В одной московской гостиной произошел любопытный разговор. Глубокой ночью, когда все принесенное было выпито, заговорили вдруг об уехавших, о тех самых добровольно покинувших Россию, то ли о трехстах, то ли пятистах тысячах, то ли о двух миллионах человек.
— Ну, что такое пятьсот тысяч, это же вздор, пустяк, пара-тройка микрорайонов…
— Бросьте свои дурацкие московские мерки! Это население, блин, крупного города!
— Допустим. И все равно — ну, уехали они. А вы остались. Что вы хотите?
— Я хочу услышать голоса этих людей. Вот они там сидят. О чем они думают? На что надеются? Какие у них планы?
(Саркастический смех)
— Ничего смешного. Я и сама у них спрашиваю, когда есть возможность. Но они молчат или отвечают неопределенно. У меня приятель в Европе — так его несколько раз в день мотает от «никогда не вернусь, проклятые русские» до «я — русский, фу эта Европа!»
— Дурак ваш приятель.
— Очень веский аргумент.
— Да какие же еще нужны аргументы, душечка! Вы почитайте Бунина, Ходасевича, Набокова — вспомните, что с эмигрантами творилось в начале XX века…
— «Белой акации цветы эмиграции»... Знаем, помним, но все-таки это другое. Тогда люди уезжали навсегда, обрывали связи с родиной, а сейчас как будто все разбежались, но надеются вернуться.
— А вы травили когда-нибудь муравьев?
— Что?
— Муравьев травили? Представьте себе муравейник. Если плеснуть туда уксуса, муравьи начинают разбегаться, но не очень далеко. Те, что в эпицентре, сразу погибнут, а те, что успели убежать, будут суетиться на периферии, поглядывая на разрушенный муравейник — вдруг уже можно возвращаться?
— Серьезно? Как вообще можно сравнивать человека с муравьем?
— Очень даже можно. Человек — животное, у него есть инстинкты.
— Нет! Нет!! Человек — не животное. Осознание свободы воли, выбора… Высшая нервная деятельность… Соборность, в конце концов…
— Ахахахаха! Я сейчас умру от смеха, если кто-нибудь еще произнесет это слово. Какая там соборность. Стадо! Оно боится и разбегается. А дальше каждый — сам за себя.
— Вы, голубчик, еврей, поэтому так говорите…
— Да-да, у меня вместо соборности — богоизбранность. Я сорок лет готов ходить по пустыне, лишь бы от меня отвязались со своей соборностью.
— Оно и видно, молодой человек.
— Вы можете просто и без пафоса сформулировать: чего вы хотите?
— Я уже сказала: хочу услышать голоса тех, кто уехал. Я хочу знать, как они себя чувствуют, что думают? На что рассчитывают? и т.д.
Узнав об этой глубокомысленной дискуссии, я задумался. В самом деле, что же сказать про тех, кто уехал? Ссылаться на эмигрантские соцсети глупо: там сплошь тихие стенания и неслышные проклятия. Но и из моего собственного круга уехали десятки неглупых, одаренных людей, и они, слава богу, в фейсбук не пишут. Я стал припоминать, что же происходит сейчас с ними?
Гражданин А. Бывший журналист. Уехал в октябре 2022 г. Живет в доме, который снимает вдесятером с приятелями. Утро начинает с пива, продолжает вином, вечер встречает водкой. Так до бесконечности. В редкие просветы, сравнимые с умопомешательством, пытается искать работу по своему профилю (что-то вроде удаленного редакторства). Планов никаких, намерений тоже. Деньги кончаются.
Гражданин Б. Бывший менеджер по маркетингу. Уехал в октябре 2022 г., на собственной машине. Живет в том же доме, что и гражданин А. Просыпается в час дня пополудни. Завтракает пивом и пельменями. Ищет работу, но не особенно огорчается, когда собеседования проходят неудачно. Зато нашел новую барышню. Деньги еще есть, но скоро кончатся.
Гражданка В. Художница из Петербурга. Уехала в конце прошлого года. Планов никаких, только мечты — найти работу, рисовать, устроить выставку и т.д. Целыми днями бродит по городу, пытается делать зарисовки. Снимает комнату у друзей. Денег нет, откуда берутся, непонятно.
Гражданин Г. Поэт. Уехал осенью 2022 года, позднее к нему присоединилась жена. Умудрился почти сразу найти работу: монтирует билборды. Спокойно просыпается по утрам, 40 минут едет на автобусе на работу, поздно вечером возвращается. Возвращаться не собирается.
Гражданин Д. Айтишник практически верхнего звена. Уехал летом 2022 года, увез из России всю семью, продал квартиру и машину. Умудрился получить оффер на новом месте и зарплату в местной валюте. Снял большую квартиру, которую собирается покупать. Купил новую машину. Доволен жизнью. Возвращаться не собирается.
Гражданка Е. Журналистка. Уехала прошлой весной. Работает удаленно на нескольких работах. Живет в прекрасной съемной квартире. Деньги есть. Отчаянно тоскует по дому и проклинает сложившуюся ситуацию.
Гражданин Ж. Крупный специалист по дистрибуции компьютерных игр. Уехал лет пять назад, бывал в России наездами, но с прошлого года окончательно покинул родину. Женился на иностранной подданной, переехал в спокойную и благополучную страну, родил ребенка.
Гражданин З. Музыкант. Уехал прошлой осенью. Работает удаленно на российскую компанию. Пьет не просыхая. Недавно прославился среди друзей: первым из релокантов попал в местную наркологию. Подлечился. Снова работает и так же пьет. Планы соответствующие.
Гражданка И. Домохозяйка, не чуждая прекрасного. В порыве гнева на российскую неустроенность уехала с тремя детьми, бросив в Подмосковье непутевого мужа. Снимает домик на окраине города, открыла театральный кружок для эмигрантских детей. Пока что еле-еле удается отбивать помещение, но, по крайней мере, есть чем себя занять.
Гражданка К. Бывшая журналистка, исследовательница моды. Уехала прошлым летом, снимает богемную квартиру с садиком, пьет, курит, собирается писать роман. О чем — не знает.
Гражданин Л. Музыкант, бродячий менестрель. Уехал в прошлом году. Путешествует со своей гитарою по разным странам. Дает небольшие концерты, человек на 20 в каждом городе. Для друзей, разумеется — таких же, как он…
Перечислять всех этих добрых людей можно до бесконечности, букв не хватит. Есть среди них те, кто «никогда на свете не вернется», но некоторые убеждали меня, что "готовы вернуться в Россию при первой же возможности" (там остались пожилые родители, дети, даже супруги). Только вот что это за возможность такая — никто сказать не может. Когда не станет Путина? Когда закончится война? Когда оковы тяжкие падут?
Небольшое социсследование — даже на примере ограниченного круга уехавших друзей и знакомых — показывает, что возвращаться не хотят в основном те, кто нашел какую-никакую работу, у кого есть заработок, позволяющий жить не в сквоте, а на отдельной квартире, вместе с семьей и детьми. Эти люди уверены, что не пропадут, и что в России их больше ничего не ждет. Некоторые (особенно безработные) активно учат местный язык. Один мой знакомый всерьез увлекся грузинским, горячо доказывает, что эмигрант обязан говорить на языке принявшей его страны... На собственной свадьбе тост произнес по-грузински. Невеста ничего не поняла, но осталась довольна — она-то, в отличие от новой страны, принимает его любым...
Безусловно, лучше всех чувствуют себя эмигранты-айтишники. Код можно писать хоть из Антарктиды, была бы связь. Хуже всех — журналисты, промоутеры, инди-фотографы, музыканты, коучи, менеджеры, фасилитаторы — короче говоря, бездельники, к которым, разумеется, отношусь и я сам. Бездельники отчаянно нуждаются во взаимодействии со средой, а ее-то на новом месте как раз и нет.
Кроме того, чтобы создать среду, необходимо в нее что-то привнести. Недавно музыковед Лев Ганкин написал неглупый текст о влиянии эмигрантов на местную музыку. Дескать, голливудские композиторы-эмигранты притащили в США вагнеровский (в хорошем смысле слова) симфонизм. Афрокарибские весельчаки привезли в Европу стиль калипсо. Турецкий музыкант Джем Караджа обогатил немецкую музыку восточными ладами. А наши-то, восклицает Ганкин, уехавшие музыканты — чем порадуют мир? С каким багажом они покинули родину?
На этом месте автор многозначительно замолкает. А я, наоборот, отвечаю: да ни с каким. Что могут дать зарубежной культуре наши музыканты, если все их творчество вторично и той же мировой культурой порождено? Какие ладогармонические сочетания привезла Земфира французам? Какое калипсо вытащил из чемодана Андрей Макаревич, приехав в Тель-Авив? А, может, Валерий Меладзе готовит прорыв в национальной арабской музыке "тараба"?
Короче, перспективы довольно грустные. Люди, лишенные возможности проявить себя, оторванные от среды, но имеющие скромное государственное пособие, быстро деградируют. В Израиле таких пруд пруди — особенно из предыдущей волны, что уехали в 1990-е. Ходят в спортивных штанах, язык знают плохо, читают русские новости, слушают легкую эстрадную музыку и проклинают всех и вся.
Но самое печальное — опыт всех предыдущих эмиграций убедительно доказывает: оттуда не возвращаются. Даже если там невыносимо. Даже если появилась такая возможность. Как только человек врастает в новую почву, никакими граблями его оттуда не выдрать. Пускай нет планов и мало денег, зато есть спокойствие, а главное — отсутствие страха — что отнимут последнее, что придут и разнесут квартиру, что отправят на войну, заберут детей в приют, напишут на двери букву «Z»... По сравнению с этим все остальные страхи рассыпаются в труху.
Укоренившиеся на новом месте могут сколько угодно мечтать о возвращении домой, но по факту возвращаются единицы (самые глупые, самые безрассудные, самые отчаявшиеся, самые безнадежно погрязшие в долгах и т.д.). Все остальные останутся там навсегда. Вот и все планы.
Иллюстрация В.С./SpektrPress