Cлучай из жизни: два симпатичных российских бизнесмена приехали в Тамбов осмотреть предприятие по переработке сельхозпродукции с целью возможной покупки доли бизнеса. Встретились с владельцем, быстро нашли общий язык и уже втроем направились в инвесткомпанию, интересующуюся вложениями в импортозамещение. Слово за слово, переговоры за переговорами, и уже все четверо оказываются в кабинете рафинированного потенциального участника сделки из Скандинавии. Скандинаву все очень нравится, но у него возник вопрос: «Скажите, а что вообще происходит в российском бизнесе, если потенциальные покупатели — судимы и отсидели, продавец обвиняется по четырем эпизодам экономических преступлений, а направил вас сюда профессиональный инвестор, объявленный Россией в розыск в Интерпол?».

Ну вот то и происходит. По данным Росстата, число граждан, вовлеченных в предпринимательскую деятельность, неуклонно снижается: только каждый 23-й россиянин занимается бизнесом, тогда как в других странах БРИКС это каждый 8-й, в Восточной Европе — каждый 11-й.

Недавно по заказу омбудсмена Бориса Титова был проведен опрос среди четырех категорий экспертов: юристов, представителей адвокатского сообщества, силовых структур и предпринимателей, которые подвергались уголовному преследованию. Больше половины из них (56%) полагают ведение бизнеса в России делом небезопасным. 53% считают, что российское законодательство не дает достаточных гарантий для защиты бизнеса от необоснованного уголовного преследования. 70% юристов сталкивались со случаями «использования» органов власти в решении корпоративных конфликтов, в том числе с помощью организации уголовного преследования. 40% из тех, кто с ним столкнулся, относятся к малому бизнесу, 34% — микробизнес, 15% — средний и 10% — крупный. Из тех, кто подвергся нападению, 67% полностью потеряли свой бизнес, 24% — частично. В каждом случае сокращалось от 10 до 500 рабочих мест.

 При этом — по ощущениям — количество уголовных дел в отношении предпринимателей с началом кризиса снизилось довольно существенно. Данные Генпрокуратуры отчасти это подтверждают. Однако в нашем случае официальная статистика ничего не значит: на днях Комитет гражданских инициатив Алексея Кудрина презентовал блистательное исследование петербургского Института проблем правоприменения «Криминальная статистика. Через открытость к управляемости». Исчерпывающие данные и выводы доклада не позволяют сомневаться в том, что на официальные данные правоохранительных органов опираться бесполезно — они ничего не значат.

Но вот что можно наблюдать воочию, так это резкое снижение свежевозбужденных уголовных дел по ст. 159 УК РФ  (Мошенничество), которую традиционно охотно вешают на преследуемых предпринимателей. Судьи, следователи и прокуроры знают, что на 159-ю сейчас наложен негласный мораторий в связи с решением Конституционного суда как раз по так называемым «медведевским предпринимательским поправкам». Скорее всего, статья будет отредактирована, а потому ее пока особо не применяют. 

Исключения, конечно, случаются, яркий пример — арест Александра Реймера, экс-директора ФСИН,  который обвиняется в мошенничестве при закупке электронных браслетов, но к самому Реймеру вряд ли будет применено понятие «предприниматель», хотя у нас все возможно, никто не удивится.

Предпринимателей действительно стали меньше сажать по экономическим статьям. Основные причины три:

1. Последствия «медведевской либерализации» УК и возможность избежать ареста по предпринимательским статьям — под подпиской о невыезде или под домашним арестом бизнесмены договариваются о прекращении дела гораздо быстрее и охотнее, после чего обычно уезжают из страны, прекрасно понимая, что одним разом не обойдется — будут доить, пока не выдоят. А потом все равно посадят. Общим местом стала поговорка: «До суда доходят только те дела, которые не выкупили на следствии». И, кстати, понятие из словаря столичного Донжуана — «неразобрыши» (т.е. девушки в клубе, остающиеся на танцполе после 2 часов ночи) — переместилось и в эту среду. Теперь так называют еще и предприниматели, которые не смогли договориться по своему делу на стадии следствия и дошли до суда.  

2. Не только предпринимателей и частных компаний стало заметно меньше: те, кто остался и еще работает, часто уже имеют опыт уголовного преследования. Силовики пошли по второму разу косить траву, которая еще не выросла. К тому же опытных людей тяжелее и взять, и напугать.

3. Экономических дел стало меньше еще и потому, что их трудно расследовать и выносить по ним решение — экономика все же требует знаний и образования. А у нас 44 процента судей обучались юриспруденции заочно — то есть пришли в судьи из секретарей. 66 процентов — это женщины, то есть значительная часть из них как раз получили мантию через скорбные секретарские усилия.

Прокуратура и следователи тоже в кэмбриджах не обучались, и с корпоративными финансами, хеджированием и публичными офертами им тяжело. А вот подкинуть наркотики мелкому или среднему предпринимателю или повесить на него нераскрытые убийства — куда как легче.