Книга о псковских Денисе и Кате должна заканчиваться так, что их смерть, конечно, потрясла многих в России, на всех произвела самое сильное впечатление и, конечно, люди о них никогда не забыли бы, если бы на следующий день не арестовали Улюкаева.

Об Улюкаеве, впрочем, в книге должна быть отдельная сноска, кто это вообще такой, потому что, конечно, забудут и об Улюкаеве. Российское общество не умеет перерабатывать новости в историю, медиа не справляются со своей функцией, захлебываются новостями, именами, датами, и то, над чем вчера плакала студия Андрея Малахова, назавтра становится бессмысленным набором разрозненных слов, не подлежащих ни расшифровке, ни осмыслению.

О Денисе и Кате не будет ни книг, ни кино, и расходящиеся круги на информационной воде — Мизулина предложила запретить компьютерные игры, а омбудсвумен Кузнецова обратила внимание на подростковые субкультуры, — тоже, конечно, сойдут на нет через день или два. Жуткие видео уже удалены с серверов, а стенограмма с досадными звездочками вместо мата уже сейчас, будучи оторванной от контекста, читается как скучный полузашифрованный документ — какой-то «Соболь», какой-то отчим-спецназовец, то ли Бонни и Клайд, то ли Ромео и Джульетта — штампы для того и нужны, чтобы прятать за ними отсутствие интереса, безразличие, забвение.

Почему-то хочется думать, что их застрелил этот чертов «Соболь» при штурме — официальные версии у нас для того и существуют, чтобы им не верить; к сожалению, это пока не общепризнанное правило, и еще мало кто, читая новости, вздрагивает от бездоказательных формулировок, придающих относительно приемлемый вид бесконтрольному и безграничному полицейско-спецслужбистскому насилию. О практике и методах российских силовиков известно многое — и о смертях в полицейских участках, и об «уничтожении террористов», которые иногда могут оказаться случайными пастухами, и о политических уголовных делах, и о чем угодно еще. Но почему-то, когда очередной полицейский пресс-секретарь рапортует о том, что преступники, когда полиция пыталась их задержать, покончили с собой, до сих пор у многих первое движение души — поверить полицейскому, то есть поверить завравшейся жестокой машине насилия.

Может быть, стоит изобрести какое-нибудь стандартное, типа как «ИГИЛ — запрещенная в России организация» пояснение в скобочках, которое помогало бы людям не верить тому, что говорят спикеры в погонах? В случае Дениса и Кати, впрочем, о самоубийстве говорить можно уверенно, если иметь в виду, что это совсем не значит, что они сами стреляли в себя — из бесспорного в этом сюжете как раз то, что самоубийственным было само их бегство в Струги Красные, а кто поставил в нем точку — деталь несущественная.

Редакторы новостей механически записывали сообщения о Денисе и Кате в разделы происшествий, но правильнее, хоть и менее форматно, отнести их историю к рубрике «культура». Культура подросткового сопротивления взрослым, окружающему миру и власти, культура отношений между людьми, культура публичного самоубийства, как бы дико это ни звучало, и культура публичного действия вообще в сочетании с использованием новых коммуникативных каналов — соцсетей и средств прямой видеотрансляции.

Та полицейская «буханка», в которой Денис на глазах у нас выстрелами разбивал стекла — жаль, что ее отремонтируют и вернут в строй. Она, именно в этом покалеченном виде — пока самое убедительное материальное свидетельство, что все было по-настоящему и не растворилось в глубинах «перископа». Умели бы в России правильно обращаться с историей, этот микроавтобус стоял бы теперь где-нибудь во дворе псковского музея, и школьники трогали бы серый кузов — «смотри, смотри, след от пули».

Наверное, такой деловитый тон не очень уместен в ситуации, когда речь идет о смерти детей. Где-то совсем близко грань цинизма и кощунства, но, право же, трудно тягаться в цинизме с Мизулиной или Кузнецовой, для которых детские трупы — не более чем рабочий материал для очередной запретительной кампании. Если бы дети сдуру ли, с жиру ли устроили себе и своим близким персональный ад, это было бы одно, но если мы имеем дело с побегом в ад из ада — где здесь начинается трагедия? Очевидно, что совсем не в Стругах Красных.

Обобщение вида «вся Россия наши Струги» звучит пошловато, но вообще-то да, вся — снова нужно сделать оговорку, что слова «красиво», «сильно», «эффектно» применительно к самоубийству недопустимы, но если сравнивать последние, документально зафиксированные минуты жизни Кати и Дениса с российской или ладно, псковской реальностью 2016 года, не касаясь даже частностей вроде матери, избивающей Катю на глазах Дениса — кто поручится, что их жизнь была лучше их смерти?

Псковские подростки Екатерина В. и Денис К. Фото со страницы Дениса во «ВКонтакте».

Есть вещи, к которым дети почему-то более чутки, чем взрослые. Отсутствие будущего — одна из таких вещей. Как может выглядеть жизнь псковского подростка через десять лет, через двадцать, через сорок — представить несложно, и, очевидно, Катя и Денис представляли себе это лучше, чем мы. Неприличное слово «гормоны» никак не перечеркивает и не отменяет того, что жалеть им было не о чем, держаться не за что, и не на что было рассчитывать. Даже российская полицейщина, фигурирующая в их разговорах как «Соболь» (отряд спецназа Росгвардии), с огромной вероятностью возникла бы в их жизни спустя несколько лет — полицейская угроза висит над каждым живущим в России, будь то таджикский младенец или влиятельный министр, и отчаянная детская смелость такой и бывает — не терпеть сосуществования с угрозой в надежде на то, что все обойдется, а самому шагнуть ей навстречу, выставив ружье в открытое окошко. Не пример для подражания, но и не повод для педсоветсовского резонерства — просто мы так не умеем, а они смогли.

Время, в котором живут нынешние россияне, скорее всего (и как бы обидно это ни было) в недалеком будущем, от которого принято ждать самых неприятных катаклизмов, будет канонизировано как самый благополучный с человеческой точки зрения исторический период — мирное время, массовый бытовой комфорт, потребительство и прочее. Чем хуже будет дальше, тем теплее будут воспоминания о путинских временах. Одно непонятно — куда девать эту повседневную невыносимость, которая в новостной повестке описывается государственным безумием, экспериментами с общественной нравственностью, несменяемой властью и чем угодно еще. Между государством, обществом, школой и семьей есть прямая связь в том смысле, что не бывает одного здорового института при нездоровых остальных — деградация государства гарантирует деградацию семьи. Невыносимость — она во всем невыносимость, и в государстве, и в семье.

Наверное, проще всего будет об этой невыносимости забыть в принципе — в конце концов, общественный климат к делу не подошьешь, он забывается первым. Но, прежде чем забыть о нем, вспомните Дениса и Катю — двух русских подростков из 2016 года, которые, может быть, первыми так отчетливо поняли, что никакого будущего у России нет.