«Моя история такая, что даже сложно начать говорить», — так начала интервью с корреспондентом «Спектора» учительница украинского языка с оккупированного российскими войсками города Херсонской области. Опасаясь за свою жизнь, женщина просила не называть ее имя и даже город. Хотя из него она выехала, но на оккупированной территории остались ее близкие.

 — Расскажите немного о себе, что можно, чтобы донести до читателей суть происходящего с вами в оккупации.

– В моей семье такая ситуация, что опасность усугублена вдвойне. Родственники носят погоны. 

И это знали все в городе. Из-за этого мне угрожали и всячески давали понять, что я должна уехать. Меня встречали и открыто говорили: «А ты что, ещё не уехала? Ты не понимаешь, что ты не сможешь здесь работать?». Также говорили и за мою проукраинскую позицию. Я конечно же отвечала таким людям, не боялась.

– Какое вообще у российской власти отношение к местным учителям? Как «мотивировали» работать?

– Ещё летом нас не очень трогали. А вот когда приблизилось начало учебного года, и они (оккупационные власти — прим. «Спектра») поняли, что учителей очень мало, именно тех, что идут на сотрудничество, то нас начинали «мотивировать». Я так понимаю, что они сведения о людях доставали как-то нелегально. Кто чем занимается, кого можно заставить, где-то силой, где-то условиями и подкупом. Вот так все и началось.

Раздача гуманитарных пайков от оккупационной власти. Херсонская область. Фото ГУ МВД Херсонской области

В первую очередь, они пытались открыть четыре школы, но в итоге открыли только две. Дети, конечно, там есть, но вот учить некому.

Было даже такое предложение для учителей украинского языка: мол, приходите, будут часы, лишь бы только согласились. Я слышала такие месседжи, но, возможно, это замануха. Они ж ненавидят украинский язык, как и нас, украинцев. Они об этом открыто говорят.

На меня так и вышли. Я говорю на украинском языке и имею проукраинскую позицию. Вычисляли просто: переодеваются в гражданскую одежду и подслушивают, о чем говорят люди. Последнее время люди в городе стали ещё более осторожными.

Учитель из Каховки: «Эти люди не смогут отмыть пятно человеческого презрения»

– А учителя сотрудничают?

– Есть учителя, которые пошли сотрудничать, но их тоже не хватает. Этим учителям нужно быть ещё и классными руководителями. Мы же понимаем, что такое российская школа — это пропаганда. И украинские учителя в своём большинстве не хотят идти на поводу этой пропаганды.

Как они (оккупационные власти — прим. «Спектра») набирают? Я знаю от знакомых. Например, в одной школе классный руководитель — бывшая санитарка с больницы. Она сама пошла работать. Такие люди есть. Если кто-то приходит и говорит: «Я хочу работать, возьмите меня», их легко берут. Они так и деньги давали тем, кто приходил, ещё в июне. Вешали как в советское время объявления — интернета же нет. И вот под стеклом висело по городу: «Приходите. Кто придёт, тому 10 тысяч рублей. Пишите заявление».  

В нашей школе никто не пошёл на сотрудничество.

– А есть завезённые из РФ учителя, как это было в Харьковской области?

– Я такого не видела на момент моего выезда [из города]. Может сейчас уже есть, но я бы знала. 

– Какие ещё есть «мотивации» для учителей?

– Об этом мало говорят и пишут, но мне прилетело.

Может, конечно, моя профессия учитель была как повод, одной из галочек для них. Мне сказали: «Какая разница, украинский язык, русский – без разницы, вы же умная женщина, идем и работаем, иначе пострадают» – и называют моих родных, друзей.

Страха не было от угроз, хоть меня и ставили на колени на флаг Украины и заставляли отрекаться от всего украинского.

Они у меня проводили обыски, я так-то всё вынесла, но видимо при обыске нашли флаг.

«Жаль, что за 8 лет Херсон не доказал России, что это украинский город»

– А они забирали Вас в подвал (так в Украине называют место, где российские силовики с применением насилия допрашивают подозрительных для них лиц — прим. «Спектра»)?

– Нет. Мне повезло. Сказали: «Ты понимаешь, что если ты не будешь сотрудничать, то дальше будет хуже. Женщины ломаются быстрее, а тебя ударили, и ты все равно не согласилась. Тогда лучше просто убегай».

Это были не военные. Они были в гражданской одежде. В балаклавах. Кто-то говорил чисто по-русски, кто-то на местном наречии.

Думаю, что кто-то навёл их, вот они и пришли.

– Как вообще город живет под оккупацией? Что было в первую очередь: смена флагов, за образование взялись, социальные изменения?

– Они захватили всё очень быстро и продвинулись очень далеко.

Когда [российские военные] зашли, мы были на дистанционном обучении и вот-вот уже должны были выходить на обучение очное – но мы продлили дистанционку. Было [от россиян] такое заявление, мол, выводите детей на обучение. Поэтому нам пришлось закончить раньше учебный год просто ради безопасности. И мы быстро это сделали.

Плакат. Херсон. Фото Spektr.press

Тяжелее было в правобережной части области, там больше было обстрелов, у нас же все только летом началось. И сейчас очень страшно, и их [оккупантов] больше стало, мостов уже нет. А школы надо было открывать.

У нас вообще противостояние [российским силам] было мощное до последнего, пока оккупанты не начали фактически стрелять в спины. Моих знакомых забирали и держали в подвалах. Мне сложно об этом говорить.

Ещё циничность в том, что они в основном целятся по школам. Также делают там склады боеприпасов. Дети учатся, а они такое делают.

У них ещё популярен пропагандистский месседж, что ВСУ бьют по школам и детям. При этом они же и сидят в этих школах, по укрытиям в школах, и ими прикрываются. Был случай: сами летом пустили ракету, сами ее сбили, в центре людям окна выбило, а картинку выдали, что вот, Украина обстреляла мирный город.

Уроки жизни. Как для украинских школьников прошел День знаний — фотогалерея

– Как оккупационные власти сегодня организовывают, если можно так сказать, вообще сам процесс обучения?

– Прежде всего, после того как [российские военные] зашли, они выбросили украинские учебники – украинский язык и литература. И завозили свои учебники.

Были даже такие истории: родители отдали ребёнка в первый класс, там дали ему набор первоклассника, а в нем – тетради и краски, которые были ранее украдены ими же [оккупационными властями] в школах. То есть, сначала наворовали, а потом раздали под видом благих дел. Так же вынесли у нас всю технику. 

При этом практически с апреля в школах вывесили российские флаги, а родителей не пускают внутрь.

День знаний в одной из школ оккупированного Мариуполя. 1 сентября 2022 года. Фото AP Photo/Scanpix/LETA

– На родителей как-то давят, чтобы отправляли детей в школы?

– Таких примеров именно в нашем городе не знаю. Может, потому что школы были набраны. Но вот по сёлам было такое. Рассказывали, что заходили во дворы и заставляли. У нас такого вроде бы нет. Но никто точно не знает, что там происходит. Там страшно, там у детей детство остановилось. А сейчас ещё и обстрелы, которых очень много. Русские ходят по улицам, и хочется помыть асфальт после них. Вот до такого ненависть доходит.

Путин поручил закупить флаги и гербы России для школ — это обойдется почти в миллиард

Когда в оккупации, там люди выходят из дома очень редко. Купить продукты и все. И если тебя где-то видят, то сразу бегут и на шею бросаются. Всё-таки учитель много значит.

Ученики у меня там остались и продолжают обучение в украинской школе дистанционно.

Но, есть и те родители, которым вообще безразлично, мол, ребёнок сидит дома давно — та пусть идёт уже в школу. Есть родители, на которых и обстрелы не действуют. Не действует то, что оккупанты прикрываются детьми.

– Сколько получает учитель от России в таких условиях?

–  Точно [зарплату] не скажу, но изначально заманивали и предлагали по 10 тысяч рублей [подъемных]. Некоторые учителя пытаются хитрить, конечно. Выезжают из города, чтобы ещё получать и от Украины. Если удаётся утаить, то получают.

Разрушенный овощной рынок. Херсонская область. Фото Twitter ГлавТвит

– А вы могли представить, что на Херсонщине так примут российский оккупационный режим?

– Примут как? Я не вижу там, чтоб все вышли и приняли.  То единицы. Картинку [массовости] выдают, да, но там таких, кто принял, очень мало. На самом деле у нас много людей с проукраинской позицией.

Конечно, тех кто выступает, – их сдают и карают. Там очень многие молчат, потому как есть родители, дети, но позиция у большинства проукраинская. 

– Многих там преследуют и травят?

– Травят конечно. Уже по второму кругу забирают людей. Люди пропадают постоянно.

Я пережила ужасные вещи, но мой мозг уже переключился, и я очень хочу, чтоб люди знали, что происходит. Ведь в городе остаются люди – и они хотят свободы.