«Мы живем в мире, где идет война». Пианист Ян Лисецкий о концертах для беженцев и бессмертии русской классики

АВТОР: СЕРГЕЙ НИКОЛАЕВИЧ

4 марта на сцене Национального театра в Риге с сольным концертом выступил Ян Лисецкий. Его называют «абсолютным пианистом своего времени». Из своих неполных двадцати семи лет Ян провел за роялем почти двадцать два года, заслужив славу одного из самых тонких современных интерпретаторов Шопена, Моцарта и Бетховена. Несмотря на канадское гражданство, Лисецкий остро ощущает собственную принадлежность европейской и польской культуре. Об этом и о многом другом он рассказал накануне концерта в интервью для «Спектра» Сергею Николаевичу.

В день его приезда зима вернулась в Ригу. Снег валил беспрерывно, заставив немало понервничать организатора гастролей, продюсера Евгения Винтура (Winstag production). Вдруг самолет опоздает или вовсе отложат рейс? Аншлаг, который еще недавно был предметом его профессиональной гордости, мог легко обернуться неисчислимыми проблемами убытками.

Но с пианистом Яном Лисецким осечек не бывает. И по его вине концерты никогда не отменяются. Все просчитано до секунды. На сцене Национального театра он появился точно в срок,  подтянутый, улыбчивый, любезный, готовый к интервью и фотосъемке для «Спектра».

Недавно он приехал из Омана. Спрашиваю, что там делал. Ничего! Путешествовал с одним рюкзаком и отключённым айфоном. За десять дней ни разу не вышел на связь. Ни со своим агентом, ни с родителями. Абсолютная тишина и сверханонимность. Время от времени ему надо, чтобы о нем все просто забыли. Хочется раствориться в природе, в каком-то неопознанном крае, в пустыне или джунглях, неважно. Не думать о концертном смокинге, оставшемся висеть, упакованном в чехол. О клавирах и роялях, об интервью, обещанных и уже данных, где вопросы известны заранее и повторяются, как в дурном сне.

- Кем вы себя больше чувствуете, поляком или канадцем? Кого вы больше любите, Шопена или Моцарта? А вы вообще сейчас влюблены? 

- I’m not in love, - говорит Ян, растерянно хохотнув.  Этого вопроса он явно не ожидал. Хотя почему бы и нет? Он молод, красив, удачлив. У него роскошная  шевелюра. цвета спелой ржи. И голубые глаза, чуть срезанные уголками вниз. Отчего взгляд всегда получается  лукавым, а временами - надменным.

Польская гордость в сочетании с северо-американской общительностью и практицизмом. Признался же он мне, что последнее время стал всерьез интересоваться продюсерской деятельностью. В какой-то момент ему остро захотелось самому распоряжаться собственным талантом, временем, жизнью.

Почему считается, что этим должны заниматься посторонние, якобы специально обученные люди? Мол,    не дело для серьезного артиста возиться с гастрольными графиками, вникать в подробности, связанные с арендой залов, продажей билетов, рекламой…

Но Ян упрямый и чёткий. Свою музыкальную карьеру он начал в девять лет.  Ему едва исполнилось пятнадцать, когда компания Deutsche Grammophon заключила с ним эксклюзивный контракт. Он выступал вместе с такими мэтрами, как Клаудио Аббадо, Антонио Паппано, Даниэль Хардинг, Манфред Хонек. Записал все фортепьянные концерты Бетховена. Его норма – не менее ста концертов в год, причем на лучших филармонических сценах мира.

С невинной улыбкой он не боится задавать неудобные вопросы, обнаруживая недюжинную осведомлённость по части музыкального менеджмента, маркетинга, налогообложения. Недаром какое-то время он всерьез задумывался о том, чтобы стать юристом.

На самом деле Ян Лисецкий – это типичный пример IT classic, знающий, что ему надо и как этого добиться, не отходя от компа.

Что совершенно не исключает ни духа свободы, ни искреннего стремления к совершенству, ни поиска глубины в интерпретации. Собственно, его игра  – наглядное подтверждение того, что одно вовсе не исключает другого. Напротив! Может быть, именно  высокоразвитый компьютерный ум Лисецкого,  программирующий и рассчитывающий все заранее, делает его игру такой завораживающе совершенной и безупречно точной.

Нет, конечно, музыка для него - совсем не компьютерная игра, но всегда бегство от реальности. Таинственная ворожба с полузакрытыми глазами в концертной полутьме, уводящая нас в какой-то другой, неведомый, гармоничный мир. Там бушуют страсти, рушатся судьбы, звучат любовные клятвы. Перед нами романтик чистой пробы. Но Шопен в его исполнении совсем не похож на  усталого, истерзанного чахоткой гения, педантично  составлявшего программу своего панихидного концерта в парижском храме Мадлен. У Лисецкого Шопен не помышляет о смерти. И даже в минуты откровенной печали не отчаивается, а продолжает свою победную песню. И, конечно, этот особый звук, который, как правило, к зрелости тускнеет и мрачнеет даже у самых талантливых  пианистов. А у Лисецкого пока звук легкий, звонкий. Хрусталь баккара. Такой бывает только в юности.

Ян покорно позирует фотографу Ольге Павловой. И даже говорит, что рад этой фотосессии. Неловко, когда публика, ориентируясь на его фотографии десятилетней давности, рассчитывает на появление хорошенького вундеркинда, а тут на сцену выходит уже вполне себе взрослый дядя.

- Каждый раз, когда я подхожу к роялю, чувствую себя как перед долгим путешествием. Ты не знаешь, чем все для тебя закончится.  Может, это будет какой-то приятный, легкий, возбуждающий опыт или наоборот, тебя ожидают драматичные переживания и даже, может быть, стресс... Но в этот момент я абсолютно отключаюсь от всего, что происходит вокруг и просто превращаюсь в слух. Мне надо не просто извлечь какие-то звуки из рояля, но попытаться самому стать музыкой. Конечно, это происходит отнюдь не всегда. Я живой человек и завишу от многих привходящих обстоятельств: какой-нибудь средненький, плохо настроенный инструмент, случайный, чихающий, простуженный зал, психологическая усталость от предыдущих концертов  - все это, конечно, не может не влиять на мою игру. И тем не менее, класс музыканта, на мой взгляд¸ заключается в том, чтобы все эти обстоятельства не просто игнорировать, но уметь подчинять себе. Жизнь убеждает, что талант – это прежде всего твоя способность концентрироваться. Я этому продолжаю учиться.

- Вы, конечно, правы, музыка дает возможность убежать от реальности. Но рано или поздно реальность все равно настигает нас. Недавно весь мир вспоминал печальную годовщину – ровно год, как Россия начала войну против Украины. Чем стала для вас эта война?

- Известие о начале российского вторжения застало меня в Мюнхене. Накануне у меня была запись в студии с оркестром. И ни один человек, с кем я тогда общался,  не допускал, что вообще такое возможно – война в центре Европы! Я просыпаюсь 24 февраля и первая новость, которая попадается мне на глаза, – русские танки на территории Украины. Шок. А дальше тебе надо привыкать к мысли, что отныне ты живешь в мире, где идет война. И отключиться от этого невозможно, даже если у тебя канадский паспорт, а сам ты находишься в относительном порядке и безопасности.

- Как показали дальнейшие события, территория классической музыки тоже была подвергнута атакам со стороны тех, кто был возмущен российской интервенцией. Под запретом оказались не только артисты, поддержавшие режим Путина, но и русские композиторы классики. Приходилось ли вам с этим сталкиваться в своей гастрольной деятельности?

- Исключить русскую музыку из мировой концертной жизни нельзя. Как музыкант, имеющий польскую родословную, я не могу не ощущать свою связь с русской культурой и историей. Ну как можно запретить играть  музыку Рахманинова, Прокофьева или  Чайковского? Но мы не можем сегодня не понимать, что любая ассоциация с Россией и русскими вызывает очень болезненное восприятие и даже, может быть, чей-то гнев. В какой-то момент нам необходимо научиться находить баланс между отрицанием путинского режима и нашим отношением к русским классикам  - композиторам, писателям, художникам. Очевидно, что они не могут нести ответственности за то, что сегодня происходит в Украине. Как и то, что, запрещая или вводя на них какие-то ограничения, Запад делает заложниками этой войны, не только их, но и всех нас, артистов и зрителей.

- Вы, наверное, слышали о довольно щекотливой   ситуации, которая сложилась на фестивале в Висбадене, когда украинские артисты, узнав об участии Анны Нетребко, потребовали убрать ее имя с фестивальной афиши. Получив отказ, украинцы в знак протеста приняли решение вообще не участвовать в фестивале. Что вы думаете об этом?

- Пока лично мне не приходилось сталкиваться с такими ситуациями. Разумеется, есть немало больших артистов, которые за время своей карьеры так или иначе были связаны с российской властью или истеблишментом. Игнорировать это в нынешних обстоятельствах нельзя. Поэтому сегодня от любого артиста требуется очень внятное заявление по поводу его собственной  политической позиции. Без этого участие в международной концертной деятельности представляется мне маловероятным. Да и сам я, если речь зайдет о каком-то совместном концерте с российскими музыкантами, еще сто раз подумаю, а стоит ли идти сейчас на это. Хотя «никогда не говори никогда». И тем не менее еще до того, как вступить в переговоры, я очень внимательно вхожу во все детали, чтобы избежать ненужных проблем.

- Вы родом из Польши, хотя родились в Канаде. Что для вас значат польские традиции, музыка, история? В какой мере Польша продолжает влиять на вас?

- Я ощущаю себя поляком, хотя очень люблю Канаду, мою родину. И тем не менее в Польше я чувствую себя дома. И музыка, и люди, и польский язык… Все это дает какую-то необъяснимую силу и уверенность, что ты не один, сам по себе. Что за тобой твой род, твоя история, что ты вписан в одну общекультурную европейскую традицию, продолжателем которой являешься, хотя и родился за океаном. Очень остро я это почувствовал, когда в марте прошлого года, сразу после начала войны, давал концерт в Кракове. Зал наполовину состоял из украинских беженцев, которые только что вырвались из-под бомбежек. Многие из них потеряли близких, остались без крова над головой, без ясных перспектив на ближайшее будущее. Все, что у них было в тот вечер – это музыка. Единственное их прибежище и последняя надежда. Перед началом концерта был исполнен украинский гимн. Потом я играл Шопена. И было такое чувство, что эти его ноктюрны, полонезы, вальсы рассказывали нам знакомую историю про прощание с родиной, про вынужденное бегство из дома, про жизнь на чужбине. Ведь большинство из этих произведений Шопен написал в эмиграции, во Франции, где и умер, так и не увидев свою Польшу свободной. А во втором отделении был Бетховен, который, как известно,  одно время поклонялся Наполеону, но не захотел его простить, когда тот объявил себе императором, и даже снял посвящение ему со своей Третьей симфонии, которая известна под названием «Героическая». Этих исторических пересечений и параллелей с сегодняшним днем можно отыскать великое множество. Но главное,  что над всем этим царит великая музыка, доставшаяся нам в наследство от наших предков. В отличие от нас, смертных, она-то пребудет вечно. Ну, или по крайней мере, пока существует наша цивилизация.

- Сейчас много разговоров, что классическое исполнение уже мало кого привлекает. Что концерты должны быть похожими на шоу, что молодые и не очень молодые исполнители должны предъявить публике что-то еще, кроме своей техники и мастерства. Вопрос, что именно? Насколько эти маркетинговые ходы продвижения классики вам самому близки?

- Каждый должен делать то, что считает органичным для себя. Но по сути существует два пути - во-первых, это сама музыка, которая тебе диктует и манеру, и стиль, и даже твой внешний облик. И во-вторых - это публика, которую тебе надо во что бы то ни стало заинтересовать своей персоной. Тогда в ход обычно идет все, включая и какие-то подробности из твоей личной жизни, и экстравагантные причуды, и наряды. Мне ближе традиционный подход пианистов старой школы, как, например, у Григория Соколова, которого в особых экстравагантностях трудно заподозрить. Просто он гений! И еще я категорически не согласен с тем, что молодая аудитория реагирует исключительно на шоу. Это не так! Например, в прошлом году у меня были концерт в городе Нашвилл, столице штата Теннесси. Скажем прямо, не самый музыкальный город на свете. Точнее, там обожают музыку кантри, но никак не высокую классику. И зал был на удивление молодой, живо и непосредственно реагировавший на мое появление на сцене. Я с трудом себе представлял, как они выдержат мою программу.  И тем не менее по эмоциональной отдаче, по включенности в музыку и готовности отзываться на самые тонкие моменты, это был, может быть, один из лучших концертов в моей жизни.

- Вся музыка Шопена про любовь. Что значит любовь для вас?

- Любовь - это правда, это доверие, желание посвятить себя другому. Если ты любишь по-настоящему, то, как правило, обнаруживаешь самые лучшие свои качества, о которых ты, может быть, даже и не догадывался. Они просыпаются и оживают в тебе. Это как в музыке Шопена: ты каждый раз играешь пробуждение любви, весны, жизни.

- И последний вопрос: что может сделать вас сегодня счастливым?

- Сегодня я ощущаю себя абсолютно счастливым человеком. К тому же я способен радоваться самым элементарным вещам, которые обычно не принято брать во внимание: ясное весеннее утро, распустившиеся цветы, неизвестный мне концертный зал, в котором мне вечером предстоит выступать. На счастье надо уметь настраивать свою душу, как рояль перед концертом. А иначе зачем вся эта музыка?

Организатор концерта в Риге -  продюсерское бюро Евгения Винтура Winstag Production