«Он стоял на крайнем левом фланге». Как преподавателя и публициста Бориса Кагарлицкого объявили «экстремистом»

7 августа Росфинмониторинг внес в перечень террористов и экстремистов 64-летнего Бориса Кагарлицкого — социолога, публициста-диссидента, преподавателя Московской высшей школы социальных и экономических наук («Шанинки»). 26 июля ФСБ возбудила против Кагарлицкого дело об «оправдании терроризма». Его задержали и этапировали в Сыктывкар. Поводом для возбуждения дела стал пост от 8 октября прошлого года о первом подрыве Крымского моста. Еще раньше, 6 мая 2022 года, Кагарлицкого объявили иностранным агентом.

Подавляюще большинство наблюдателей уверены, что причиной второго в жизни Кагарлицкого уголовного дела по линии КГБ-ФСБ стали его антивоенные взгляды. К тому же он активный левый публицист, главный редактор журнала «Рабкор» и директор Института глобализации и социальных движений.

Арест Кагарлицкого был вынужден прокомментировать президент Путин, когда ему задали прямой вопрос на пресс-конференции в Санкт-Петербурге 30 июля. Ответ президента фактически подтвердил, что Кагарлицкий пострадал из-за своей политической позиции, поскольку Путин сразу всё списал на «вооруженный конфликт с соседом». При этом глава государства уверял присутствовавших, что впервые слышит фамилию Кагарлицкого.

Главный редактор журнала «Демократия и социализм» Павел Кудюкин знаком с Борисом Кагарлицким на протяжении нескольких десятков лет, в конце 1970-х они оба входили в один подпольный социалистический кружок. В интервью «Спектру» Кудюкин поделился воспоминаниями о событиях прошлого, мнением об аресте старого товарища по левому движению и другими оценками сегодняшней ситуации.

— Вы один из тех, кто знает Бориса Кагарлицкого ещё со студенческих времен. Когда вы познакомились?

— Это было осенью 1978 года. Нас познакомил общий приятель — студент Алексей Собченко. Сделал он это вполне целенаправленно, поскольку мы оба критически относились к советской действительности и хотели её как-то менять. Тогда мы вместе с товарищами уже год выпускали самиздатовский альманах «Вариант». Так Борис присоединился к нашей компании. Правда, «присоединился» условно, поскольку мы использовали некоторые элементы конспирации и никогда не встречались все вместе. Общались по двое, по трое. 

— В памяти всплывают публикации из журнала «Былое» — о студенческих кружках XIX века.

— Да, это можно было назвать кружком людей с левыми взглядами достаточно широкого спектра. Борис [Кагарлицкий], например, у нас стоял на крайнем левом фланге. На правом были Юрий Хавкин и Владимир Чернецкий, которые считали себя правыми социал-демократами. Летом 1981 года, когда мы отвечали на вопросы французского журнала L'Alternative, то обозначили, что члены нашей группы разделяют еврокоммунистические, социал-демократические позиции и взгляды «новых левых».

— А каким образом французскому журналу в то время удалось пообщаться с вами, конспираторами?

— Журнал выходил с подзаголовком: «За демократию и права человека в Восточной Европе». Летом 1981-го по диссидентским и околодиссидентским кругам Москвы ходили в письменном виде вопросы, на которые могли ответить желающие. По той же цепочке, по которой к нам пришли вопросы, мы передали ответы. Они были опубликованы в апреле 1982 года, когда мы уже были в [тюрьме] «Лефортово». Одновременно русский текст ответов появился в журнале «Посев» и в журнале «Форум», который издавал в Мюнхене украинский диссидент Владимир Малинкович.

— Во время следствия вы с Борисом Юльевичем никак не пересекались? На очных ставках, например?

— Очных ставок нам не устраивали. У меня вообще не было ни одной очной ставки. Естественно, других вариантов пересечься тоже не было. Только во время знакомства с материалами дела у меня была возможность ознакомиться с протоколами допросов Бориса — в той части, которая касалась нас. Дело в том, что наши дела шли как бы параллельно с делом Кагарлицкого. Им занималось управление КГБ по Москве и Московской области. Наше групповое дело вело следственное управление Центрального аппарата КГБ.

— После начала перестройки в адрес Бориса Юльевича звучали обвинения, что в 1981 году он сотрудничал со следствием и это помогло ему избежать крупных неприятностей.

— Здесь надо чётко понимать, что значит «сотрудничал», так как есть риск впасть в чересчур широкую трактовку этого понятия. Показания мы давали почти все. Единственный человек, который чётко и жестко отказался от дачи показаний, — Михаил Ривкин. Он и пострадал больше всех. По сути дела, он получил тот срок, который должен был бы получить я.

По возможности мы старались ограничить круг тех, кто попадал под удар. Большую часть показаний давали на тех, о ком знали, что этот человек уже арестован, либо [говорили] о собственной деятельности. К сожалению, приходилось всё-таки упоминать и тех, кто не был арестован, но кого также допрашивали. У них были неприятности типа увольнения с работы.

— С тех печальных событий минуло уже 40 лет, и вот вы вновь слышите, что Борис Кагарлицкий арестован бывшим КГБ, ныне ФСБ. Ваши первые эмоции?

— Первая эмоция — скорее удивление: у меня было некоторое ощущение, что всё-таки старых политзэков пока не трогают. В этом отношении Борис, конечно, оказался первой ласточкой. При достаточно чёткой антивоенной позиции он в общем-то высказывался достаточно аккуратно, что называется, не нарываясь. В чём его обвиняют? Пост от октября прошлого года по поводу первого взрыва Керченского моста. Где там можно усмотреть оправдание терроризма? В том, что Борис не называет это террористическим актом. В том, что он анализирует причины, по которым Украина нанесла этот удар, и немного рассуждает о последствиях. Притянуть сюда оправдание терроризма можно только пренебрегая логикой и правом. Это показатель того, что серьёзного компромата или corpus delicti найти не удалось.

Ясно, что причина совсем в другом. Скорее это всё-таки четкая антивоенная позиция Кагарлицкого, пусть и аккуратно сформулированная, а также довольно большая аудитория «Рабкора» и его стримов. Может быть, последний фактор и стал решающим для возбуждения дела. Плюс надежды провинциальных эфэсбэшников заработать лишнюю звёздочку. Ясно, что они с этим постом в Сыктывкаре, вероятнее всего, организовали просто «стук» какого-нибудь местного доброхота. Ясно и то, почему выбрана столица Коми: нужно затруднить отслеживание дела, работу адвоката, поддержку. Довольно подленькие соображения ФСБ.

— Вы упомянули аудиторию Кагарлицкого. Каких взглядов придерживаются эти люди? И каких — сам Борис Юльевич?

— Это аудитория с достаточно широким спектром взглядов, включая довольно экзотичных персонажей: сторонников чучхе или Энвера Ходжи. То есть от крайне левых до тех, кто именуется с большим или меньшим основанием левыми либералами. Тем более что Борис и к стримам привлекал людей с достаточно широким спектром взглядов. Это и демократические левые, и очень недемократические левые. Взгляды самого Бориса можно охарактеризовать как лево-социалистические. Он находится на левом фланге левого демократического сообщества.

— Можно ли это сообщество назвать движением в современной России?

— Вопрос, конечно, в том, что называть движением. Сохранилась рассыпанная масса людей с соответствующими взглядами. Сохранились кое-какие организационные структуры, в основном, конечно, неофициально существующие и действующие, по сути дела, полуподпольно.

Учитывая, во что превратили медийное поле за последние годы, трудно ожидать интереса прессы к демократическим левым, весьма оппозиционно настроенным по отношению к режиму. Все сколько-нибудь независимые медиа заставили закрыться или уйти за рубеж, существовать в лучшем случае полуофициально. Это первое; а второе — журналисты либеральных взглядов не очень любят писать о левых. Так же, как очень мало в информационном поле сведений, например, о демократических профсоюзах.

— Есть ли у левого демократического движения перспективы в России на фоне ухудшающегося экономического положения? Или сегодня в стране невозможно вести какую-то политическую деятельность?

— [Деятельность вести] возможно. Надо работать с учётом естественных рисков и ограничений; в конце концов, само ничего не делается. Если не работать с людьми, в том числе настроенными апатично и нейтрально по отношению к войне, какой-то широкий блок против существующего режима сформировать не удастся. Но здесь ещё проблема в том, что, конечно, значительная часть людей с левыми взглядами — это не практики. Рассуждать-то они рассуждают, а вот умения работать с людьми я не вижу. Прекрасный пример: леваки почти не идут в реальные профсоюзы. Казалось бы, вот вам поле для деятельности — работайте, есть какая-то возможность выхода в трудовые коллективы, к людям. Но они предпочитают сидеть в какой-нибудь кружковщине и соцсетях, смотреть YouTube-каналы.

— Сегодня в тех же соцсетях Борису Юльевичу припоминают, как он активно убеждал всех в 2014-м, что возникновение ЛДНР — это реакция на борьбу национального меньшинства с глобальным неолиберализмом. Не забывают и того, что он тогда получил правительственный грант в несколько миллионов рублей.

— Мы тогда радикально разошлись в оценках того, что происходило в Украине, и в практических действиях. Для меня та позиция Бориса до сих пор представляет некоторую загадку. Проще всего это можно было объяснить тем (как делали некоторые), что он «продался». Я думаю, дело сложнее. Здесь скорее имели место искренние заблуждения, связанные с тем, что он считал главным врагом глобальный неолиберальный капитализм, не понимая, что на самом деле российский режим — всего лишь филиал того же самого «глобального капитала». Причём филиал крайне заскорузлый и реакционный. Считать поддержку путинского режима и его «прокси», типа ЛДНР, борьбой против глобального империализма — это, с моей точки зрения, очень опасная иллюзия. У Бориса тогда произошёл определенный теоретический сбой.

— Недавно «Спектру» давал интервью известный российский левый политик Михаил Лобанов. Он считает, что сегодня, несмотря на боевые действия, возможно сотрудничество между российскими и украинскими левыми. Что вы думаете по этому поводу?

— Я думаю, это вполне реально. Я поддерживаю контакты с довольно большим количеством украинских товарищей довольно широкого спектра. Из «Социального Руха», других социалистических и анархистских групп. У меня с ними особых разногласий нет.

— Есть ли сегодня за рубежом серьёзные левые политические силы, которые могли бы оказать какое-то давление на Кремль с целью облегчить участь Кагарлицкого?

— Кремль, боюсь, сейчас не очень прислушивается к тому, что говорят вразрез с его представлениями. В этом отношении ситуация может быть даже несколько хуже, чем на излёте «разрядки». В 1970-х годах, когда к мировому общественному мнению всё-таки прислушивались, оно иногда облегчало положение политзаключённых в СССР — людей выпускали в эмиграцию и так далее. Сейчас, похоже, стараются делать вид, что слышат исключительно голоса поддержки Кремля. Обращения с требованиями прекратить репрессии игнорируются. Власти просто затыкают уши и делают вид, что таких голосов нет. Это, конечно, не значит, что не нужна международная кампания солидарности в поддержку российских политзаключённых, в том числе и Бориса. В поддержку людей разных взглядов. Насколько она будет эффективна — пока неясно. Очень характерно широко разошедшееся высказывание Путина на пресс-конференции о Евгении Беркович и Борисе Кагарлицком: мол, я не знаю, кто эти люди и в чём их обвиняют, но за такое в Украине расстреливают. Это не оговорка, а вполне продуманная формулировка. К сожалению, часть западных левых до сих пор не избавилась от некоторых иллюзий. Показательно в этом плане недавнее выступление Сары Вагенкнехт — одной из лидеров немецкой партии «Левые». Она начала с того, что необходимо поддержать Кагарлицкого, но затем свернула на то, что главное — поднять голос в защиту тех, кого преследуют на Украине. Странный загиб.