Оставайтесь навсегда или уезжайте сейчас. Беседа о том, как российские эмигранты меняют жизнь Армении и хорошо ли это

Армения — страна, где традиционно хорошо относятся к русским. Может быть, даже лучше, чем мы заслуживаем. Но массовая эмиграция из России после 24 февраля стала шоком для маленькой страны. Люди не понимают, кто мы, надолго ли приехали, любим ли Армению, можно ли нам доверять. На это накладываются и наши имперские замашки, и обострившиеся отношения Еревана с Москвой, и блокада Карабаха, где стоят русские миротворцы, но почему-то бездействуют. О том, что всё это значит и чем может кончиться, мы говорим с директором ереванского Института Кавказа Александром Искандаряном.

— В прошлом году из России в Армению, по разным оценкам, въехали более полумиллиона человек. А в этом году министр экономики Ваан Керобян огласил актуальную статистику: в Армении проживают 110 000 россиян. Это в пять раз меньше, чем въехало, но всё равно очень много. Достаточно, чтобы изменить жизнь маленькой страны. Изменили?

— Цифры, которые привёл Керобян, очень «текучие». Люди по-прежнему приезжают и уезжают. Пока мне не кажется, что мы  аналог Парижа или Нью-Йорка, куда в начале XX века хлынула русская эмиграция и осталась там жить. Скорее это аналог Константинополя и Харбина, куда тоже был большой въезд, но в итоге почти никого не осталось. Пока я вижу, что Армения превращается в транзитную страну, место, через которое проезжают. Это миграция не «в», а «из». Люди ведь стремятся не приехать именно сюда, в Ереван, а просто бегут из России. То же самое происходит в Грузии, Казахстане и многих других странах. Российские граждане не оказались бы там в таком количестве, если бы не война.

— То есть в итоге тут никого не останется?

— Посмотрим. Пока люди мечутся из страны в страну, мало кто строит планы на жизнь в конкретном месте. Специалисты считают, что поведение мигранта становится более или менее устойчивым через пять-семь лет после приезда. Человек узнаёт страну, вживается в неё. Иногда приобретает жильё, начинает платить налоги, его дети идут в школу. Возникает какая-то бытовая зависимость, он обретает круг друзей, и, если через пять-семь лет не уехал, можно говорить о том, что он тут живёт, а пока прошло полтора года, выводы делать явно рано.

— Переживала ли когда-нибудь Армения такого рода массовую миграцию?

— Сравнительно недавно, чуть больше десяти лет назад, был поток сирийцев, в основном сирийских армян. Элементы культуры, которую они привезли, видны на улицах Еревана — от кафе до парикмахерских и мастерских, где говорят по-арабски. Там другая атмосфера, другой тип поведения. В начале 1990-х приехали бакинские армяне, которые тоже тут много что изменили. В 1940-х годах был поток репатриантов из Ливана. Я уж не говорю об огромной волне беженцев после Геноцида в начале прошлого века.

— Но это всё-таки свои, а тут русские.

— Среди русских тоже много этнических армян, тех, для кого это не эмиграция, а скорее репатриация.

— Согласно Керобяну, больше 50%.

— И они тоже что-то изменят. Это нормально, многие элементы армянской культуры привнесены мигрантами. Армения мононациональна, но мультикультурна, здесь есть люди с родным русским, родным английским, родным арабским, не говоря уже об очень разных диалектах армянского.

— Русских эмигрантов с самого начала очень хорошо приняли. Я думаю, тут сыграла роль историческая близость наших стран, общая историческая судьба. До того, как здесь поселиться, я и представить не мог, насколько тесные у нас связи.

— Да, конечно. Если бы в Армению вдруг приехали сто тысяч бежавших от авторитаризма, прозападно ориентированных турок или азербайджанцев (трудно себе представить, но предположим), всё было бы совершенно иначе.

— А если бы украинцев?

— Мне кажется, рядовой армянин не отличит украинца от русского. Выглядите вы одинаково, говорите по-русски. Надо сначала спросить, откуда человек, иначе никак не поймёшь. Такие случаи уже были в Грузии: наезжали на русскоязычного, а потом он доставал украинский паспорт.

— Тут ещё играет роль экономика. Мы привезли в довольно небогатую страну очень большие деньги. Целыми офисами фирмы перевозили. И пусть они продолжают работать на условную Россию или Америку, но деньги-то тратят в Армении.

— И это хорошие деньги, это не нефтяная труба, которую контролирует правительство. Оно не может закручивать и откручивать вентиль по своему усмотрению. Деньги поступают ручейками из разных мест: люди покупают еду, бензин, платят за такси, снимают квартиры. Завладеть этими деньгами можно единственным способом — предлагать качественные услуги. И это хорошо, это значит, что сфера услуг в Армении получила мощный толчок. Другое дело, что деньги приехали, но легко могут и уехать. Рассчитывать на них вдолгую пока трудно.

— Вы так смачно описываете плюсы нашего приезда, но ведь минусы тоже есть?

— Навалом. То, что лежит на поверхности: выросли цены на съём жилья. Ещё недавно этот рынок был очень маленьким. В основном квартиры снимали провинциалы, которые ехали в Ереван учиться или работать. Понятно, что это не самые богатые люди. А тут наплыв русских совсем с другими финансовыми возможностями. Цены выросли, а зарплаты остались те же. И это, конечно, вызвало недовольство. Прыгнули цены на некоторые товары, но потом, кстати, всё это немножко стабилизировалось.

— А ещё какие минусы?

— Имперский дискурс. Вроде бы приехали люди, либерально настроенные, но конструкция «центр–периферия», где центр — это Москва, а периферия — всё остальное пространство бывшего Советского Союза, прочно сидит у них в голове. Это поведение в духе «мы приехали и сейчас вас всему научим». Возгласы типа: «О, а в этой стране вообще кофе нормальный есть?» Нормальный — это тот, к которому он привык… Я вижу, например, как люди свысока обсуждают армянское искусство. Причём чаще всего это те, кто не знает армянской живописи, не знает языка, но берётся судить о том, что на нем написано.

— И раздражение постепенно растёт. К тому, что происходит в Армении, слово «русофобия» не применимо ни в какой степени, но если в прошлом году негативной реакции на русских практически не было, то в этом она уже есть — и в соцсетях, и в живом общении.

— Посмотрите на это с другой стороны, с армянской. Разве не было такой реакции на армян во время массовой миграции в Россию в 1990-х годах?

— Была гораздо жёстче, даже сравнивать смысла нет.

— А потом она постепенно сошла на нет. Нужно время, чтобы люди притёрлись, чтобы появились механизмы межэтнического взаимодействия. Армяне постепенно осмысливают, кто к ним приехал. И среди эмигрантов я вижу людей, которые как минимум пытаются понять армянское общество. Их мало, к сожалению. Гораздо больше тех, кто предпочитает жить в гетто и общаться друг с другом. Это тоже нормальное поведение. То же самое делали армяне, когда попадали во все эти франции и америки. Здесь же вопрос не в том, чтобы русские превратились в армян и слились с местным населением…

— Это и невозможно.

— Всё возможно; поговорим, когда вырастут дети сегодняшних эмигрантов. А пока надо притереться, выработать способ взаимодействия. Будь русским в своей общине — кто тебе мешает? Но будь человеком, уважай страну, в которой живешь. Хотя бы попытайся узнать её историю, культуру, язык…

— Да, язык — одна из самых болезненных точек. Большинство русских не учат язык и не отдают детей в армянские школы.

— И не покупают квартиры. Это автоматически наводит на мысль, что вы здесь временно. Как только обстановка в России чуть-чуть улучшится, вы вернётесь домой. Или уедете в Европу, если представится такая возможность. Это раздражает армян. Ты приехал, ты пользуешься нашим гостеприимством, а у нас здесь, между прочим, проблем до фига и больше. Один Карабах чего стоит. Мы выносим всё это на своих плечах, а ты ведёшь себя как чужой. Недоверие огромное. Всё упирается в тот же самый вопрос: останетесь вы или уедете?

— А если уедете, говорят некоторые, уезжайте лучше прямо сейчас. Но ведь тут ещё и политика. В марте прошлого года эмигранты стали проводить в Ереване антипутинские и антивоенные митинги. Армяне их в лучшем случае игнорировали, в худшем говорили: «Митингуйте у себя дома!» И я понимаю, что дело тут не в большой любви к Путину или нелюбви к Украине, а в многолетней вере в то, что Россия спасёт. А если ты против России, то и против Армении.

— Есть такие люди, и в прошлом году их было ещё довольно много. Но всё меняется. Отношение армян к России очень сильно опосредовано поведением Кремля во время и после карабхаской войны 2020 года, когда Кремль не выполнил своих обязательств…

— То есть, попросту говоря, предал?

— Можно сказать и так. Это дошло до общества примерно через два года. И, как следствие, в этом году в Ереване проходили уже армянские антипутинские митинги — и по национальному составу, и с армянскими требованиями. А что касается чисто русской повестки… Поймите, мы страна, в которой по факту идет война, границы обстреливают. 120 000 армян уже восемь месяцев заблокированы в Карабахе, что с ними будет дальше — никто не знает. Они голодают, их похищают и убивают. И вот приезжают люди из другой реальности и выступают с какими-то тезисами, которые местному населению не очень понятны и воспринимаются как второстепенные. Если бы приехали аргентинцы и проводили антипарагвайские митинги, реакция была бы такой же. Ребята, вы чего, у нас своих забот мало?

— Но это же не какой-то отдельный мир. В Украине тысячи армян воюют против России. В Карабахе находятся российские миротворцы, которые саботируют свои миротворческие обязанности. А русский газ, который идет через Азербайджан в обход санкций? А 102-я российская база в Гюмри? А Лавров, который прилетает сюда и чуть ли не стучит кулаком по столу?.. Как можно не замечать, что и в Украине, и здесь источник проблем — путинская Россия.

— Россия в нашем регионе очень сильный игрок. Просто потому, что это огромная страна, ядерная держава. Она рядом, она будет играть важную роль здесь, что бы ни произошло, победит она или потерпит поражение. Мы относимся к России как к чему-то, от чего не вполне оторвана пуповина. Либо мать родная, либо злая мачеха, а она ни то ни другое. Просто соседняя страна, сильная, большая, от которой много зависит. Саакашвили любил говорить: «А что если вместо России будет океан?» Не будет океана, с Россией в любом случае придётся считаться. Она такая, как есть — со своей историей, со своими имперскими комплексами. Это реальность, я не оцениваю её в моральных терминах.

— Последние полтора года Армения «сидит на шпагате» между Россией и Западом и никак не может сделать окончательный выбор. А это очень важно для нас — эмигрантов. Именно от этого зависит, останемся мы тут или нет. Если Армения с Западом — это один расклад. Если с Россией — совсем другой.

— Мы сидим на шпагате не полтора года, а гораздо дольше. Сейчас дрейф в сторону Запада усилился, но раздвоенность всё равно остаётся. И я думаю, что она никуда не денется. Будет попытка работы на всех возможных полях, в зависимости от ситуации. В России проживают до двух миллионов армян, в Украине — порядка полумиллиона. Как тут сделаешь выбор?

Мы очень зависим от России в экономической сфере, но мы зависим и от Запада, и от Ирана. Одна из самых больших проблем Армении — то, что духовно она находится не там, где географически. Если вы откроете армянские газеты, у вас может создаться впечатление, что Армения — это где-то в Атлантическом океане между Вашингтоном и Брюсселем. Люди всерьёз обсуждают, какой путь развития выбрать, польский или литовский. Какая Польша, какая Литва? Надо всё-таки смотреть иногда на карту. От армянской границы 300 километров по прямой до Ирака!

— Как вы себе представляете Армению через пять-шесть лет с учётом бурных изменений, которые сейчас происходят?

— Я преподаю и вижу, что уже сейчас 100% молодых людей планируют поехать во Францию, Америку, Германию. Поучиться, отдохнуть, просто посмотреть мир. Людей, которые хотят поехать учиться в Челябинский государственный университет, я не видел и, наверное, не увижу до конца жизни. Ничего плохого о Челябинском университете сказать не хочу. Может быть, он прекрасный, но интерес молодых армян направлен в другую сторону, это ориентация на другие культурные механизмы. Она обязательно даст результаты и в политике тоже. У армян древняя культура, древний язык, но политическая идентичность, если не брать совсем уж давние времена, очень молодая, всего 30-35 лет. Я не верю в то, что через пять лет что-то принципиально изменится и наступит рай, но надеюсь, что и ад не наступит. Мы будем продолжать строить государство, будем идти по пути от рабства к свободе. И если русские останутся, они пойдут вместе с нами.