человек. В Союзе об этих допросах знали – в КГБ читали письма испанцев, которые писали оставшимся в России родственникам и друзьям. Есть версия, что именно под давлением США Франко вернул этих людей на родину – для дальнейших допросов, а вовсе не из заботы о согражданах. Многие из взрослых испанцев работали в научных институтах, на заводах, а некоторые даже жили в закрытых городах, так что, по мнению американцев, имели доступ к засекреченной информации.
Иллюстрация Екатерина Балеевская/Spektr.Press
Не удивительно, что часть испанцев думала о возвращении в СССР. И некоторые даже возвращались! Самая, пожалуй, известная история связана с мамой хоккеиста Валерия Харламова – Кармен Ориве-Абад, которую называли Бегонией. Дело в том, что испанским мужчинам можно было возвращаться всей семьей, а вот женщинам разрешали брать только детей (видимо, про дефицит мужчин на наших землях знали уже тогда). Поэтому Бегония уехала на родину, но не могла забыть мужа – и вернулась в их коммуналку, где и прожила до 1986 года (ее сын погиб в автомобильной аварии в 1981 году).
Педро Сепеда, который пытался сбежать в дипломатическом сундуке, а оказался на Лубянке, все-таки доехал до дома. Спустя 9 лет лагерей, в 1956 году, его амнистировали и освободили. Он вышел на свободу в 34 года, работал преподавателем музыки, а спустя 10 лет смог уехать в Испанию с женой и сыном. Жил в Мадриде до самой смерти, по словам его дочери, учась наслаждаться маленькими радостями испанской жизни.
А теперь маленькими рабостями учатся наслаждаться и потомки тех самых испанских детей, которые оказались на родине предков уже в последние годы. Я спросила у своих попутчиков, чувствуют ли они себя испанцами. Они засмеялись: ну разве что русскими испанцами.
Другой мой собеседник, уже в Мадриде, признался, что культурно он пока только пытается быть испанцем: «Мы осваивали испанскую культуру сами, по учебникам, потому что дедушка умер, когда мы были еще совсем маленькие. Но благодаря родственникам, живущим в Испании, всегда было чувство, что мы с этой страной связаны, что она нам не чужая и что нас там ждут. И в этом смысле Испания нас не обманула. Это невероятно дружелюбная культура, очень открытая и теплая, без всякого снобизма, поэтому тут приезжему, говорящему хоть немного по-испански, эмоционально легко».
Так что, может быть, если ninos de Rusia чувствовали себя навсегда оторванными от родины, где бы ни находились, то для их потомков Испания еще станет настоящим домом.