Я смотрю на фотографии с суда над Евгением Ройзманом и думаю – вот ведь эти люди все его знают. Не только сотрудники его фонда, не только журналисты, которые пришли на суд, но и судья знает Ройзмана как родного, и обвинитель, и судебные приставы – нет человека в Екатеринбурге, который бы его не знал.
Идти с Ройзманом по Екатеринбургу – неповторимое ощущение. У меня немало есть знакомых селебритиз, но их на улицах могут и не узнать. Или узнает только «целевая аудитория», вот Данилу Козловского, например, узнают до восторженного обморока молодые девушки, а люди постарше не узнают.
С Ройзманом не так. Узнают все. Не обязательно любят или восхищаются, как женщины среднего и пожилого возраста. Не обязательно подходят с рукопожатиями, как мужчины. Могут не любить, как, например, менты: эти нарочно остановят и заведут разговор про машину, чтобы почувствовать себя ему ровней, а Женя – отчего бы и не поговорить с мужиками про машину? – поговорит, и расстанутся довольными друг другом.
Иные могут побаиваться. Например, подростки, проходя мимо Ройзмана по улице, на всякий случай перестают материться. А торговцы фруктами на всякий случай опускают глаза.
Но в основном люди здороваются. Вот идет человек по городу, а с ним все здороваются. Потому что – человек. Можно восхищаться, можно не любить, но не уважать нельзя – человек.
Иллюстрация Алиса Кананен/SpektrPress
И вот они сидят там в зале суда – судья, обвинитель, свидетели, судебные приставы и думают: «Твою же мать! Почему же ему можно говорить, что в голову взбредет, а мне нельзя? Почему он себе не запрещает, а я запрещаю?» Вот зуб даю, что они все так думают, все до единого. И завидно им до слез.
Завидно, что вот он такой – человек! – большой, заметный, с большими руками, с горькой улыбкой, к начальству обращается, как мечтает всякий россиянин, начиная с ругательного слова, войну называет войной, зигу зигой, а на простых людей не гавчет, как мелкая фейсбучная шавка, а прижимает к груди ладони и начинает уральской своей скороговоркой: «Люди добрые…»
Человек, я же говорю. Человек в России – это тот, кто не боится тюрьмы.
Я его спрашивал об этом. Мы ехали из Екатеринбурга в Невьянск на Женином лендкрузере, Женя за рулем. Времена были не такие людоедские, как теперь, но тоже так себе времена. И я спросил его:
– Жень, как ты не боишься тюрьмы?
И он сказал:
– В тюрьму, конечно, не хочется. Очень не хочется в тюрьму. Но если подумать, то там тоже люди живут. Если ты к ним нормально, то и они к тебе нормально. А если бояться, то и на свободе жизнь будет хуже, чем в тюрьме.
Так и получилось, между прочим. И они все об этом думают – и судья и обвинитель, и судебные приставы.
Когда Ройзман это мне сказал, дорога пошла в гору, и он прибавил газу. Решительно так прибавил.
Иллюстрация Алиса Кананен/SpektrPress
– Держись, – говорит, – Валера, сейчас прыгнем.
Дорога резко взошла на пригорок, а потом резко вниз. И на вершинке машина оторвалась от асфальта, пролетела метров сколько-то, приземлилась и покатила дальше, приседая на амортизаторах.
Весело было, захватывающе, жутковато, но как-то по-настоящему, как в детстве.
– Испугался? – спросил Ройзман.
– Испугался, – сказал я, – но мне понравилось.
Там такое место по дороге из Екатеринбурга в Невьянск – все хотят прыгнуть.
Но не всем хватает духу.