Жёны и матери москвичей, мобилизованных на украинскую войну, подали в мэрию уведомление https://t.me/PYTY_DOMOY/409 о проведении ими в Москве акции протеста. Нет-нет, протест не против войны — только против того, что мужей и сыновей непонятно когда отпустят. Эти женщины хотят не того, чтобы война закончилась и люди, развязавшие её, отправились под суд, а всего лишь того, чтобы их мужей, проведших в окопах целый год, вернули домой, а вместо них послали в окопы соседских сыновей и мужей. Они настаивают, что митинг их хоть и протестный, но патриотический и сплачивающий.
Так всегда бывает. Я видел такое во время чеченской войны.
Когда война только начинается, многие люди охвачены энтузиазмом, повторяют слова пропаганды или боятся государства больше, чем смерти близких. Женщины говорят: «Пусть послужит. Родину надо защищать. Это ведь он нас защищает».
Но идёт время, родина вокруг живет вполне беззаботной жизнью, сидит в кафе, ездит на рыбалку, устраивает свадьбы… У жены или матери солдата зарождается в мозгу смутное сомнение: а мой-то почему должен кормить вшей в окопах, когда сверстники его катают детей на каруселях в парке или празднуют с семьями Новый год?
Виновниками этой несправедливости жёны и матери солдат никогда не назначают ни верховного главнокомандующего, ни даже министра обороны — всегда чиновников поменьше рангом: местного военкома, мэра, от силы губернатора. Вот против них-то и решают протестовать, верноподданнически подчёркивая, что протест их патриотический и направлен на консолидацию народа. То есть воевать, на их взгляд, всё еще правильно, но пусть воюют не только мои дети, но и дети соседей.
Рано или поздно дети соседей тоже идут на фронт. Жёны и матери солдат объединяются в своего рода клубы, разговаривают друг с другом и договариваются до того, что не желают войны ни себе, ни соседке. Но обвинить в своих бедах верховное руководство страны всё ещё не решаются – их протесты всё ещё патриотические и всё ещё консолидирующие народ. Винить в своих бедах они начинают богатых, легко забывая о том, что нету в России человека богаче, чем Владимир Путин.
На этом этапе государство выделяет каких-то своих представителей, чтобы разговаривать с жёнами и матерями, которые научились разговаривать друг с другом. Эти представители государства делегируются из Госдумы или из правительства с единственной целью — стать следующим объектом обвинений. Некоторое время жёны и матери всерьёз составляют с эмиссаром государства какой-нибудь «план ротации» или, если подвернётся под руку ушлый пропагандист, «план возвращения домой».
И проходит полгода-год, прежде чем жёны и матери догадываются, что их обманывают, — я видел такое в Беслане. Тогда протесты жён и матерей обращаются против не оправдавших доверия эмиссаров власти. Жёны и матери говорят — нас обманывали. Но не президент и даже не министр обороны, а вот этот делегированный властью переговорщик.
Тем временем лидеры женских протестов подвергаются шельмованию, широкая публика приучается считать их кликушами и не обращать на них внимания, а они всё ещё продолжают оправдываться, что, дескать, протест их патриотический и консолидирующий.
Потом приходят гробы. И лидерам женских протестов, и их соседкам. А ещё хуже почему-то — когда не гробы, а извещения о том, что их сыновья или их мужья пропали без вести. И соседкам тоже приходят такие извещения.
И вот я видел этих женщин на чеченской войне. Они всё ещё не требуют остановить войну и отдать под суд людей, развязавших её. Они прикалывают на грудь фотографию мужа или сына и отправляются его искать. Лично искать на полях сражений.
Вот в этом смысле они выйдут. И они даже тогда не будут требовать вечного мира. Будут, не боясь уже ни президента, ни Бога, ни чёрта, требовать только, чтобы им вернули хотя бы фрагмент тела любимого погибшего человека.