«Мы, актрисы, никогда не спотыкаемся на сцене, только в жизни», — сказала однажды в интервью звезда немецкого театра Карола Неер. В тот момент она ещё не знала, как страшно может «споткнуться»: эмигрировав в СССР, она в 41 год умрёт от тифа в тюрьме за Уралом.

В одной из предыдущих колонок мы уже говорили о белых эмигрантах, которые в 1930-х годах возвращались в СССР, ведомые, с одной стороны, тоской по родине, а с другой — обещаниями советских властей предоставить репатриантам все условия для «счастливого будущего». Эти люди попадали в капкан — большинство в итоге умирали в лагерях или были сразу расстреляны. В частности, такая судьба постигла семью Марины Цветаевой, а её саму злоключения довели до самоубийства.

Та же судьба ждала и европейских эмигрантов, в первую очередь тех, кто бежал от немецкой власти в СССР, очаровавшись коммунистической идеей (которая на расстоянии, вероятно, выглядела как минимум безопаснее, чем нацистская). Никогда такого не было — и вот опять: их расстреливали и отправляли в лагеря. В лучшем случае депортировали в Германию.

Но Каролу Неер депортировать было нельзя: на родине её лишили гражданства. Поэтому оставался один путь — тюрьма, лагеря, смерть. Неер, как точно сформулировала историк Ирина Щербакова, оказалась жертвой сразу двух диктатур.

А ведь всё так хорошо начиналось.

Иллюстрация Екатерина Балеевская/Spektr. Press

Хотя первый раз с диктатурой Катарина Каролина — а именно так звали нашу героиню при рождении — столкнулась ещё в детстве, в семье. Она хотела заниматься актерским мастерством, но родители, типичные немецкие бюргеры, были категорически против. Они заставили дочь получить после школы «надёжное образование», и она даже пошла работать в банк, где уже в очень юном возрасте стала действительно хорошо зарабатывать. Деньги она тратила на свою мечту — тайно от родителей посещала актерские курсы. Но не осмеливалась реализовать свой талант до тех пор, пока не скончался её отец — в 1918 году.

И уже через два года она дебютировала на сцене мюнхенского театра. А дальше понеслось: её талант заметила вся немецкая театральная сцена. Под псевдонимом Карола Неер она стала одной из ведущих актрис в постановках режиссёра и драматурга Бертольда Брехта, основателя так называемого эпического театра. Он отстаивал концепцию интеллекутального драматического театра, который неотделим от социальной и политической повестки. В 1920-х Брехт увлекся марксизмом и через театр вовлекал в  него Неер: специально под неё Брехт написал «Святую Иоанну скотобоен» и роль Полли Пичем в «Трёхгрошовой опере» (позже Неер снимется и в одноименном фильме).

«Сколько обаяния, какая лаконично выразительная мимика, глаза часто полузакрыты, но даже скулы на её лице играют», — писала о ней советский режиссер Наталья Сац, увидев «Трёхгрошовую оперу».

Неер была настоящей звездой немецкого театра, ездила с персональным водителем и жила по всем канонам бомонда того времени, но при этом постоянно разрушала стереотипы: носила короткую стрижку, ходила в брюках и была очень современной женщиной (как сейчас бы сказали, эмансипированной). В архивах осталась знаменитая фотография Каролы, которая в свободных брюках забралась на берлинскую радиобашню, позиционируя себя, таким образом, как независимую женщину нового времени.

Она училась управлять самолётом, занималась боксом и вообще была очень спортивной. В журнале «Neues Wiener Journal» про неё писали: «Карола Неер играет комедию характеров и делает это очень естественно. Она кажется очень спортивной, бег на дистанцию для неё словно чарльстон; даже диалог она ведёт как спортивное состязание».

Иллюстрация Екатерина Балеевская/Spektr. Press

«Состязалась» Неер и в личной жизни: её первый муж был типичным представителем богемы того времени — в 1924 году она вышла замуж за поэта и драматурга Альфреда Геншке, который творил под псевдонимои Клабунд. Отношения у них были бурные (измены, скандалы и прочие информационные поводы для жёлтой прессы), но короткие — спустя всего четыре года Клабунд умер от туберкулёза.

Решающую и драматическую роль в жизни Каролы сыграл её следующий мужчина — Анатоль Беккер. Уже серьёзно увлекавшаяся левыми идеями Неер в то время решила пойти на курсы русского языка при Марксистской рабочей школе. Вёл занятия румынский инженер и коммунист — тот самый Анатоль. Забавно, что сегодня в биографиях Неер пишут, что Беккер «был младше неё», хотя на деле у них была разница всего в три года. Сомневаюсь, что, если бы речь шла о мужчине, который выбрал девушку всего на три года младше себя, кто-то бы обратил на такую несущественную деталь внимание.

Более важным, кажется, был тот факт, что Беккер был очень далек от театрального мира, зато являлся ярым коммунистом. В начале 1930-х ситуация в Германии всё больше радикализировалась: между фашистами и коммунистами шла ожесточенная борьба, в том числе прямо на улицах Берлина. Карола чувствовала, что ей становится небезопасно оставаться в стране, при этом у неё были иллюзии по поводу некой счастливой немецкой коммуны в СССР и своих перспектив в советском кино. Хотя на «Межрабпомфильме» действительно делались картины и для немецкого зрителя. Да и диаспора реально существовала: в 1936-м в СССР насчитывалось около 4000 немецких политэмигрантов, среди них — 75 писателей и деятелей искусства.

К 1933 году большинство её друзей и коллег по театральной сцене уехали из Германии. Их примеру последовали и Карола с Анатолем — в 1933 году они через Прагу и Вену оказались в Советском Союзе по туристической визе. В том же году Неер порвала с родиной окончательно: уже находясь в эмиграции, она вместе с Генрихом Манном, Лионом Фейхтвангером и другими подписала воззвание Коммунистической партии Германии против присоединения Гитлером Саарской области. За это одна диктатура лишила её немецкого гражданства. Другая диктатура, советская, приняла в свои жуткие объятия.

Поначалу всё было не так страшно, как грустно: в Москве им пришлось ютиться в коммуналке у друзей, спать чуть ли не на полу (что очень напоминает нам историю о французских возвращенцах). В голодной Москве работала карточная система, у Неер с Беккером к тому же родился сын Георг. Анатоль устроился на завод имени Орджоникидзе, а Карола Неер, вчерашняя великая немецкая актриса, искала любую возможность заработать на кусок хлеба.

«С 1934 по 1936 год она мечется в поисках работы и пытается браться за всё, что возможно. Пишет статьи для „Огонька“, выступает в клубе иностранных рабочих, строит планы участия в съёмках или создания немецкого театра, но ничего из этого не осуществляется. Она вращается в коммунистической эмигрантской среде, где её всё время обвиняют в буржуазности, говорят, что она чужая, это прямо звучит в показаниях, данных против неё», — рассказывала в интервью Colta Ирина Щербакова.

Метания Неер закончились в 1936 году. Арестом.

Сначала забрали Анатоля Беккера —  по обвинению в троцкистском заговоре. Абсурдность и несостоятельность обвинений никого не волновали — дальше начнется Большой террор, в пожаре которого погибнут многие, а это были его первые искры. Конечно, не обошлось без доноса — на их семью «настучал» Густав фон Вангенхайм, эмигрант, руководивший в Москве немецким театром. Беккера сразу расстреляли. Про Неер ещё некоторое время думали — сначала хотели депортировать в Германию, как многих немцев в то время, но, так как её лишили гражданства, дорога домой (если это можно было назвать домом) была закрыта. Так Неер оказалась в Бутырской тюрьме.

Её друг Бертольд Брехт пытался ей помочь — писал письма советским властям, использовал все свои ресурсы, но ничего не помогло. У Брехта было двоякое отношение к СССР — отказываться от своих взглядов он не хотел, но был умным человеком и видел, что происходит в реальности. В том числе ситуацию с Неер. Живя в Дании в эмиграции, Брехт написал в 1937 году стихотворение, в котором есть строчка «Я не могу ничего для тебя сделать». Это было посвящение Кароле.

Их с Беккером сына Георга отправили в детский дом. Ирония судьбы иногда поразительно жестока: в газете Arbeiter Illustrierte Zeitung, которая выходила в Праге, появилась фотография актрисы с младенцем — и подписью: «Карола Неер, известная немецкая актриса, стала матерью маленького советского гражданина». И прямая речь Неер: «Я давно хотела иметь ребёнка, но у меня не хватало для этого мужества, и только в СССР я смогла осуществить свою мечту».

Спустя несколько лет, уже из лагеря, она напишет директору детского дома поразительное письмо: «Так как я уже 1½ года ничего не знаю о своем сыне, я прошу вас ответить мне на следующие вопросы: Как мой сын развивается физически и умственно? В каком он состоянии здоровья? Каков его вес и рост? Чем он занимается? Учится ли он уже читать и писать? Вы понимаете, я жду с нетерпением день, когда я смогу ему непосредственно написать. Когда он начинает ходить в школу? Знает ли он о своей матери?
Очень прошу вас прислать мне последнюю фотокарточку его. Музыкален ли он? Рисует? Если да, посылайте мне рисунок, который он рисовал!»

Сама Неер в это время, когда волновалась за музыкальные способности сына, была где-то на пути между тюрьмами: она побывала за шесть лет в нескольких — и во Владимирской, и в Орловской, и в Ярославской. Посмотрела, так сказать, страну. В Ярославле она встретилась с Евгенией Гинзбург, и эта встреча потом вошла в книгу «Крутой маршрут». В «столыпинском вагоне» Гинзбург разговорилась с актрисой и нашла её в плохом состоянии: «Карола за это время очень изменилась. Потускнело темное золото волос, у рта обозначились тонкие скорбные морщинки. Но она стала ещё обаятельнее, чем прежде. Лицо белое, как слоновая кость, без малейшего намёка на румянец, детская улыбка, грустные тёмно-жёлтые янтарные глаза».

Несмотря на ужасные тюремные условия, Неер до последнего старалась подбадривать других заключенных — шёпотом читала им стихи и предлагала вместе делать зарядку. Последнее было запрещено, поэтому сокамерницы закрывали собой глазок, чтобы охранники не увидели, как они делают упражнения.

Закончился путь Неер в одной из самых страшных советских тюрем — в Соль-Илецке на Урале. Условия были нечеловеческие: с началом войны совсем не хватало еды, заключенных было в десятки раз больше любых нормативов. Из-за вшей и грязи женщин регулярно обривали налысо. А в 1942 году в тюрьме началась эпидемия тифа. Карола Неер её не пережила — умерла в муках, с температурой 40 градусов, в камере для тяжелобольных. Место её захоронения неизвестно. В 1959 году в СССР с Каролы Неер посмертно были сняты все обвинения, а имя реабилитировано. В Германии про Неер снимают документальные фильмы и делают выставки — убившие её диктатуры и сами однажды рухнули.

Но зато мы сегодня знаем ответ на её главный вопрос: «Музыкален ли он?» Георг Беккер, выросший в советском детдоме (однажды его усыновила русская семья, но он сбежал из-за жестокого обращения), только к 20 годам узнал, кто его родители. Тогда он добился реабилитации матери. В 1970-х, при поддержке Льва Копелева, Генриха Бёлля и других немецких общественных деятелей, ему удалось выехать в Германию. Он закончил консерваторию — и всю жизнь преподавал музыку в консерватории Аугсбурга. Как хотела бы мама.

А ещё — скрупулезно собирал память о Кароле Неер, которая никогда не спотыкалась на сцене, но которую однажды сбила с ног история. И подняться она уже не смогла.

Танцы в аду. Юля Варшавская об эмигрантке, которая пережила Освенцим и учит нас любить жизнь