Владимир Мирзоев — режиссер театра и кино, сценограф, педагог, лауреат Госпремии России. Постановщик успешных спектаклей в Ленкоме, театре им. Пушкина, театре им. Вахтангова. Создатель множества кинокартин («Борис Годунов», «Человек, который знал все» и др.), а также нашумевшего сериала «Топи» (2021), снятого по сценарию Дмитрия Глуховского.
– У вас с 1990-х-нулевых было очень много активности в театре и кино. А несколько лет назад — скажу, как есть, это было после Болотной площади — случилось затишье. Есть связь? Вот был плодотворнейший тандем Мирзоев-Суханов, а потом — пустота.
– У меня нет должности, я — вольный стрелок. Меня либо приглашают на работу в театр, либо нет. В 2015-м я поставил на большой сцене два спектакля: «Вишневый сад» Чехова в театре им. Пушкина и «Безумный день» Бомарше в театре им. Вахтангова. С тех пор в государственных театрах работу мне не предлагали. Единственное исключение — РАМТ. Алексей Владимирович Бородин протянул мне дружескую руку. Я поставил пьесы Дэвида Мэмета и Михаила Угарова. Правда, на малой сцене, для тридцати зрителей. Была еще антреприза — «Загадочные вариации» Эрика Эмманюэля Шмитта.
Это был период, когда в Министерстве культуры царил господин Мединский. Что это за персонаж, думаю, описывать не надо. Я не знаю доподлинно, но, насколько мне известно, Минкульт распространял по театрам «черные списки» людей, которые были политически неугодны. Поэтому мои знакомые директора и худруки, к которым я обращался, прятали глаза, ничего не поясняя и толком не говоря, но на работу меня не брали. Запрет на профессию, но подленький такой, по-тихому, чтобы все шито-крыто.
Ну, что уж тут говорить… Мы знаем публичную историю с «Гоголь-центром», Кириллом Серебренниковым и его коллегами. Это дело было инициировано не кем-нибудь, а господином Мединским. Мы понимаем, что это за человек, и про его министерство все давно ясно, и про его взаимоотношения с творческой интеллигенцией.
– Вы с Максимом Сухановым все время в творческой связке…
– Не все время. Когда есть возможность что-то сочинить. А она есть не всегда. Максим теперь по большей части живет в Берлине. В нашем случае просто «опустился шлагбаум». В театре им. Вахтангова худрук — Римас Туминас, талантливый человек, у нас давние добрые отношения. Но Римас — иностранец, его можно уволить в любой момент, если он взбрыкнет, ослушается, просто не продлят с ним контракт. Это очень удобно для начальства, проще пареной репы. К Римасу у меня нет претензий — он невольник в этой ситуации.
– Но с Максом, как бы то ни было, у вас правда много совместных работ. Почему именно он?
– Их действительно много. И это все важные для меня работы. Но их могло быть гораздо больше, и в театре, и в кино. В режиссерской профессии это чудо случается — есть явная творческая химия (или лучше сказать синергия?) с актером. Иногда с актером, иногда с актрисой — у меня в разные периоды жизни были женские и мужские аватары. У Мейерхольда была Бабанова, Гарин, в последний период Зинаида Райх. У Анатолия Васильевича Эфроса были такие актеры — Лев Дуров, Анатолий Грачев. И главная среди них, конечно — удивительная Ольга Яковлева. Через эту актрису наиболее полноценно транслировался замысел режиссера, его эмоции, образы.
Ведь сам режиссер не выходит на сцену, ему нужен идеальный партнер. Не марионетка, нет, единомышленник. Замысел, как свет, проходящий сквозь призму — он может сильно исказиться, либо наоборот, преобразиться и стать еще волшебнее, еще ярче. Макс в моей жизни такой актер. Для него мне всегда интересно придумывать роли. Надеюсь, я для него тоже такой человек. Ну, если бы это было не так, мы бы не работали вместе столько лет. Первую работу мы сделали в далеких 1995−1996-х годах — это был «Хлестаков» в театре Станиславского. Максим удивительный, великий актер. Думаю, он в том возрасте, когда этот эпитет его не испортит.
– А кто-нибудь из юных есть ему под стать? Вот вы только что сняли сериал «Топи». Там полно молодых незамыленных лиц. И там есть и пока не совсем знакомые широкой публике ребята, и уже довольно известные. Есть, может быть, среди них у кого-то такой же мощный потенциал?
– На «Топях» мы встретились с Иваном Янковским (Денис) и Тихоном Жизневским, он сыграл журналиста Макса. Мне было интересно работать с ними, легко и весело. Мы сочиняли сложные роли вместе, в соавторстве и полном взаимопонимании. Мы сразу подружились. У Ивана и Тихона невероятный творческий потенциал — притом, что они очень разные. Вот о них я как раз думаю, сочиняю для них что-то новое.
– Про «Топи» хочется побольше узнать. Мне там многое кажется архетипичным в смысле образов, ситуаций, обстоятельств, пространств. Например, есть девочка-припевочка, а есть девочка-развратница. Молодые ребята из одной привычной среды попадают в другую — непривычную. И мальчишка есть, дерзкий романтичный, и другой — Иванушка-дурачок. И мне, как преподавателю в вузе, где я могу рассказывать про этот сюжет, особенно интересно наблюдать, как по-разному все это воспринимают.
Но вот эта многоуровневость, когда за одним пространством как бы оказывается еще одно, множество этих масок у героев — это круто, и по-моему, такого кино у нас давно не было. Очень рада еще и этому вашему возвращению — через именно такое кино. Расскажите про этот проект.
– Митя Глуховский прислал мне сценарий — тогда это было четыре серии. Сценарий, написанный в 2012 году, уже прошел несколько кругов ада на телеканалах. Без особого результата. Мы с Митей познакомились в фейсбуке и встретились, чтобы обсудить «Топи». Уже в той, первой версии, сценарий меня захватил. Я сказал Мите: «Да, это моя история. Давайте попробуем найти продюсеров».
И мы их долго-долго искали. Тогда еще не было интернет-платформ, были только телеканалы, поэтому вариантов у нас было немного. Все эти годы мы ходили по своим знакомым, рассылали сценарий, но ничего не срабатывало. Конечно, это не для нашего ТВ история.
В тот момент, когда появились интернет-платформы, во-первых, возникла реальная конкуренция. Во-вторых, та часть нашей страны, которая давно отказалась от телевизора, сидит в Интернете и которую можно назвать модернизированной, просто ушла в другой контекст. Этот зритель смотрит все самое интересное, что выходит сегодня в Европе и в США. Этих людей сложно облапошить, подсунув им туфту, «осетрину второй свежести» — они просто не будут это глотать. Так что возникла не только здоровая конкуренция между ТВ и интернет-платформами — появилась молодая, продвинутая аудитория. Ей необходим другой уровень сложности, она способна оценить уникальность темы, художественного языка.
Когда это произошло — расширение возможностей — возникли варианты и для нашего проекта. Кстати, именно Максим Суханов, помог нам найти продюсеров.
– Хорошо, что и вы, и Макс вернулись в общекультурное пространство, так скажем. Это приятно. Потому что хорошо помню, что вот, было много фильмов, много спектаклей ваших, а потом раз — и все прекратилось.
– В стране возникла ситуация, когда отмалчиваться было стыдно. Я довольно откровенно и публично говорил о своих ощущениях. Власть стала действовать, как разбойник с большой дороги. И это вызвало во мне невыносимое чувство стыда — за взрослых людей, моих соотечественников, которые так и не поняли самого главного: современный мир — это не про геополитическое влияние и расширение территорий, это про синергию, творчество и разнообразие картин мира.
– Я помню свое ощущение от понимания этой причинно-следственной связи: вот вышли Мирзоев и Суханов на эту Болотную площадь, а потом их просто не стало в культурном смысле.
- Это все и сейчас продолжается. Молодые актеры, которые записали ролики в инете в связи с отравлением Алексея Навального, те, кто раньше выходил на одиночные пикеты в защиту Ивана Голунова и Павла Устинова, испытывают те же проблемы. Им перекрывают кислород, снимают с проектов, ломают им судьбу.
- А «Топи» — это про Россию в целом? Или про что? У меня, признаться, это некий образ богооставленности, причем, когда не Он тебя оставил, а ты отвернулся. Пространство в «Топях» для меня это как бы не про место, а про состояние души. Уныние, беспросветность, потерянность, безвыходность. И ужасающая цикличность такого бытия. Знаете, как платок Фриды, который она видит каждое утро.
– Можно формулировать долго. Но я постараюсь не превращать свой ответ в философский трактат. Митя Глуховский неоднократно говорил, что «Топи» — это энциклопедия русской жизни. Он имел в виду некий набор проблемных состояний, в которых находятся наши герои. Но и типичный русский человек тоже. Энциклопедия, в которой зафиксированы его страхи, фобии, травмы.
Для меня в «Топях» важна идея обусловленной реальности. Мы все живем в воображаемых мирах. И эти миры очень разные. Иногда они точно сформулированы, и тогда локальная культура жестко привязана к одной религии. Или идеологии. Есть четко сконструированный цивилизационный каркас. Иногда этот воображаемый мир размыт, как, допустим, в Соединенных Штатах. Разные представления о реальности, разные картины мира, но все эти люди сосуществуют в одном политическом пространстве и в одной географии, внутри одной страны.
Жители Земли очень медленно покидают нулевую позицию и переходят в цивилизацию первого типа, где есть единое человечество, всемирная цивилизация. Этот процесс принято называть глобализацией, и он не так давно стартовал, но идет с бешеной скоростью. Границы для информации становятся прозрачными, но в полный рост встает проблема локальной культуры.
Если народ N считает, что его картина мира единственно верная, а все другие — ошибочны, у данной локальной культуры есть только два пути. Первый: она должна опустить железный занавес, отделив себя от мировой цивилизации. Цену такой самоизоляции сравнительно недавно продемонстрировал колосс на глиняных ногах, Советский Союз, а до него Япония, которая вела политику «страна на цепи» до середины ХIХ века. Второй вариант: завоевать весь мир и заставить всех «неверных» принять свою картину мира.
Выбор прост и вариантов нет. И это касается как отдельного человека, так и целого народа. Или вы принимаете концепцию, что другие картины мира столь же хороши, хотя они и не наши, или вы агрессивно навязываете свою — другим. Для меня «Топи»– это развернутая метафора этой темы.
– Ого! Такая мысль даже не приходила в голову.
– Но я же не настаиваю! Я не навязываю вам свою картину мира.
Меня в высшей степени устраивает жанр, в котором был написан сценарий — синтетический. Это отчасти триллер, отчасти фэнтези, драма, немножко фильм ужасов. Этот синтетический жанр, изобретенный Митей, позволил всей команде сочинять и мыслить небанально.
– Ну, потому, видимо, все и воспринимают так по-разному этот сериал. Ни один не видит эту историю как-то предсказуемо.
– На это мы и надеялись. Надеялись, что каждый увидит свой слой. Или сразу несколько — зависит от человека. Думаю, рациональный человек будет считывать нашу историю одним способом, человек интуитивный, верующий — другим. И это мне очень дорого — говорить о сложных вещах нелинейно.
– Более того, мы сами, спустя время вернувшись к этому кино, тоже будем воспринимать его по-разному.
– Согласен.
– Знаю, что была часть зрителей «Топей», которые негативно восприняли эту связь такого гиблого места с общим образом нашей страны.
– Я не особо интересуюсь комментариями. Но несколько таких остро негативных комментариев бросились в глаза. Мне было интересно — а кто эти люди, которые вот так агрессивно пишут? Смотрю профиль. И, как правило, яростный комментарий идет от антинавальниста или какого-нибудь прокисшего поклонника «Яблока». То есть резкие высказывания идут от людей, у которых совсем другая картина мира в голове, непохожая на мою. Ну и отлично! Сильная реакция — как негативная, так и позитивная — это хорошо. Когда ни холодно, ни горячо — гораздо хуже. Это означало бы, что мы сделали что-то посредственное, бледное.
– А почему такая концовка в «Топях»? Я ждала не то, что там «все поженятся», но как-то уж совсем неожиданно грустно. Типа ничего нельзя изменить в этом отдельно взятом аду.
– Я считаю, что управляющая система ведет совершенно суицидальную политику по отношению к населению, а, значит, и к государству в целом. Блокируя модернизацию и развитие России, власть отнимает у страны будущее. Это феноменальный эгоизм сословия, почти полностью вышедшего из рядов коммунистов-коллективистов. Чиновники действуют исключительно в своих личных интересах, которые все реже совпадают с интересами граждан. «Новые дворяне» пытаются самосохраниться во власти, но делают это за счет будущего страны. Это реально самоубийственная история. Поэтому в «Топях» такая концовка. Как я уже сказал, это ведь не только история конкретных молодых людей — это метафора, притча. Энциклопедия русской жизни.
– Давайте пофантазируем: как вы полагаете, у нас какой путь в целом и есть ли он? Или у нас путь в такой ситуации, только как тот, что был сто лет назад?
– Пророчить — дело неблагодарное. Ограничусь констатацией. Сегодняшнее положение вещей… видим ли мы хоть какое-то развитие, эволюцию? Нет. Наша экономика пребывает в стагнации с 2008 года, уже 12 лет. Если бы экономика росла хотя бы на 2,5% в год, каждый из нас был бы богаче на 30%. Деградирует образование, здравоохранение, культура становится все более не свободной, а, значит, все более провинциальной. Потому что Россия — все более закрытая система. Тут, извините, работает второй закон термодинамики, с которым не поспоришь: в закрытой системе неизбежно повышается энтропия, то есть нарастает хаос.
– Ну раз накал повышается, он может привести к какому-то изменению?
– Или можно вспомнить теорему Пригожина. Не «повара», конечно. Ильи Пригожина, бельгийца русского происхождения, нобелевского лауреата. Простите за неточности — я своими словами. Если система перестает адекватно отвечать на локальные вызовы, она на некоторое время приходит в статичное состояние, а потом обваливается снизу до верху от любого локального прокола. Частный случай этой теоремы — СПИД. Если нет иммунного ответа на насморк, человек может помереть от насморка. Нет иммунитета, нет реакции на вызов. Управляющая система, с которой мы имеем дело сейчас, она именно такая. Принципиально не реагирует на исторические, экономические, политические вызовы.
Что такое выход людей на улицу? Или попытка Алексея Навального участвовать в президентской кампании? Это попытка диалога. Но власть не желает диалога, она использует единственный инструмент — насилие. И этот инструмент не работает на историю. Людей можно заставить сидеть дома, но перестать мыслить — нет.
Система, которая не эволюционирует, не реагирует на вызовы истории и все глубже уходит в депривацию, ведет страну к ужасным потрясениям.
– И гибких решений мы не знаем, ментальность у нас такая.
– А это не ментальность. Это наша культура, передающаяся из поколения в поколение. Плюс испорченная некачественная элита, которая засиделась наверху. Смены элит не произошло в 1991 году — вот в чем беда. Это была «бархатная революция» сверху, в результате смены элит не случилось.
Но стоит обществу в целом принять волевое и, я бы сказал, историческое решение, что мы над нашей культурой энергично работаем, что мы готовы ее изменить — и все начнет быстро меняться. Грузия — хороший пример. Это была самая коррумпированная республика в СССР. В культуре Грузии была коррупция, кумовство. Саакашвили решительно изменил эту ситуацию. Коррупция даже в полиции исчезла.
– Но у нас масштабы другие.
– Но у нас же федерация. Разбейте мысленно Россию на триста тридцать три Грузии. И что мешает работать в каждом регионе, как если бы это было маленькое полноценное государство? Это не передается генетически. Это передается культурно, а культуру можно изменить.
Я конструктивист. Я считаю, что реальность можно и нужно менять.
– «Топи» — про то, что нам пора как раз это сделать? Или они как констатация того, что у нас все плохо?
– Наши герои совершают свой выбор. Это выбор окончательный и фатальный. Но если говорить про финал, который связан с идеей циклического времени, то да, это констатация положения вещей. Но Россия скоро, я думаю, по историческим меркам очень скоро, выйдет из своей архаики. Из циклического времени. И попадет в осевое, в современность. И будет очень быстро развиваться. Чехов нам обещал «прекрасную Россию будущего» через 200 лет. Сто двадцать уже прошло. Хотя мне бы хотелось, чтобы это произошло в течение наших жизней.
– Было бы замечательно! Большое спасибо.