Петрович в коме, но жизнь продолжается. Разговор с Андреем Бильжо — о новых проектах, о работе с украинскими беженцами и о слове, которое никогда не следует произносить

В его облике по-прежнему остаётся что-то от врача «скорой помощи». Эти круглые глаза, глядящие на мир участливо и скорбно поверх модных очков. Эти колючие седые брови, высоко и изумлённо приподнятые как самая первая реакция на твой вопрос или печальные признания.

Наконец, его спокойный, вежливый голос, обладающий очевидным расслабляющим, седативным эффектом. Всему, что говорит Андрей Бильжо, веришь безоговорочно. Он идеально подошёл бы на роль врача для последнего акта «Трамвая „Желание“». Там, как известно, в финале главную героиню Бланш Дюбуа увозят в дурдом. И руководит этой церемонией врач с тихим, задушевным голосом — таким же, как у Бильжо. 

Похоже, это его судьба и даже в каком-то смысле жизненная миссия — привносить во взбаламученный, сумасшедший мир ноту примирения, покоя, грустной иронии. Иногда сарказма.

Для людей, прошедших «анатомичку» и видевших на своём веку столько чужих страданий, сарказм — это своего рода анальгетик, который они прописывают в самых безнадёжных случаях. Вот и нынешнюю его выставку, открывшуюся в рижской галерее CUB, следует рассматривать как некий курс психологический поддержки. Мы смеёмся — значит, живы. Мы улыбаемся — значит, ещё не все потеряно. Dottore Бильжо сейчас всё объяснит. И он объясняет…

И про новую Азбуку, где кровавая Z перечеркнула Ж (Жизнь) и вообще все другие буквы русского алфавита, выведенные с каллиграфической и не нужной никому старательностью. Или могучее Я, к которому прикандалена гиря со словом «Мы». А наверху — тюремное оконце.

Или сюжеты русской классической живописи, интерпретированные в духе актуального анекдота. Например, суриковскую боярыню Морозову, простёршую в небо свое непреклонное двуперстие, спрашивают на пограничном контроле: «Цель поездки?»

Вот царь Иван Грозный убивает своего сына, как на полотне Репина, приговаривая фразу из новейших времён: «Не всё так однозначно, сынок».

Или сильно повзрослевшая «Тройка» Василия Перова тащит на салазках украденную стиральную машину, а над всем этим фраза: «Отец завещал нам чистое небо над головой!»

Если вдуматься, шутки, конечно, невесёлые. С горьким привкусом несчастья. Тем не менее, собранные вместе, эти рисунки дают ощущение сопротивления, несомненного душевного здоровья и абсолютной несгибаемости.

Мне, как, думаю, и многим, не хватило на выставке в CUBе Петровича — любимого героя Бильжо 90-х годов, не сходившего когда-то со страниц самой тогда передовой газеты России — «КоммерсантЪ-Daily». Петрович, каким его придумал Бильжо, — простой человек в непростых ситуациях новейшей истории. Это потом он стал раскрученным коммерческим брендом, объединившим успешных представителей постсоветского поколения в один клуб на Чистых прудах, где весело было выпивать, вспоминать, играть в домино и закусывать «Нежностью Петровича»: сало-шпик на кусочке «чёрного хлеба Н.Л. Голованова». Для тех, кто не в курсе, Никита Голованов — бывший главный художник «Коммерсанта». Как человек, непосредственно отвечавший за облик газеты и всей печатной продукции, он был прямо причастен и к судьбе любимого героя Бильжо. 

Неспроста Петрович, казавшийся собирательным образом маленького человека, простого работяги, сумевшего приспособиться к новой реальности и новоязу 90-х годов, вначале станет одним из главных символов путинского благоденствия, а потом и его жертвой.

— С 24 февраля 2022 года Петрович находится в коме, — признаётся Бильжо. И лицо у него в этот момент такое, будто речь идёт о тяжело больном родственнике.

Думаю, что кома эта во всех смыслах «искусственная». Говорить с Петровичем сейчас просто опасно. Вмиг можно заработать статью или штраф за оскорбление, или за фейк, или ещё за что-нибудь. Поэтому лучше, наверное, не рисковать. Пусть полежит на больничном одре, пока его автор обретается в любимой Венеции.

Тем более, что и там Бильжо не сидит без дела. Он всё время что-то рисует, сочиняет, придумывает. Его новое увлечение — старинная мебель и деревянные ящики для вина, из которых можно сделать новые арт-объекты.

С Венецией Бильжо за 20 лет сроднился. Она ему идёт. Плеск зелёной воды Лагуны как ничто другое на свете настраивает на встречу с вечностью. Так зачем суетиться!

Впрочем, по признанию Андрея, когда началась война в Украине, он долго не мог ничем заниматься. Наверное, этот период в книге его жизни можно было бы озаглавить: «Когда не шутится». И тогда он решил вернуться к своей первой профессии врача-психиатра. На языке профессионалов это называется «рациональной терапией». У себя на сайте Бильжо просто вывесил объявление: «Пишите и звоните. Я вам перезвоню». Эти ежедневные разговоры по телефону затягивались на пять-шесть часов. 

— Как проходили эти разговоры — для вас и для ваших собеседников? 

— Иной раз было трудно сдержаться. И ты начинал сопливиться вместе с человеком на том конце провода. Всем было плохо. И плохо по-разному. Многие беженцы были с детьми. В основном — женщины. Поскольку я специалист по детской шизофрении, они обращались ко мне с вопросами, как вести себя с детьми 10–14 лет, пережившими бомбёжку, видевшими воочию смерть близких.  Тут и стрессы, и сложности с адаптацией, и психологические проблемы, когда ребёнок замкнулся и не хочет говорить. С одним юным пациентом я разговаривал через маму. В эти дни мне приходилось общаться с людьми, находившимся на грани самоубийства. Иногда удавалось связать их напрямую с русскоязычными психиатрами и психологами. К своему удивлению, я выяснил, что у меня есть коллеги, живущие в Германии, Голландии, Бельгии. И все они были готовы помогать. Я постоянно сталкивался с ситуацией раскола в семье — между мужем и женой, между пожилыми родителями и детьми… Были и такие случаи, когда люди в одночасье теряли буквально всё. Например, эта выставка во многом родилась из короткого послания от неизвестной мне женщины из Мариуполя, которое я получил в ответ на свое предложение дать ей консультацию по WhatsApp. Мы эту записку воспроизвели здесь вместо традиционного пресс-релиза: «Андрей, я очень хотела бы с вами поговорить. Но нет сил. Всё, что у меня осталось от моей жизни, — это бельевая прищепка».

— Знаю, что через два месяца таких консультаций вы сами были на грани психического истощения. Как вам удалось вытащить себя из этого состояния? Что спасало? 

— Через два месяца работа с беженцами была более или менее налажена. Появились профессиональные сайты психологической помощи и поддержки. И в моих услугах уже не было такой острой необходимости. Но я так устроен, что совсем не могу сидеть без работы. Поэтому какое-то время занимался росписью старой мебели. Потом получил заказ: серия портретов собак в человеческом обличье. А параллельно шла работа над новым проектом — новой Азбукой.

— Вы могли бы нарисовать всё это не в Венеции, а в Москве?

— Думаю, что нет. Вы, конечно, помните времена, когда в каждом выпуске «Коммерсанта» обязательно был какой-нибудь мой рисунок. Просто у меня так устроен мозг: он мгновенно реагирует и выдаёт некую графическую формулу актуального события. При желании через эти рисунки можно проследить всю историю нашей страны. А за это время, начиная с 1990 года, много чего было. И Горбачев, и Ельцин, и Путин… Но ни разу мне не пришлось солгать, смалодушничать, пойти против своих принципов. Я и на заказ-то почти никогда не рисовал. Никак не мог себя заставить. Более того, много раз замечал, что, если не нарисую то, что хочу, просто заболеваю. Напечатают, не напечатают — это волновало меня меньше всего. Главное — сделать то, что ты должен. Наверное, такова особенность моей психики.

— В советское время карикатура была элементом пропаганды. Легендарный журнал «Крокодил», о котором Анна Ахматова говорила, что он «не смешной, а зловещий», был по сути механизмом общественного контроля. Как вам кажется — в наши дни такой журнал возможен? Недавно глава Союза журналистов России заявил, что к нему уже «приходили с предложением».

— Почему нет? Когда-то это было сугубо идеологическое издание, выходившее под строгим контролем и присмотром партийных властей. Уверен, что сегодня у какой-то части населения тот, советский, «Крокодил» мог бы иметь вполне реальный успех. Но лично я никогда не любил этот журнал. И, конечно, мои карикатуры, как и иронические рисунки, точно никогда бы не смогли там появиться.

— Сейчас многие живут с установкой, что изменить ничего нельзя, а жизнь у тебя одна. И проживать её надо по возможности счастливо. Поэтому лучше не смотреть в ту сторону, где падают бомбы и льётся кровь. Что бы вы сказали этим людям?

— Я не буду и не хочу никого осуждать. У каждого свои мотивы. Как психиатр, знаю, что мы все разные по своей структуре. А поступки человека следует рассматривать, исходя из структуры его личности. Но есть и какие-то очевидные мотивы. Возраст, например. Одно дело — уехать из своей страны, когда тебе тридцать, а другое — когда уже за семьдесят. У кого-то старые родители, которых не можешь бросить… Или: одна профессия позволяет тебе зарабатывать в любой точке земного шара, а другая — нет… Кстати, вы знаете, какая самая востребованная профессия в мире?

— Программист, айтишник?

— А вот и нет! Парикмахер. Хорошие женские мастера нарасхват. Но дело, конечно, не только в этом. Главный залог успеха: ты должен сам получать удовольствие от того, что делаешь. Всё, что вы видите тут на стенах, было создано мною с удовольствием. И я не считаю возможным отказывать в этом праве другим. Но надо помнить, что за удовольствие надо платить. Рано или поздно тебе будет предъявлен счёт. И если даже удавалось какое-то время отгораживаться от реальности, всё равно ты с ней столкнешься. Хочешь ты этого или нет. Конечно, я не говорю о преступниках. Их наказание точно не минует. Но я говорю о тех, кто сейчас просто равнодушен. Поэтому пусть не удивляются, когда и за равнодушие им тоже придётся расплачиваться.

— Хочу спросить про Петровича, которого вы отправили в кому. Он, как известно, был собирательным образом человека из народа. Но, судя по опросам ВЦИОМа, именно простые люди поддерживают в массе своей агрессию против Украины. Как вы считаете, если бы не эта кома, где и с кем был бы сегодня Петрович?

— Хотя Петрович и простой человек, и очень маленький в смысле своего социального статуса, но он всегда хотел понять, что в действительности происходит. Вспомним хотя бы эпопею с новыми словами, которые входили в оборот: ваучер, тренд, лизинг… Петрович не просто их заучивал, но силился вникнуть, что за ними стоит, что они значат и как это может отразиться на его жизни. Петрович — это шут, скоморох. А из истории мы знаем, что только шутам было позволено говорить в лицо своим правителям правду. И они говорили.

— В одном из интервью вы признались, что живёте с ощущением «отобранной жизни». Разумеется, это ощущение вызывает сугубо отрицательные эмоции: гнев, обиду, злость — особенно на тех, кто эту жизнь у вас отобрал. Как вам кажется, возможно когда-нибудь её вернуть?

— Я надеюсь. Знаете, когда лечат алкоголиков, их обязательно предупреждают: «Если тебе доведётся оказаться в компании, где будут предлагать выпить, не надо говорить: „Я не пью“; скажи просто: „Я сегодня не пью“». Ещё один совет психолога: не стоит злоупотреблять словом «никогда». Типа «я никогда не вернусь» или «мы больше никогда не увидимся». Для себя я решил, что просто уехал в командировку, которую сам же себе и выписал. Ведь я нигде в штате не состою. Свободный художник, свободный человек. Но свободным надо быть внутри. Никто не может запретить мне приезжать. Захочу — приеду.

— Вы признались, что за эти полтора года дважды успели побывать в Москве. Какие у вас впечатления?

— Те, кто были [мне] близки, остались такими же. Никаких разногласий и разночтений. Я с удовольствием с ними встречаюсь. Мне неинтересно было ходить на какие-то большие собрания и тусовки. Важно время от времени возвращаться в свой дом, где меня окружают вещи моих родителей, где сохранилась память детства. Ностальгия, которую мы привычно переводим как «тоску по родине», на самом деле очень сложное чувство. Его трудно расшифровать. Берёзы растут много где ещё, кроме средних широт России. И щи, в конце концов, можно себе приготовить на венецианской кухне. И тем не менее есть нечто, что способно сделать тебя счастливым. Без чего тебе трудно жить. Для меня это мой московский дом.

— А если вы окажетесь перед выбором: Москва или Венеция? Ведь после таких выставок, как нынешняя, это более чем реально.

— Кому нужен художник-карикатурист 70 лет? Ну, сами подумайте… Но если надо будет выбирать — выберу Москву. А если выбора не оставят — значит, буду жить в Венеции. Это близкий мне город. Точнее, я его называю НЕГОРОД. Это место, которое я полюбил давно-давно и живу там уже 20 лет.

— Считается, что Венеция — это важный полюс мировой энергии и уж точно полюс мировой красоты. Недаром все художники так стремились туда попасть. Если уж не пожить, то хотя бы полюбоваться. Венеция изменила вас, ваш взгляд на людей, на искусство?

— Нет, не изменила. Но у Венеции есть одна особенность: если тебе хорошо, то это чувство будет умножено на десять. Ты будешь здесь в 10 раз счастливее, чем в любом другом месте на земле. А если плохо, то этот НЕГОРОД делает тебя несчастнее в 10 раз. Да, Лагуна, да, Гранд канал... Как прекрасна жизнь, думаешь ты. Какая необыкновенная лазурь разлита в небе и в этих водах! Но, Боже мой, какая тьма и ужас обступают тебя здесь, когда ты не знаешь, куда идти, когда чувствуешь себя потерянным и ненужным. И чёрная вода манит тебя отдаться ей и покончить разом со всеми печалями… Это тоже Венеция!

— В этом году у вас был юбилей: 70 лет. Как вы его отметили? 

— Начиная с полувекового юбилея я ещё ни разу не праздновал свой день рождения. Просто стараюсь в этот день сделать что-нибудь приятное или полезное. У моего друга в Лагуне есть небольшой участок земли, где растут огромные сосны. Большая редкость для этих мест. В тот день я повесил на каждой сосне по одной своей работе и придумал название для своей выставки — кажется, довольно смешное: «Бильжо повесился на соснах». Собрались друзья. Было весело.

— Давайте в честь вашего семидесятилетия совместно набросаем ваш портрет. Можно ли попросить вас закончить фразы, которые я начну? 

— Давайте!

— Люди, которые меня не знают, думают, что я…

— …не психиатр, а сумасшедший.

— Люди, которые знают меня хорошо, считают, что я…

— ...не психиатр, а сумасшедший.

— И только я сам про себя знаю, что я…

— …не психиатр, но сумасшедший.

— Лучше всего у меня получается…

— …выпивать с друзьями.

— Хуже всего у меня получается…

— Ничего не делать и… не выпивать с друзьями.

— Лучший совет, который вы когда-либо получали…

— Совет моего отца: «Поступай так, как ты считаешь нужным, сынок».

— Мой девиз…

— Когда тебя не станет, пусть никто из тех, кого ты любил, не скажет, что ты был говно.

— Что бы сейчас вас больше всего обрадовало?

— Если бы я проснулся в Москве и ничего из того, что происходит сейчас, просто бы не было.

 

Редакция журнала «Спектр» благодарит Александра Чернова и Дарью Бескину, владельцев галереи CUB, за помощь в организации интервью.