Наука ненависти. Как устроено украинское партизанское движение – «живое» и онлайн

Поговорив с участниками событий, «Спектр» и «Продолжение следует» исследовали методы украинского партизанского сопротивления – с поправкой на XXI век. В тексте приводятся живые свидетельства самих партизан и  история одного из них, схваченного россиянами, но в итоге выжившего.

Этот материал можно также прочесть на сайте «Продолжения следует».

Вокруг украинских Херсона, Олешек, Новой Каховки стена молчания. Массовые отключения интернета начались вместе с эвакуацией российских гражданских специалистов, коллаборантов и памятников Суворову и Ушакову. В Херсоне ходят упорные слухи о полном отключении связи с внешним миром с 1 ноября. Вокруг мест возможных боев российские силовики сломали мобильный интернет и борются (с разной степенью успеха) с проводным – это теперь стандартная мера по противодействию партизанскому движению на оккупированных территориях (как уточнил перед самой публикацией материала корреспондент "Спектра" в Херсоне, сообщения генштаба ВСУ о том, что на правобережной части Херсонской области россияне отключают все и создают невыносимые условия, пока не соответствуют действительности). Можно сказать, единственная, которая имеет хоть какой–то эффект…

Между тем, как видит действительность лояльное большинство граждан РФ, и тем, как ее видят украинцы, зияет пропасть. Через нее невозможно докричаться до родни по ту сторону границы. Как известно, российская армия шла в Украину убивать всех (наверняка немногочисленных) «бандеровцев», снимать «смешное и крайне слабое правительство нацистов» и «освобождать» всех остальных. В разрушенных Волновахе и Мариуполе лояльных своей власти русских в частных разговорах с жестокой иронией частенько так и зовут – «осв–а–б–а–дители».

Обычный «опасный» украинец

С самого начала вторжения российские военные часто не воспринимали Украину как легитимное государство, и каждый преданный своей стране человек был для них тем самым типичным «нацистом» из шоу Соловьева. Не в теории – на деле. Наш корреспондент общался с киевским адвокатом Евгенией Капалкиной, которая как член организации «Блакитний птах» оказывает помощь в том числе бывшим узникам российских полевых тюрем. В работе у Евгении дело Сергея Д., охранника гольф–клуба в Макарьевском районе Киевской области, которого захватили и пытали, по его словам, российские солдаты. 

До войны гольф–клуб «Гольфстрим» был очень приличным местом неподалеку от украинской столицы, но в относительной глуши. И именно сюда рванули спасать семьи некоторые постоянные клиенты комплекса. В ходе февральского наступления поселок Макарив не был полностью взят россиянами, в районе шли бои и работали партизанские группы. Посреди населенного пункта была речка, по которой и прошел условный фронт. Когда пришли российские военные, Сергей был на обычном своем дежурстве. Его сразу определили как «опасного» – возможно из–за роста, возможно – из–за местного прозвища (мужчина в свое время отслужил обычную срочную службу и не более, но его почему–то звали «Майором»). Хотя сам Сергей считает, что все началось из–за сообщений в его телефоне. При обыске оккупанты обнаружили у него переписку с родной сестрой: мужчина писал ей о том, что русские танки входят на территорию района, но Украина выстоит, и ее надо защищать.

Случившееся с охранником Сергеем задокументировано украинскими следственными органами, в ходе расследования уголовного дела установлены имена троих солдат 64–й отдельной мотострелковой бригады 35–й общевойсковой армии РФ, которых обвиняют в совершении военного преступления. В частности, эти солдаты, по данным следствия – Александр Борисов, Райан Мадяев и Максим Сулайндзюга, закапывали охранника гольф–клуба живым в могилу, а потом через несколько минут откапывали. Человек от таких пыток тяжко пострадал психически, и по просьбе адвоката корреспондент «Спектра» не беспокоил его в больнице.

Сергей бежал из своей ямы во время обстрела украинцами места дислокации российских солдат. Он воспользовался тем, что оккупанты попрятались, получил несколько осколочных ранений, но выжил. Адвокату свою историю он рассказывает до того момента, когда его закопали в могилу, дальше не может, плачет.

Почему россияне убивали его так изощренно? Сергей был обычным украинским обывателем с патриотическими взглядами – не входил ни в какую партию типа «Свободы», не служил в АТО, не состоял в местной территориальной обороне. Так как он, кстати, думали и продолжают думать большинство украинцев. Но для российских солдат мысли о защите Украины – невозможная крамола, «измена». В том же Херсоне на блокпостах просто за украинскую речь можно получить прикладом по голове. Заслуги Сергея Д. перед страной не были никак формализованы, он не был никаким агентом СБУ, военнопленным и даже не успел никаким образом выразить свой протест. Он просто украинец, пострадавший, что называется, «за паспорт».

Пострадавшие есть и по другую сторону линии фронта.  Известен, например, случай подрыва машины майора полиции РФ Снешина 30 августа. Майор Снешин занял в оккупационной администрации Херсона должность «начальника дежурной части ГИБДД». Вообще появление «ГИБДД» на оккупированных территориях выглядит весьма странно, ведь государственную автомобильную инспекцию в Украине упразднили еще при президенте Викторе Ющенко в 2005 году, в связи с высокой коррупцией. И вот майор приехал возвращать все как было. При этом «освободитель» так верил в миссию своей армии, что привез в Херсон семью. И подорвался в машине вместе с женой и восьмилетней дочкой!

Онлайн–партизаны 

Россияне с первых дней оказались не готовыми к реальности, в которой их не только не встречают цветами, но еще и деятельно ненавидят: война, развязанная Россией, не могла не породить партизанское движение на оккупированной украинской территории. Партизанят многие, и для этого не надо лично проводить диверсии.  Украинские граждане, например, массово транслируют передвижения колонн и отдельных групп оккупантов украинскому государству в режиме реального времени. В первые недели войны бывало, что передвижение российской техники транслировали одновременно десятки наблюдателей из многоэтажек по обе стороны дороги. 

Украинцы жили в своей вполне устоявшейся, очень удобной стране с легитимной, который уже раз подряд переизбранной на демократических выборах властью. Властью, которую они привычно ругали, однако и не признавать ее достижений глупо – например, выехавшие в Европу украинские беженцы с удивлением обнаружили, что как цифровое государство Украина давно обогнала Германию, Италию или среднестатистическую Польшу. И это не только про денежные переводы, которые в Украине совершаются мгновенно, а в Польше или Германии, например, – в течение одного рабочего дня. Это и про такой доступный для каждого украинца государственный сервис в приложении для смартфонов «Дія» (действие – укр.).

В «Дії» на смартфоне у корреспондента издания все действующие для каждого украинского полицейского или пограничника электронные копии документов – оба паспорта, права, сертификат о вакцинации, свидетельства о рождении детей. В этом же приложении можно зарегистрироваться в качестве предпринимателя и вообще сделать множество полезных вещей. На первой странице этого приложения с февраля каждый украинец видит три иконки, нажав на которые можно внести донат на создаваемую министерством цифровой трансформации украинскую армию дронов, купить военные облигации для помощи ВСУ и, главное, войти в программу «єВорог» («есть враг» – укр.).

Программа «єВорог» позволяет каждому законопослушному гражданину Украины на своей земле в режиме реального времени сообщать в специальный чат–бот о движении вражеских колонн техники, о месте, где ночуют оккупанты, о людях, что с ними сотрудничают. Сообщать государству в специально созданной этим самым государством программе о враге – никакой отсебятины и «партизанщины»! По состоянию на сентябрь чат–ботом «Дії» воспользовались более 368 тысяч украинцев, сообщал вице–премьер по вопросам цифровой трансформации Михаил Федоров в своем телеграмм–канале и от имени военных рассказывал о приоритетах на ближайшее время. В частности, в сентябре ВСУ интересовали не только скопления войск и техники, но и ее перемещения железной дорогой, склады с боеприпасами, РЛС, позиции артиллерии, полевые аэродромы для вертолетов, места проживания командного состава российских войск…

В чат–боте активных пользователей поощряют, помогают с методиками определения геолокации и выводят в случае необходимости на персональных кураторов. «Дія» – была эксклюзивом только в первые недели, дальше возникли аналогичные региональные телеграмм–каналы со своими чат–ботами. Группа «НАДЗОР ХЕРСОН», например, координировала первые митинги протеста в городе, затем она превратилась в полноценного участника украинской разведывательной сети в регионе.

Сейчас в ней больше 42 тысяч подписчиков, и по ее ленте удобно наблюдать за направлением наступлений ВСУ. По состоянию на 29 октября последние сообщения в чате были с просьбой сообщить, что происходит в районе херсонских поселков Меловое, Качкаровка; посмотреть, откуда стреляют и куда наносятся удары. Ранее в чате просили посмотреть, есть ли движение поездов в населенном пункте Каланчак; срочно дать информацию «про склады, штабы и все что возможно» в конкретном квадрате Херсонской области, простирающемся от Давидов Брода до сел Криничанка и Красносельское. Через этот чат также собирают деньги на помощь украинским подразделениям, освобождающим область. В частности, там благодарят за помощь в покупке тепловизора и «1 пр теплых перчаток».

Кто это – партизаны?

Координатор проектов «Украинской миротворческой школы» в Херсонской области Сергей Данилов называет этот феномен массовой, всесторонней гражданской разведки действий оккупационных сил «большим Сенсором».

– Партизаны на Херсонщине есть и, насколько я вижу, они делятся на три категории, – говорит Сергей Данилов. – Есть отдельные герои и самоорганизованные группы. Как мне рассказывают про определенные села: собрались парни вечером, избили патруль до состояния реанимации, забрали оружие и ушли, или взяли ножи, порезали и ушли, в третьем случае напоили клофелином – и горло перерезали. Это все не слухи, а реальные случаи. Говорят мне: «Днем они нас, ночью мы их!». Такая первая категория. 

Вторая категория – это дистанционное минирование, оптика. Понятно, что это подготовленные люди – либо те, кто не вышел из окружения и установил связь с внешним сектором обороны Украины.  Или же это специально засланные люди, которые работают по определенным направлениям.

Ну и третья категория – это те, кто клеит листовки, наблюдает и потом сообщает кому надо [о действиях оккупационных войск]. 

Сейчас Херсонщина – это один большой «Сенсор», утверждает Данилов: «Поэтому и фильтрационные мероприятия РФ в отдельных местах при таком раскладе достигали 100% охвата всего мужского населения: всех в ямы! Так было, например, в Станиславе – всех мужчин, начиная с 16 лет и без верхнего предела возраста, задерживали, били пару дней, держали в ямах, которые люди сами и копали. Станислав – он на правом берегу Днепра, там самые «инстаграмные» места, днепровские кручи, красота, через которую сейчас техника идет...» 

По словам Данилова, тотальные зачистки идут и на левом берегу Днепра:

– Полный шмон домов, проверки телефонов – везде, где переправы, где идет техника, где квартируют войска. На тотальные фильтрационные лагеря, как под Мариуполем, у русских не хватает сил и средств, просто не хватает. Хотя тюрем задействовано много – 17–я колония в Геническе, 90–я и ИВС в Херсоне, СИЗО в Новой Каховке, отдельные пыточные места типа ПТУ в Геническе, где оборудовали «катівню» [кат – палач, укр.].

Сейчас оккупанты осознали, что, несмотря на фильтрационные карательные мероприятия, «Сенсор» все равно работает. Так что перед проходом или работой важной техники – ну, там «Панцири», РЛС, комплексы С–300, «Небо–М» – они просто в отдельных городах на день–два тотально вырубают свет и связь. Не могут бороться иначе…

Наш корреспондент поговорил с заместителем мэра Херсона Романом Головней, он выполнял обязанности мэра перед входом российской армии в город, а потом устранился от сотрудничества с оккупантами, однако оставался в городе до конца мая.

– Кто наши партизаны? Я был партизаном! – рассказывает Роман Головня. – Я тоже делал все для того, чтобы уничтожить врага. Партизаны – это ж разные люди. Бабушка, которая звонит сыну и сообщает, что за хатой стоит танк или «у Гали в доме русские штаб сделали» – она ведь тоже своего рода партизан, потому что тоже рискует. Потом кто–то организует все это в группы, направляет потоки информации, чтобы нанести врагу удар. У меня осталось там много знакомых, которые сейчас собирают информацию – и все понимают риски.

Конечно, одно дело, когда ты живешь своей обычной жизнью, а вечером – отзвонился и передал увиденную и услышанную информацию. А другое, когда кто–то специально занимается только этим. Лично я целенаправленно ходил целыми днями, смотрел – кто, где, чем занимается, где что расположено. А кто–то в лесу, к примеру, в это время оружие складировал, готовил схроны. Все по–разному. Такого, чтобы заранее готовили большую сеть – такого не было. Хотя, конечно, специальные группы заходили и заходят на оккупированную территорию.

Сельский партизан

Открыто писать о действующих участниках украинского партизанского движения невозможно – любая подробность, упоминание мелких обстоятельств задержания мужчин и женщин из цепочки выдает ее всю. Но есть реальные партизаны из уже освобожденных областей. Помните гольф–клуб в Макарьевском районе Киевской области? По странному совпадению поиски партизана, имя которого можно было бы назвать, завели корреспондента «Спектра» в Макаривськую сельскую громаду Бучанского района Киевской области, на окраины того самого гольф–клуба.

На молодого киевлянина Романа Мудренко мы вышли после рекомендаций источников в украинских силовых органах. Он, можно сказать, полностью верифицированный партизан, отличившийся в боях начального периода войны под Киевом. Роман по состоянию на 24 февраля жил в Киеве, но у него в родном доме в селе Плахтянка неподалеку от Макарова оставалась родная мама, из–за тяжелой болезни получившая инвалидность. В первый день войны Роман с отчимом сразу же отправились в свою Плахтянку пешком. Шли рядом с колонами машин с покидающими Киев горожанами, дважды их подвозили – за сутки как–то до дома добрались.

По словам Романа, его родное село на случай войны очень хорошо расположено – в лесах вдали от основных дорог и коммуникаций, к тому же село старое, с узкими улицами – технике толком не развернуться. «До нашего села и немцы добрались в последнюю очередь, и русские в него зашли только под конец», – спокойно поясняет Роман (в Украине часто и подробно сравнивают эти две оккупации).

Добравшись до дома мамы, Роман сразу пошел к старосте – записываться «в тероборону». Территориальная оборона (ТРО) в Украине создавалась по закону, там все понятно – по официальной бригаде в каждую область, батальоны у таких бригад формируются в каждом районном центре, и точка. Схема чем–то похожа на реестровое казачество времен Богдана Хмельницкого – в официальной территориальной обороне все добровольцы подписывают контракты, получают не только оружие, но и зарплату. Их статус, в сущности, ничем не отличается от солдатского, закон разрешает отправлять подразделения ТРО на фронт за пределы своих областей – и они там массово воюют.

Не районные центры – города типа прифронтового стотысячного Торецка или села в пару тысяч жителей типа Плахтянки – могут создавать у себя только добровольческие формирования ТРО. Им при определенных условиях и должном оформлении могут выдать оружие, но не станут с ними заключать контракт – со всеми вытекающими отсюда последствиями в виде отсутствия заработных плат и снабжения от волонтеров и местных администраций.

В Плахтянке в местный отряд записалось 55 мужчин, оружие они так и не получили – село оказалось отрезано наступающими российскими частями от райцентра. Сам Макарив взят полностью не был, дальше речки в центре города россияне пройти не смогли. Как рассказывает Роман, местный отряд работал на собственных ресурсах – нашли несколько полицейских бронежилетов, травматическое и охотничье оружие, сварили противотанковые ежи и перекрыли въезд в село. Мужчины организовали дежурство на окраинах, помощь старосте. Среди добровольцев обнаружился «авторитетный человек» – так Роман определил местного жителя, который то ли сам был депутатом, то ли был женат на представителе власти. Именно он дал Роману первый контакт с украинской властью – связал его с СБУ.

Бои шли где–то вокруг села, в соседнем гольф–клубе россияне организовали свою базу. Мимо постоянно ездила техника, но к селу военные подъехали только под занавес оккупации на бронеавтомобиле «Тигр». Баррикаду на въезде украшали таблички «Мины!» – и российские солдаты дальше не поехали, ограничились короткой перестрелкой. На их пулеметную очередь местные ответили выстрелами из карабина «Сайга».

С первых дней Роман искал себе применение, знакомыми лесными тропами вышел к базе россиян в гольф–клубе, второй раз взял с собой товарища и понял, что это плохая идея.

«Я изучал тактику на военной кафедре в университете, читал литературу специальную, понимал, как вести себя и как идти по лесу, чтобы не было никакого шума, как к ним подбираться, а мой друг как раз сильно шумел! Мы едва не попались», – объясняет он свое последующее одиночество в разведке.

Роман Мудренко ежедневно выходил на разведку в лес, оборудовал для себя целый наблюдательный пункт в торфоразработке рядом с гольф–клубом – «там была яма, в которую складывали срезанные деревья, я просто прятался в иголках» – и успешно корректировал огонь артиллерии украинских военных. К тому времени Роман был уже на прямой связи еще и с артиллеристами 14–й отдельной механизированной бригады имени князя Романа Великого, и с связной из аэроразведки сил специальных операций ВСУ.

«Я вычислял позиции русских по геометрическим фигурам, у меня была карта, я определял, где, к примеру, размещаются войска, и звонил нашим, – рассказывает Роман. – Говорю: «Возьмите карту у лесников! На такой–то просеке выехала машина и там они стоят» – лес–то в свое время лесники по квадратам поделили! Или говорю: «Возьмите карту Плахтянки, смотрите такую улицу, найдите Гавронщину, проведите линию, на карте у вас должно выйти 4 см – это будет вот столько километров, потом проводите луч на столько сантиметров по карте и между линиями у вас будет полукруг, где размещаются российские войска. В итоге это давало результаты».

– Вам не предлагали просто давать координаты на гугл–карте?

– Предлагали, но я объяснял, что я нахожусь в пяти километрах от своего села просто на лужайке посреди леса, интернета нет – и это во–первых. А во–вторых, меня просто сейчас накроют! Мне говорили что–то про координаты, но… Я спрашивал: «У вас есть записи того, как и что я говорю? Делайте по моим записям по карте!» – и действительно получалось.

Под конец оккупации, к 20–м числам марта россияне уже воевали лениво, не хотели совсем ничего. С 8:00 до 10:00 выезжала их машина с ракетами для «Градов», ее обычно сопровождал танк Т–72. Потом начинали они стрелять – в сторону Бучи или по Киеву. Стреляли обычно с 17:00 до 19:00. Остальное время прятались, отходили куда–то, рассказывает Роман. В такой момент он украл у россиян рацию – «Тапик» (рация советского образца ТА–57).

«Как рацию украл? – переспрашивает Роман. – Просто получилось, на исходе оккупации у россиян уже не хватало сил охранять весь периметр вокруг себя, техника к тому же стояла вперемежку – подбитая и целая еще. Исправную технику они еще как–то контролировали, а битую…В такую подбитую бронированную машину я и пробрался, забрал, что нашел – рацию».

«Мы настроились на волну их – что–то слышали, что–то нет… – вспоминает мужчина. – Почему? У них рации – на километр–два добивают, этот русский «Тапик» в итоге не очень помогал – ни нам, ни им.  Например, та группа россиян, что была на Гавронщине в гольф–клубе, уже под конец не могла связаться с той группой, которая стояла на Квитучому поли около Колонщины, там 5–6 километров, а они между собой связи не имели!».

События в феврале–марте 2022 года в Киевской области развивались стремительно, от вторжения захватчиков до их бегства прошло всего пять недель, потери были страшные, но и боевого опыта все набирались очень быстро. Все – и российские военные, и партизаны – приспосабливались к резко меняющимся обстоятельствам.

«К нам зашли россияне 18–19 марта, тогда уже шли небольшие колонны, в три–четыре машины, военная разведка – у них новейшее снаряжение было, – рассказывает Роман. – Их накрывало в окопах постоянно, и с моей подачи тоже, и они двинулись вглубь, к нам в село. Это по факту был уже конец [оккупации], они очень боялись, все уже очень изменилось». Если вначале оккупанты работали полными пакетами «Града», то во второй половине марта уже выпускали всего по три–четыре ракеты за залп. 

Россияне к тому времени уже что–то выяснили о местности вокруг. Например, понимали, где находятся газовые линии, за границами села была крупная линия на Житомир, по ней украинские силы не стреляли, и русские военные стали прятаться рядом. Они не чувствовали себя хозяевами. Но и украинцам на местах тоже было непросто. К тому же оккупанты стали привлекать к борьбе с партизанами кого–то их местных. «Когда я как–то с утра пришел передавать координаты, то по мне начали стрелять – кто–то из местных, может лесник, охотник начал сдавать тропы? –  говорит Роман. – Человек из Сибири или какой–то области России просто не мог ориентироваться в наших этих небольших лесных дорожках. Вглубь леса они обычно боялись заходить».

На тот момент Мудренко помогал старосте их села – они спрятали весь архив, компьютеры, флаг сняли с сельского совета и спрятали, хотя  село не было оккупировано, и россияне туда не зашли. «В самом начале в нашей местной теробороне было 53–55 человек записано, под конец нас осталось 7 человек на село в 2000 довоенных жителей, – говорит Роман. – Многие выехали – это давит на психику, когда ты засыпаешь и не знаешь, проснешься ты или нет; нет света, газа, интернета, никакого выхода на людей – ловили только радио иногда и что–то слышали. Мы до последнего просили оружие, нам обещали – как военные, так и ТРО Макарива, но все дороги были отрезаны».

Живут как жили

История добровольческой самообороны в селе под Киевом была бы неполной без финала – люди разъезжались от войны, защитников у села оставалось все меньше и меньше. В конце марта они копали ямы – окоп в центре и схроны для документов и техники. И тут в село зашел отряд русских военных.

«Оккупация как у нас происходила? Они заехали по центральной улице, спонтанно без особой подготовки, какая–то скорее всего разведка, – рассказывает Роман. – Единственное, за день до того они отодвинули противотанковые заграждения, мы уже понимали, к чему идет. У меня от уехавших собралась куча имущества – пара бронежилетов полицейских, травматика, карабин – я все это закопал».

В село заехали не каратели, а небольшой отряд разведки, на двух бронетранспортерах, и дело они имели не с военной силой, а с группой гражданских без оружия – имена тех, кто копал яму в центре села россиянам тут же стали известны.  «Их было примерно два десятка, они зашли сразу к соседке – ее дом был ближе к дороге, чем наш, искали что–то в огороде, обыскивали пристройку, – рассказывает Роман. –А потом пошли к нам, и они уже знали куда идут – во двор не заходили, заняли боевые позиции вокруг калитки нашей, окликнули мать мою – она на кухне как раз была – и сказали, чтоб я с отчимом с документами вышли на улицу с поднятыми руками. У нас был сосед еще в доме, и нас втроем поставили у гаража возле хаты. Сразу сказали: «Мы знаем, что ты рыл окоп!».  Соседа старого отпустили, отчима отвели в сторону, а меня прикладами в спину погнали к этой яме».

Романа били, раздели до трусов, осмотрели (это стандартная процедура у российской армии – ищут «нацистские наколки» и характерные потертости, синяки, повреждения кожи от бронежилета, приклада, спускового крючка автомата) и спустили в эту выкопанную яму, на расстрел. «Называли нацистом, бендеровцем, угрожали, что если я копал яму, то меня и похоронят в ней, начался допрос – двое стояли рядом в этой яме, а третий – сверху спрашивал, – говорит Роман. – Первый вопрос был: «Ты перед смертью конфет хочешь или сигарету выкуришь? – я попросил сигарету».

Били, по словам Романа, имитировали расстрел – все это под причитания больной матери – солдаты решали, убивать или нет гражданских, взятых без оружия, без любых найденных улик, в чужом старом тесном селе на излете оккупации… Однако российские военные после издевательств пойманных отпустили, наскоро поели тут же на улице и после выполненной «зачистки» поехали своей дорогой дальше.

«Я посмотрел потом, что они ели, – угрюмо говорит Роман. – У нас в селе все бабы свою закрутку (так в украинских селах называют домашнюю консервацию – прим. «Спектра») метят по–особому, там вместе с остатками их армейских рационов были только банки, помеченные моей соседкой. Да и сама она потом, видя такое дело, пришла и извинилась – мол грозили убить ее мужа, и она меня назвала. Врет все! Я говорил про нее СБУ и старосте – никто ничего не делает, староста у нас такая – и нашим и вашим. Говорит, что сами, по–соседски разберемся. Они живут как жили, мы с ними просто не здороваемся и не разговариваем».

По словам Романа, СБУ в районе занимается только одним лесником, который точно с россиянами работал, а все остальные явные и подозреваемые предатели живут своей жизнью. Сам Роман Мудренко тоже живет своей жизнью – в официальной ТРО он не был, в армию по месту прописки в Дарницком районе города Киева его пока не призвали, на военном учете он состоит – говорит, что, если получит повестку, в армию пойдет. А пока восстановился на работе, со своими двумя высшими образованиями он востребованный специалист. С командиром 14–й отдельной механизированной бригады ВСУ, телефон которого у него до сих пор забит в смартфоне, он так и не встретился, бригада пошла воевать дальше – там, в новых точках, у нее новые корректировщики и друзья из местных…