Гражданский активист Ильдар Дадин и его жена правозащитник Анастасия Зотова привлекли внимание всего мира к пыткам в российских в тюрьмах, опубликовав в ноябре 2016 года письмо Ильдара из сегежской колонии ИК-7, в котором он описал применявшиеся к нему там пытки. В итоге, Ильдар Дадин, который стал первым в истории современной России осужденным по ст. 212.1 УК РФ («Неоднократное нарушение установленного порядка организации либо проведения собрания, митинга») за одиночные пикеты, в феврале этого года был отпущен на свободу, поскольку его приговор был отменен Верховным судом РФ. Тепрь Дадин добивается выплаты ему компенсации за пребывание в тюрьме в размере 5 млн рублей.

Спустя два месяца после освобождения из колонии Ильдар Дадин вновь вышел на одиночный пикет против применения пыток уже к другому заключенному — Ивана Непомнящих. Корреспондент «Спектра» Александра Панферова поговорила с Ильдаром и Анастасией о недавнем награждении премией Index on Censorship, пытках в тюрьмах и нежелании СМИ и людей об этом знать, а также о протестном движении и недостижимом (пока) желании пожить спокойно.

Ильдар, ты освободился совсем недавно, и вот мы снова видим тебя на одиночном пикете. Чем вы сейчас занимаетесь, как возвращаетесь к нормальной жизни? 

Ильдар Дадин: Пока полная сумятица. Предполагалось, что мы поедем отдохнуть, но этого не получилось, поэтому придется встраиваться в обычную жизнь: работать и в свободное время продолжать заниматься гражданской активностью. Я хочу начать работать, в идеале заниматься правозащитой, но если не получится, то подойдет любая самая простая работа, которая сможет обеспечивать наше существование и оставлять время для того, что заниматься тем, чем я хочу заниматься. 

Есть ли какие-то конкретные планы, связанные с активизмом?

Ильдар Дадин: Многие, возможно, какие-то чрезмерные ожидания на меня возлагают, но я как был, так и остался обычным гражданским активистом, который может только выходить на пикеты и объединяться с другими неравнодушными гражданами. Пока реальных других возможностей я не вижу. Буду заниматься тем, что я умею, опираясь только на собственные силы. 

Вы только что получили премию организации Index on Censorship за «разоблачения пыточной системы в российских тюрьмах». Анастасия присутствовала на церемонии награждения в Лондоне. Расскажи, как это было? 

Анастасия Зотова: Я не знаю, как так получилось, что Ильдара заметили и решили дать эту награду. Мне с января стали звонить какие-то люди из Лондона, сообщили, что Ильдар номинирован на премию. Я вообще не понимала, что происходит. Я подумала — ну, ладно. Потом позвонили и сказали, что он попал в шортлист,  я снова подумала —ну, хорошо. Было очень непонятно и на тот момент неважно. И когда они мне позвонили в феврале, когда мы уже ждали освобождения, я подумала: «Господи, ну что же они опять звонят!» Надеюсь, они не прочитают это и не обидятся. В итоге они позвали Ильдара в Лондон, но мы не смогли сделать ему загранпаспорт, и тогда представлять его в Лондон поехала я.

Award for exposing torture in Russian jails to Ildar Dad in #IndexAwards2017 #ecpmf pic.twitter.com/bCdggr5E6G

— ECPMF (@ECPMF) April 19, 2017

Для этой премии это обычная ситуация: у них нескольких награжденных просто не выпустили из их стран. Например, в другой номинации победил китайский художник, и он тоже не смог приехать — за него премию получал британский художник. Я выступила с речью про то, что у нас пытки и все плохо. Потом ко мне подходили люди, правозащитники, и говорили: «Ничего себе! Мы про это даже не знали. Не могли бы вы встретиться с нами и рассказать поподробнее?»

То есть на Западе есть интерес к теме пыток в России?

Анастасия Зотова: Да. Награду мне вручала бывшая жена Мика Джаггера, Бьянка Джаггер. Я очень волновалась — она казалась такой известной, у нее свой фонд, и мне нужно будет к ней подходить, с ней фотографироваться. А после того как я прочитала речь, она пригласила меня к себе в гости, чтобы я рассказала побольше. Мне звонили из разных организаций, просили встретиться и поговорить, потому что они не понимают, что у нас происходит.

Мы сделали за это время небольшой доклад про пытки, и к последним дням в Лондоне у меня не осталось ни одного экземпляра. Последний доклад я отдала журналистке Энн Эпплбаум, она написала книгу про ГУЛАГ (Эта книга была удостоена Пулитцеровской премии, прим. «Спектра»), и я с ней тоже встречалась и рассказывала, что происходит сейчас, и она говорит: «О, ГУЛАГ повторяется!».

В общем, запрос людей в Лондоне во всяком случае на то, чтобы узнать, что происходит в России, достаточно велик. В Index on Censorship мне рассказали, что изначально, в прошлом веке, они  организовали журнал, чтобы печатать советских диссидентов, которые не могли быть напечатаны в СССР. Потом они переключились на защиту прав человека в других странах — в Турции, странах Латинской Америки, Африки, а сейчас им приходится возвращаться обратно к России, потому что в России полная жопа происходит — даже судя по тому, что они видят, а они ведь многого не видят. 

Анастасия Зотова. Фото TASS/Scanpix

А как в России относятся к этой теме?

Анастасия Зотова: Хотелось бы, чтобы такой интерес появился и тут, потому что в России все знали, что заключенных могут побить, но казалось, что это исключения, к примеру, из 500 человек в колонии бьют, может быть, десятерых. А когда мы начали копать эту историю, оказалось, что бьют всех, да еще и не по одному разу в день, и все это возведено в систему. А потом такие же жалобы стали поступать не только из Карелии, с которой мы сейчас плотно работаем, но и из Свердловской области, Мордовии, из других регионов. Вот Ильдар говорит, что в Омской области может быть что-то подобное.

В Кировской области тоже рассказывают про пытки, но там сейчас получше, потому что ОНК нормально работает. Но интерес к этой теме не стал больше. СМИ, которые пишут про пытки, считанные единицы: «Медиазона», «Открытая Россия», «Медуза»… 

Ильдар Дадин: …«Новая».

Анастасия Зотова: Чуть-чуть «Новая газета», чуть-чуть «Московский комсомолец». Но в «Новой газете» эти публикации проходят со скрипом. Большинство СМИ мягко намекают, что вот эта фигня про пытки им не очень интересна. И даже когда у Ильдара брали интервью после освобождения, мы потом смотрели ролики — он много говорил про пытки, но это все вырезали и оставляли только то, что касается персонально его. А тема пыток не очень интересна может быть потому, что СМИ заботятся об аудитории, а аудитория, видя статью про пытки, скажет «Ну фу, я не хочу такое читать». Так что эта тема не очень популярна. 

Ты сама связываешься с журналистами и пытаешься «продавить» эти публикации?

Анастасия Зотова: У нас сейчас очень много жалоб на пытки, и я пишу об этом в Telegram, в Facebook. Когда что-то происходит, я начинаю писать журналистам «Ребята, у нас инфоповод!».  Иногда они даже не отвечают или отвечают в духе «Ну, если что-то еще случится, мы напишем, а пока нет».

Условно говоря, про жизнь Ильдара Дадина, так как он сейчас медиаперсона, им интересно, а про то, как пытали условного Иванова Петрова или Сидорова в условной колонии №5 в Кировской области — про это не очень интересно.

Помню, еще когда Ильдар сидел, к нам в офис движения «За права человека», где мы сейчас обитаем, приехал человек, который только что вышел на свободу из колонии в Кировской области. Он приехал в тюремной робе, в тюремных ботинках и штанах, у него не было никакой вообще другой одежды. Он сказал: «Здрасьте, я только что освободился, меня пытали». Он поднимает эту робу, и мы видим, что у него нет ребер.

Он рассказал, что его били, ему сломали ребра, медицинскую помощь не оказывали, ребра начали загнивать и ему ребра удалили — но и то после того, как он написал чуть ни 500 жалоб во все инстанции, что ему отказывают в медицинской помощи. Он ходил на встречу с [главой Комитета по предотвращению пыток Игорем] Каляпиным, и я там тоже присутствовала. Казалось бы, у человека нет ребер — все должны быть в шоке, и я пыталась эту тему протолкнуть в СМИ, потому что он пожаловался на пытки, а в Кировской области на него завели дело за ложный донос. А в той же колонии сидит его бывший сокамерник, который был свидетелем этих пыток, но его сейчас тоже прессуют. И мы пытались об этом рассказать, но поняли, что эта тема никому не интересна, потому что это никому не известный заключенный, который может украл у кого-то что-то, и никто не хочет об этом писать, и это очень печально.

Анастасия Зотова ждет мужа, которого в этот день освободили из колонии. Фото TASS/Scanpix

И таких случаев, о которых я знаю, очень много. Есть девочка из Мордовии, которая недавно освободилась и присылает жуткие фото и жуткие рассказы, она пытается помогать другим женщинам-заключенным в Мордовии. Есть видео, где начальник колонии, мужчина, избивает женщин, и их вечером просто приносят в барак как кусок мяса, а ему никто за это ничего не делает. Есть фото-свидетельства, какие у них синяки, кровавые раны, как будто кусок кожи оторван. Таких рассказов много. 

Как технически вы над этим работаете? Ты сотрудничаешь с адвокатами, другими правозащитниками?

Анастасия Зотова: Все началось после публикации письма Ильдара о пытках. Я начала писать всем, чьи контакты смогла достать, просить о помощи. Один из тех, кто откликнулся, был Лев Пономарев. Он сказал: «Приходи, будем думать что делать». И мы вместе придумали такую штуку: мы нанимает адвокатов, адвокаты ходят к заключенным, собирают свидетельства. Заключенным оттуда послать письмо с описанием пыток невозможно — персонал учреждения такое письмо не пропустит. Поэтому нужно, чтобы пришел адвокат, записал это со слов заключенного и передал нам. Адвокатов на данный момент трое — по количеству колоний, в которых мы работаем в Карельской области, а когда к нам поступают жалобы из Кемеровской области, из Архангельской области, мы стараемся найти местных адвокатов, чтобы они пришли и выяснили, правда ли это.

Например, у нас были жалобы из Кемеровской области, что там много людей избито, туда пришел адвокат, начал опрашивать людей, и они ему стали говорить, что на самом деле никого не били, а это криминальные авторитеты пустили слух, чтобы «потролить» сотрудников колонии. Ну и в этом случае, когда заключенные сами говорят, что их не били, ничего невозможно сделать.

Какая последовательность действий дальше: во-первых, ставится в известность местный уполномоченный по правам человека. Мы пишем жалобы в прокуратуру, в Следственный комитет, куда только можем, получаем отписки, пытаемся их обжаловать, с дальнейшим прицелом на ЕСПЧ. В случае неоказания медицинской помощи пытаемся сделать так, чтобы помощь все-таки оказали.

В Карелии все это очень плохо работает, в других регионах еще как-то. Сейчас вот в Ярославкой области избили Ивана Непомнящих, и там вроде бы нормальный уполномоченный, который тут же туда приехал и зафиксировал следы побоев. В Карелии это невозможно, потому что там, как говорят, уполномоченный по правам человека «подментованный», как и вся ОНК.

Кроме дела Ильдара в ЕСПЧ сейчас отправлена жалоба бывшего заключенного Олега Кузнецова, и мы работаем над тем, чтобы отправить больше.

Но в ЕСПЧ рассмотрение этих заявок может занять месяцы, если не годы?

Анастасия Зотова: Да, но у нас такая мысль: мы напишем жалобы по десяти заключенным в ЕСПЧ, а потом объединим их в одно производство: десять заключенных из одной колонии пожаловались на пытки. Возможно, тогда этому делу будет дан приоритет. Потому что жалобе Ильдара на пытки благодаря работе его адвоката был дан приоритет. 

Ильдар, недавно ты подал иск к государству на возмещение ущерба в размере пяти миллионов. Откуда взялась эта цифра?

Ильдар Дадин: Эта цифра была определена адвокатами, и я с ней согласился. Я не знаю, какова практика выплат в России за такие правонарушения, которые были применены в отношении меня. Меня посадили незаконно, и я надеюсь когда-нибудь добиться наказания тех людей, которые, будучи наделены властными полномочиями используют их не для защиты прав и свобод граждан, а для совершения преступлений. Но как минимум это выплата компенсации от преступного государства, которое занимается беспределом.

Ильдар Дадин общается с прессой сразу после освобождения из колонии. Фото TASS/Scanpix

Знаете ли вы прецеденты, когда получалось в подобных случаях получить компенсацию?

Анастасия Зотова: Я знаю! Олег Кузнецов, который сидел в сегежской колонии, получил от государства за незаконное помещение в штрафной изолятор 5 тысяч рублей. Он еще требовал извинений от начальника колонии Косьева, но Косьев, видимо, не собирается приносить извинений. Тут речь еще о том, как адвокаты считают эти деньги. Ильдар провел за решеткой два с лишним года. Разделим пять миллионов на количество дней и получим компенсацию за один день пребывания в пыточных условиях. Это не так уж и много. 

Ильдар Дадин: … за два года, которых не вернешь. 

Настя, ты написала у себя в Facrbook, что вы собираете деньги на журнал для заключенных. Что это за журнал?

Анастасия Зотова: Лев Пономарев и его команда некоторое время уже выпускают «Вестник в защиту прав заключенных», где публикуются какие-то юридические советы, изменения, внесенные во внутренний распорядок колоний, что можно делать заключенным и что нельзя. Просто когда человек попадает в тюрьму, и ему сотрудник колонии говорит: «Ты не имеешь права курить», заключенный не знает, правда это или нет. То есть это такая полуюридическая литература.

«Полу-» потому что там еще публикуются «истории успеха», когда какому-то заключенному удалось привлечь сотрудника колонии к ответственности за превышение полномочий, и это очень важно, потому что этот журнал читают и сотрудники колоний тоже, и это может заставить их задуматься, стоит ли нарушать закон лишний раз.

Получилось так, что один заключенный из Карелии попросил отправить ему Уголовный кодекс, я пришла к девочкам, которые работают над Вестником, и спросила, есть ли такая возможность. Одна из них сказала, что она за свои деньги покупает уголовный, уголовно-процессуальный и уголовно-исполнительный кодексы, и рассылает их. Я подумала, что это как-то неправильно, и мы решили объявить фандрайзинг. Тем более что заключенные сами пишут и просят и кодексы, и наш журнал, так как там есть ценная для них информация. Чтобы оплатить тираж журнала в типографии, нужно около 50−60 тысяч рублей. Так что мы попробовали собрать эти деньги. Тем более что недавно вступили в силу новые правила внутреннего распорядка, это нужно обязательно знать. Ильдар наверное может подтвердить, что в колонии об этом особенно не рассказывают.

Ильдар Дадин: Рассказывают только про то, что запрещено. Там всячески пытаются показать, что ты не человек, который имеет права с некоторыми ограничениями, как и любой гражданин России, лишь изолированный от общества, а бесправное существо, раб, ты обязан, обязан, тебе запрещено, запрещено. Крутят все время только одну из двадцати пяти глав предыдущей редакции ПВР — про обязанности, но в других главах есть описания прав, и их было бы хорошо донести до заключенных. 

Эти журналы вы отправляете конкретным заключенным или на адрес колонии?

Анастасия Зотова: Мы кладем журнал в конверт, прикрепляем письмо, расписку, которую заключенный может отправить нам — что журнал дошел. Это больше мера психологического воздействия на сотрудников колонии, они видят, что есть контроль, и это немного повышает шансы, что письмо дойдет до получателя. Также мы отправляем (иногда в том же конверте) письмо начальнику колонии с просьбой не препятствовать получению журнала. 

Ильдар, я читала в твоих интервью после освобождения, что ты считаешь, что вышел на свободу не в последнюю очередь благодаря гражданскому обществу.

Ильдар Дадин: В первую очередь! Все остальное второстепенно.

Как ты думаешь, изменилось ли гражданское общество за то время, пока ты был в тюрьме?

Ильдар Дадин: Я думаю, что нет, не изменилось. Но я впервые осознал, что российское гражданское общество не является изолированным — это часть мирового гражданского общества. По моим ощущениям, огромное давление на российское правительство оказало именно международное сообщество — и люди, которые выходили на пикеты, и правительства других стран. Мы — часть чего-то большего.

Что ты думаешь о состоянии протестной активности в стране? Миллионы людей вышли на улицы 26 марта. И очень много было задержаний и арестов, и не вполне понятно, что теперь с этими людьми будет. 

Ильдар Дадин: Я всегда рад любому несанкционированному выходу, потому что для меня очевидно, что этот режим совершил уже столько преступлений, и это лицемерие — спрашивать у тех, кто нарушает твои права, по сути, у бандитов, спрашивать у них разрешения на реализацию своей власти, которой народ обладает согласно Конституции. Нужно просто выходить и реализовывать, когда слуги стали бандитами и совершенно не выполняют своих функций и не являются легитимными. Поэтому я рад именно такой форме протеста — более свободной и показывающей, что люди осознают себя властью. 

Задержание на акции протеста в Москве. Фото AP/Scanpix

Реакция меня тоже, конечно, удручает, но чего вы хотели: вы выступаете против бандитов, и вас за это погладят по голове? Конечно же нет. Нужно быть к этому готовым. Другое дело, как реагируют люди впоследствии: один за всех, вместе действуют или радуются, что посадили не их. И что делают остальные: тихо радуются, что оказались хитрее и не попались, или отбивают своих? Должно быть понимание, что те, кого сажают — самые порядочные и достойные, и они сидят за остальных. До тех пор, пока такого понимания нет, протесты будут заканчиваться репрессиями.

Посмотрите: когда на Майдане избивали людей, люди выходили еще более массово, возмущались и требовали наказания тех, кто избил. У нас же после Болотной тех, кого посадили, никто не вышел защищать — хотя это люди были случайные, по сути. Если такое будет продолжаться, то будут продолжаться и фашистские законы и фашистские репрессии.

В Украине при режиме Януковича, который я бы не сказал, что был мягче путинского, тоже пытались посадить парня, который вышел с плакатом против чиновника. И когда его арестовали, большое количество людей вышли и сделали то же самое. У нас бы такого не поняли, но там было очевидно: репрессии продолжаются, пока мы не отстаиваем своих. И они добились того, чтобы парня выпустили без возбуждения уголовного дела. То же самое случилось в нацисткой Германии в 43 году, когда режим еще был силен — жены-немки вышли за своих мужей-евреев, и спасли несколько тысяч человек. Я уверен, что сознание может меняться, и мы будем выходить и отстаивать тех, кого посадили за нас. Я надеюсь на лучшее.

Можно ли сказать, что несмотря на то, что случилось с тобой и что происходит с другими политическими заключенными, ты призываешь людей к протестам?

Ильдар Дадин: Я стараюсь никого не призывать, а показывать своим примером — сам делаю то, что считаю нужным, и объединяюсь с людьми схожих ценностей и взглядов. Мне смешно, когда кто-то призывает людей протестовать, а сам сидит в фейсбуке и ничего не делает. Мне это мало интересно. «Хочешь изменений — начни с себя», как говорил Махатма Ганди. Он был не только идеалистом, но и практиком. 

Скажите, после двух лет, вырванных из жизни, когда у вас даже свадьбы нормальной не было, вам не хочется пожить спокойно, безопасно, без необходимости постоянно оглядываться через плечо?

Анастасия Зотова: Мне очень хочется!

Ильдар Дадин: Мне тоже очень хотелось, но пока я вижу, что ситуация складывается по-другому, и я не могу находить для себя оправдания, чтобы ничего не делать. Поэтому я должен делать то, что должен.