Некрологи на проходной завода и убежище во Дворце культуры. Как живёт после начала войны в Украине уральский городок Верхняя Салда — титановый центр России

Верхняя Салда — городок Свердловской области на сорок тысяч человек. С девяностых численность населения здесь постепенно уменьшается. В городе был Чугунолитейный завод, но в 2012 его признали банкротом и закрыли. Сейчас основные рабочие места даёт местный завод — самое крупное в мире предприятие по выпуску изделий из титана и его сплавов, принадлежащее «Корпорации ВСМПО-Ависма». Салдинцы так и говорят: «Не будет завода — не будет города». Корреспондент «Спектра» приехала в Верхнюю Салду, чтобы узнать, как война отразилась на градообразующем предприятии и местных жителях, что они думают и как говорят о происходящем. 

Конкурентов у «ВСМПО-Ависма» в России практически нет, она сотрудничала с ведущими авиа- и двигателестроительными компаниями — Boeing, Airbus, SNECMA, Rolls-Royce, Embraer. После начала войны с Украиной, Rolls-Royce сообщил о временной приостановке закупки российского титана, в том числе произведенного «ВСМПО-Ависма». Boeing, который закрывал около трети своих потребностей за счет российского титана, тоже объявил о приостановке закупок. 

В последний момент санкции против «Корпорации ВСМПО-Ависма» вводить передумали. О приостановлении титановых санкций в июле писал The Wall Street Journal, ссылаясь на европейских дипломатов. Брюссель заблокировал инициативу после того, как её не поддержала Франция и другие страны из опасений, что Россия в ответ запретит экспорт титана в Евросоюз. Незадолго до этого Airbus призвал ЕС воздержаться от запрета на импорт титана из России. 

«Нам главное, чтобы завод работал» 

Если выехать из Екатеринбурга в 22:30, через 4 часа будешь в Верхней Салде. Вместе со мной из автобуса выходит ещё одна девушка. На улице морозно, темно и безлюдно — кроме нас тут никого нет, в приземистых домах не горят огни. Крошечная автостанция кажется заброшенной, если не знать, что несколько часов назад тут продавали билеты и ждали транспорт. Позади станции копошатся дворняги — то перепрыгивая сугробы, то увязая лапами в снегу.

Приложение сначала показывает, что свободных машин нет, но спустя некоторое время всё-таки находится один водитель. Илья пять лет назад ушёл с завода, теперь подрабатывает в «Яндекс.Такси». 

— Зарплата у людей изменилась, стала в два раза меньше, — рассказывает он, — это сами работники говорят, когда я кого-то везу. Я так понял, потому что поставки продукции за рубеж сократились — так [работникам] руководство говорит. Допустим, человек получал восемьдесят тысяч, а сейчас — сорок тысяч. Токари с высоким разрядом могли и сто тысяч получать. Но люди работают, а куда деваться, идти некуда.  

Илья объясняет, что альтернатив заводу в городе нет, основная часть населения работает там, остальные трудятся в магазинах или заняты в сфере услуг.  

Я останавливаюсь в небольшой гостинице, находящейся в жилом доме. Над стойкой регистрации — плазменный телевизор, по телевизору — «Россия 1». Звук выключен, и на экране молча кивают другу другу ведущий Борис Корчевников и герой его программы «Жизнь и судьба» — режиссёр Егор Кончаловский. Позже я прочту описание этого выпуска: «…в свое время режиссер пожил за границей и убедился, что Западу выгодна лишь слабая Россия. А еще лучше — забывшая свое героическое прошлое. Для Кончаловского кино сегодня — это место сражений за историческую справедливость».

За стойкой регистрации сидит женщина в очках с толстой оправой и скромном вязаном костюме. Когда заговариваю с ней о предприятии, она разводит руками: 

— Для нас как для маленького города что важно? Наш завод — градообразующий, нам главное, чтобы он работал, чтобы работа была. Завод работает. А цены, они у всех растут. 

«Внутри своего государства решите проблемы» 

Саше 32 года, он работает на «ВСМПО» пять лет — устраивался в плавильный цех, но в 2020 году из-за пандемии коронавируса работы в родном цехе не стало, и его отправили на трубопрокат. Мы встречаемся в кафе «Перекрёсток». В утренний час тут почти никого нет, только надрывается Муз-тв.

— Я сам с Нижнего Тагила, — рассказывает Саша, — какое-то время жил в Екатеринбурге, занимался ремонтом квартир, работы было мало, а жильё недешёвое, и меня занесло в Верхнюю Салду. Познакомился здесь с женой и остался. Я почти пять лет работаю на заводе, из них — три года не в своём цехе: из двадцати пяти плавильщиков оставили пять-семь человек. Работы не было: в ковид самолёты перестали летать, запчасти были не нужны, планы упали, и нас разогнали — кого куда.

Саша говорит, что зарплаты у него и его коллег тогда сильно сократились — практически в два раза. Кто-то остался на предприятии, надеясь, что всё выровняется, некоторые решили не ждать у моря погоды и уволились, сейчас работают вахтовиками, ездят по северам. 

Потом началась война. Саша ненадолго задумывается и спрашивает меня сам:

— А как вы считаете, это нормально, когда в страну [заходит] другая страна? Это не часть России, это отдельное государство, отдельная страна, зачем идти воевать туда? Вы внутри своего государства решите проблемы. Нам некуда деньги девать? Закрываются школы, детские сады. Меня дико бесит, когда по телевизору показывают, что какому-то ребёнку нужно помочь, у меня жена сердобольная, отправляет эти смски — сто, двести рублей. Да, нужно помочь ребёнку, а государство-то где? Оно просто отвернулось. 

В начале ноября депутат Государственной думы Максим Иванов писал в своём телеграм-канале, что с предприятия «ВСМПО-Ависма» мобилизовали 27 сотрудников, имеющих бронь: «Удивительная история. Из-за возможного головотяпства мобилизовали уникальных специалистов стратегического предприятия, участвующего в выполнении гособоронзаказа. Специалисты эти незаменимы, в соответствии с Указом Президента имеют “бронь”», — сетовал депутат, пообещав разобраться и обратиться к начальнику Генштаба Валерию Герасимову. 

В конце месяца мобилизованных сотрудников действительно удалось вернуть, но некоторые рабочие ушли на войну сами — по контракту. 

— Те, кого вернули обратно, — говорит Саша, — какое-то время были [в Украине], кто-то — на передовой. Они всю эту кухню видели изнутри. Столько людей уже погибло просто ни за что. У меня много знакомых там служит. Я работал в трубопрокатном цехе — оттуда ребята ушли по контракту. Я это не поддерживаю. Поддерживают, в основном, женщины, у которых кто-то туда ушёл и воюет «за Отечество и Родину, он — герой», но в моём понимании он — не герой, за какую Родину он воюет в другом государстве? Он убивает там других людей. Почему мы там находимся?  

Саша предполагает, что люди идут воевать из-за денег: 

— Их вынуждают туда ехать кредиты, которые нужно как-то выплачивать, а зарплаты упали, [некоторым] ещё алименты нужно платить, а там — большие деньги. Человек видит цифры, которые ему предлагают — сто пятьдесят, двести тысяч. Одиннадцатого и двадцать пятого числа, в дни зарплат, у нас в магазинах полный ажиотаж, в местных продуктовых гигантские очереди, люди с нетерпением ждут денег, будто дома у них вообще ничего нет.   

Саша объясняет, что после начала войны крупные заказы на экспорт пропали, новых контрактов с зарубежными компаниями не было, и сотрудников отправили в отдел кадров, сказали, что работы для них нет. 

За Верхней Салдой находится «Титановая долина» — особая экономическая зона, ориентированная на авиастроение, производство изделий из титана и строительных материалов. Один из резидентов «Титановой долины» — Ural Boeing Manufacturing — совместное предприятие «ВСМПО-Ависма» и Boeing.

— «Боинг» в «Титановой долине» встал, — говорит Саша, — У меня знакомый там работал, а недавно я его встретил в душевой, и он сказал, что их всех разогнали, он вернулся на завод.  

Сейчас, по словам Саши, объёмы производства снова начинают расти, его даже вернули в плавильный цех. Саша связывает это с оборонной промышленностью, но подчёркивает, что это только предположения.  

— Нас пичкают пропагандой из телевизора, — говорит Саша, — но я подрабатываю ремонтами, раз зарплата упала, и вижу, что у многих пожилых людей постепенно открываются глаза на то, что происходит на самом деле. У кого-то фонит телевизор, я слышу, что они обсуждают, слово за слово — разговор завязывается сам собой. Больше людей пожилого возраста уже против всего этого, — подытоживает он.  

Сотрудник «ВСМПО-Ависма», настаивающий на анонимности, рассказывал, что на его коллег сильно повлияла мобилизация: «Все очень устали <…> и никому не нравится читать некрологи. Другое дело, что эти же люди абсолютно ни во что не вникают. Кто-то даже по-прежнему считает, что мы таким образом защищаем Родину. Просто им уже надоели эти новости».  

Информацию о погибших «в зоне СВО» размещают на доске объявлений центральной проходной «ВСМПО». 19 января екатеринбургский паблик писал, что на войне погиб 43-летний Александр Салингиров из Верхней Салды — мужчина работал на предприятии. 

Некоторые сотрудники говорят, что с началом войны в их работе ничего не поменялось. Алексей работает на «ВСМПО»  инженером подготовки производства. «Ещё с 2020 года началось, — говорит он. — Тогда где-то зарплата упала, но сейчас всё восстановилось. Заказы, конечно, упали, раз зарубежные компании ушли с рынка. Но мы на Россию работаем, заказы как были так и есть. Конкретно на моей должности это не сказалось». 

«Мы не знаем, за что воюем»

В Верхней Салде есть единственный кинотеатр «Кедр». Это двухэтажное уютное здание с пандусом и кофейней на первом этаже. Здесь же находится общественная приёмная «Единой России». Недавно «Кедр» открыли после ремонта, сделали новый зал с мягкими креслами. Сотрудники рассказывают, что местные жители отдыхают, в основном, в Нижнем Тагиле — в местном торговом центре Depo, где есть большой кинотеатр и семейный развлекательный центр, реже — едут в Екатеринбург. 

Лиза работает в «Кедре» пиарщицей. У девушки волнистые тёмные волосы и негромкий голос. 

— Санкции начались ещё до войны, — рассказывает она, — в том году запретили показывать западные блокбастеры, кинотеатры много потеряли в прибыли и в маленьких городах закрывались, а мы — муниципальный кинотеатр, нас поддерживает город, и мы выстояли. Финансово было очень тяжело, но пережили 2022 год. Сейчас у нас российский прокат, и люди постепенно стали приходить на российские фильмы, они начали пользоваться спросом. 

Анна (имя изменено по просьбе героини) работает в одном из муниципальных учреждений города. Она умоляет меня не указывать её имя в материале и успокаивается лишь когда я несколько раз твёрдо обещаю этого не делать: «Понимаете, у меня дети, а сейчас всё так жестоко», — говорит она. Беспокойство о безопасности семьи связано с нашим разговором о войне. 

— Я привыкла доверять СМИ, — объясняет Анна. — Считаю так: мы всего не узнаем, у нас в государстве сидят умные люди, которые понимают в политике, вся ответственность на них, и они не допустят, чтобы мы пострадали. Мы защищаем свою страну, свою территорию. Да, мы защищаем её на территории не своего государства, но я считаю, что это была вынужденная мера. Я не сильно разбираюсь в политике, но наше государство сделает так, как считает необходимым, неважно, за мы или против, мы ни на что не повлияем. Единственное, что можем сделать — сохранять спокойствие, верить в лучшее и делать то, что от нас зависит. Вот отправили у нас в Салде людей на войну, мы не можем их обратно забрать, правильно? Но можем улучшить им условия: мы всем городом вязали варежки, носки, молодёжная организация лепила пельмени. 

Когда я задаю Ане вопрос, зачем, по её мнению, эта война нужна, Анна, не задумываясь, отвечает:

— Конечно, любая война это плохо. Я бы категорически не хотела, чтобы она была. Гибнут народы, это влияет на экономику, на наших детей: у меня старшая дочь учится в школе, и её одноклассники, которым всего пятнадцать лет, рвутся в бой. Взрослые люди не очень хотят идти, а дети активно рвутся и неважно, кто прав, кто виноват. 

Анна говорит, что не доверяет Западу, приводит в пример войну в Ираке и говорит, что США всегда инициировали военные конфликты. Она считает, что многие страны хотят обладать ресурсами Российской Федерации, по её мнению, Россия сейчас воюет «со всем Западом». При этом Анна не понимает, зачем 24 февраля нужно было вторгаться в Украину: 

— Я против любых насильственных действий, я за то, чтобы всё решалось мирным демократическим путём, чтобы каждый был на своей территории и развивал свою страну. Есть Украина, пусть она живёт спокойно, где-то можно ей помогать, там живёт много родственников наших российских людей. У меня у матери тётка в Макеевке, она пожилая, сидела в подвале, но не собирается никуда уезжать, рассказывала, что родилась там и никуда не уедет, даже после того как мы предлагали. Говорит: «Это наше, родное». 

Анна почти перестала смотреть телевизор, потому что очень переживает, когда заходит речь о погибших. Особенно тревожно Анне стало, когда на некоторых зданиях в городе стали появляться таблички «убежище»: 

— Не знаешь, к чему готовиться.  Когда приезжали службы городского хозяйства и проверяли подвалы, желание было уехать далеко в деревню, потому что страшно за будущее наших детей, страшно за то, что будет дальше. Очень больно и тяжело становится. Нужно уже уходить с этой территории и мирно договариваться — ради людей, которые там гибнут. Сколько у меня знакомых ушло, все, кто там, говорят: «Мы не знаем, за что воюем». [Нам] сказали — [мы] пошли. 

На двери здания местного Дворца культуры — монументального строения с колоннами — действительно есть табличка: «УКРЫТИЕ. Ключи находятся: вахта ДК».  

«Смысла убивать всё равно нет» 

Не успеваю я переступить порог, как Любовь сразу извиняется: квартиру купила, а ремонт сделать ещё не успела, потому что нет денег. Любовь живёт на первом этаже  типичной пятиэтажки — в Верхней Салде практически нет более высоких зданий. Из окна тесной, но опрятной кухни виден храм.

В прежнем доме Любови всё напоминало об утратах. Весной 2021 года умер мужчина, с которым они только год успели прожить вместе. Осенью не стало любимой младшей сестры. Дочь с мужем уехали в Москву. Любовь осталась в Верхней Салде — навещает пожилую маму и работает лаборантом в «ВСМПО».  

— Я на завод пришла в 15 лет, когда была на практике в училище, — вспоминает Любовь, — моя мама работала на кране и порекомендовала идти по её стопам. Я всё время жалела, что пошла по этому пути: хотела уехать и быть военной, меня тянуло защищать Родину. Но мама болела, плакала, что некому будет присматривать за сестрой, если она умрёт, и из любви к маме я никуда не поехала. 

На диван между нами с удивительной для своего шарообразного состояния грацией запрыгивает кошка Маша. Её Любе подарила сестра Лена, сказала, что Маша будет её любить. Кошке уже почти тринадцать лет. 

Любовь двадцать лет отработала на кране. Это вредное производство, начались проблемы со здоровьем, но в местной больнице говорили, что нужно ехать в Екатеринбург, чтобы подтвердить справки. Люба уволилась, устроилась в дочернюю от завода мебельную фабрику, а когда фабрика развалилась, Люба снова вернулась на завод, дошла до высшего пятого разряда и, получив в пятьдесят лет льготную пенсию, переквалифицировалась в лаборанты. 

— Я любила свой кран, — улыбается Люба. — Разговаривала с ним, каждую смену начинала со слов: «Мой хороший, ты меня не подведи сегодня». Там высота — трёхэтажный дом. Несколько раз краны у нас ломались. 

Любовь рассказывает, что за полгода до начала войны с Украиной ей приснился сон, будто на завод ворвались диверсанты в чёрных костюмах и начали стрелять. Во сне Люба спросила: «Это что, война? Я ни в чём не виновата, я хочу жить». Ей ответили: «Да». 

— Я проснулась, думаю: боже мой. Не верилось, что такое может быть. А потом началось. Наших ребят забрали с завода, а сейчас пишут: «Героически погиб». Видеть это — просто ужасно и когда закончится — непонятно. Подходишь, у нас информационная доска — там некрологи. Потом стали, видимо, людей возвращать, сделали им бронь. У нас завод промышленный, если специалистов забирать, кто будет работать? 

Звонок в дверь. К Любе пришла соседка. Она работает медсестрой и говорит, что её могут отправить на войну, она — военнообязанная. Единственная дочь Любы тоже работает медсестрой и объясняет маме, что если её мужа заберут, она пойдёт за ним. Любовь страшно боится потерять и дочь. 

— Мне бы хотелось сказать: зачем вы друг друга убиваете? — с тоской говорит Люба. —  Но кто будет меня слушать. Наш президент, если он принял это решение, значит, оно было необходимо, и он не мог по-другому поступить. Там людей убивают, а он решил их защищать. Кто-то же организовал, что там начались расстрелы по домам и мирным жителям? Я сейчас стараюсь выключать телевизор. Мне тяжело это смотреть. Есть ООН, почему нас не поддерживает Европа, почему русские для них стали врагами? Почему Украина стала к нам относиться так, будто мы враги, когда мы братья? Зачем-то запретили детям Деда Мороза и говорить на русском языке, хотя у нас языки почти сходятся — я такое слышала по телевизору —  для меня это был шок. Конечно, это не моё дело, живите, как хотите. Смысла убивать всё равно нет. 

Любовь рассказывает, что на её деятельности война не сказалась. Зарплаты не изменились, работы меньше не стало, даже появились надбавки и путёвки в санаторий. 

К войне у Любы тоже больше вопросов, чем однозначных ответов:

— Как закончить это всё? Неужели люди не понимают? Я к Зеленскому как к актёру всегда относилась уважительно, но развести такую войну... Не знаю, он не он [начал]. Я особо не вникаю и не понимаю. Не дай бог, чтобы у нас это началось. Можно же сесть за круглый стол, зачем убивать людей. 

Любовь говорит, что на предприятии о войне практически не говорят. Она слышала, что была гуманитарная помощь для вынужденных переселенцев, даже хотела отдать им кое-какую одежду, но в итоге так и не собралась.

— Разбили столько красивых городов! Люди старались, строили их в советское время благодаря своему энтузиазму, вкладывали душу. Киев — самый красивый город, я всё хотела туда съездить в молодые годы, но не получилось. Во времена Великой отечественной войны его фашисты разбомбили, говорят, что он сейчас на себя не похож. Как так можно? Люди старались эти города для нас сохранить, а если сейчас их разбомбить — это же просто бесчеловечно.

«Это всё не нужно — ни мне, ни кому-то ещё» 

Сергей немногословен. Он работает в 37 кузнечном цехе и подрабатывает, как и Илья, в «Яндекс.Такси».  

— Заказов [на заводе] стало меньше, зарплата стала меньше — это понятно, — говорит он, — пока ещё не особо, но меньше. Люди, естественно, обсуждают [происходящее] — у всех разное мнение.

Когда я спрашиваю, что он сам думает о войне, у Сергея резко меняется тон:

— Я против — сразу говорит он. — У меня брат на Украине живёт, в Днепропетровске. Его мама рассказывала: полпятого утра, парень спокойно спал дома со своей семьёй, а их начали их бомбить, стёкла в доме повылетали — это нормально разве?! Это всё не нужно — ни мне, ни кому-то ещё.

Сергей тоже считает, что на многих повлияла мобилизация — если до мобилизации некоторые старались не задумываться о войне, то когда пришла угроза попасть на фронт, отношение людей к войне изменилось. 

— Кто раньше [до мобилизации] пошёл, сейчас многие жалеют. Мне сегодня товарищ скидывал фотографию — медаль «За отвагу» вручили — уехал на 4 месяца, подписал контракт, ему увольняться надо, но тут объявили мобилизацию, и его домой не отпускают: «Пока [война] не закончится, воюй дальше». Вот тебе и съездил помочь. Будет эта война идти десять лет — десять лет будет воевать, так, получается?