Решение «крымского вопроса» многие аналитики связывают с возвращением к «доаннексионному» статус-кво. Действительно, со времен Второй мировой войны в Европе это был исключительный случай территориальной аннексии. В результате дезинтеграции восточноевропейских коммунистических империй иногда возникали непризнанные или полупризнанные территории (Косово, Приднестровье и т.д.), но вооруженное присвоение одним государством региона другого случилось впервые.   

Чтобы это «впервые» не продолжилось, не стало триггером новой волны межгосударственных переделов, логика международного права требует вернуть ситуацию в исходное положение и блокировать возможности ее повторений.

Однако с Крымом эта логика не совсем срабатывает. Даже если гипотетически «отмотать» ситуацию на состояние февраля 2014 года, мы все равно столкнемся с доминированием пророссийских настроений на полуострове, которые ждали лишь удобного случая для своей реализации. И если столь же гипотетически представить завтрашнее буквальное возвращение Крыма под юрисдикцию Украины, это наверняка будет чревато гражданскими столкновениями, которых даже при аннексии удалось избежать.

Рассматривая варианты урегулирования статуса Крыма, политолог Славомир Дембски утверждает, что наилучшим из них стало бы «временное российско-украинское совместное владение в рамках системы международной опеки».

Это взвешенный и актуальный подход, основанный на необходимости включения международных правовых механизмов. Иначе возникает странный парадокс — в мире, где принято рассуждать об «эпохе глобализации», реальная политика возвращается к межгосударственным конфликтам прошловековой давности.

Как пример такой международной опеки автор приводит историю Вольного города Данцига. Однако, на мой взгляд, это не слишком удачный пример — тогда Лига наций все же проиграла имперским устремлениям Гитлера. Более перспективной аналогией для Крыма выглядит современный Страсбург.

Сложность нынешней проблемы состоит не только в Крыме, но в российско-украинских отношениях как таковых. Крым стал лишь зримым символом их противоречий. А вопрос стоит гораздо глубже — смогут ли в XXI веке вообще мирно соседствовать две крупнейшие страны Восточной Европы, если их официальные мировоззрения ныне полярно противоположны?

Но здесь можно вспомнить, что в первые годы после Второй мировой войны между Францией и западной Германией наблюдалось схожее взаимное недоверие. Интересно, что побудить их к сближению сумел Уинстон Черчилль, по инициативе которого в 1949 году был создан Совет Европы, чья штаб-квартира разместилась в некогда «спорном» приграничном Страсбурге.

Этот город, который веками был «яблоком раздора» между Францией и Германией, впоследствии стал, напротив, центром европейской интеграции. И послевоенное урегулирование российско-украинских отношений может произойти по схожей модели. Причем инициировать этот процесс могли бы общеевропейские институты. 

Современные французские и германские политики могли бы преемствовать исторически примиряющую роль Черчилля — но уже по отношению к России и Украине. И, как показывает опыт, Россия готова прислушиваться к лидерам этих стран, в отличие от представителей США, которых российская пропаганда воспринимает враждебно. В современной России возродились многие антизападные стереотипы холодной войны, но все же кремлевское руководство не готово напрочь рвать отношения с партнерами из ЕС. Российская сырьевая экономика жизненно зависит от европейских рынков сбыта.

Экономический фактор станет, пожалуй, самым убедительным для российской стороны, чтобы вовлечь ее в эти переговоры. Конечно, европейские страны пока также существенно зависят от российских энергоресурсов, но дальнейшее сотрудничество в этом направлении они могли бы обусловить согласием Кремля на расширение международного участия в урегулировании российско-украинского конфликта.  

Российскому руководству необходимо напомнить, что стабильные отношения с Европой не сводятся только к выгодному бизнесу. Они предусматривают и сближение политических ценностей. Страна, которая позволяет себе силовую аннексию чужих территорий, не может рассчитывать на успешные взаимосвязи с европейскими партнерами.

А привлечение Украины к этим переговорам наверняка произойдет гораздо проще, поскольку эта страна в качестве своей основной внешнеполитической стратегии выбрала евроинтеграцию.

Как известно, в Совет Европы входят и Россия, и Украина. Их примирение, преодоление конфликтной пропасти между ними могло бы стать основной задачей этой международной организации на ближайшие годы. И это существенно поднимет глобальное значение ее самой.

Конечно, Совет Европы, в отличие от ЕС, является лишь консультативной организацией, не уполномоченной издавать обязательные законы для стран-участниц. Но вряд ли какое-то другое международное объединение имеет столь же масштабный и многолетний опыт межпарламентского согласования интересов различных стран.

Непосредственным организатором и проводником такого решения могла бы выступить Парламентская ассамблея Совета Европы. Нынешнее осложнение отношений между ПАСЕ и Россией вполне объяснимо. Однако взаимные демарши (в январе Россию лишили права голоса в ассамблее, в ответ РФ приостановила свое участие в ПАСЕ) не приближают разрешение ситуации. Здесь со стороны ПАСЕ должна быть выдвинута ясная и конструктивная инициатива.  

Представим вариант возможного будущего: под эгидой Совета Европы в Крыму откроется Российско-Украинская межпарламентская ассамблея. Вероятно, ее первые заседания пройдут довольно бурно и даже конфликтно, учитывая радикальную противоположность настроений в Государственной думе и Верховной раде. Но лучше все-таки парламентские столкновения, чем военные. Кроме того, несколько охлаждать пыл участников будут непредвзятые арбитры из Страсбурга, а также прямая трансляция заседаний ведущими мировыми телеканалами.

И можно предполагать, что впоследствии стороны все же придут к выработке рамочных соглашений, подобных Минским. Только в гораздо более широком формате, касающемся урегулирования отношений не в отдельном регионе, а между странами вообще. Возможно, даже удастся выработать их новые, совместные, взаимоинтересные стратегии. Такая постановка вопроса сделает проблему Крыма лишь частью общего переговорного контекста и позволит уйти от столкновения имперских амбиций о его принадлежности.

Напомним, что исторически неоспоримых прав на эту территорию нет ни у Киева, ни у Москвы. Крым в разные эпохи был скифским, греческим, татарским, принадлежал Российской империи в 1783−1917 гг., в революционные годы там была суверенная Крымская народная республика, затем правительство Врангеля. В 1921−1954 Крым входил в РСФСР, в 1954−1991 — в УССР, в 1992−2014 был автономной республикой в составе Украины. Кстати, полузабытый исторический факт — в январе 1991 года в Крыму состоялся первый в СССР референдум, на котором его жители высказались за преобразование полуострова в самостоятельную союзную республику (т.е. независимую и от России, и от Украины, но равноправную с ними).

Идеальным решением «крымского вопроса» стал бы экстерриториальный статус полуострова, где местное законодательство будет сочетать в себе европейское, российское и украинское. А если это кому-то покажется утопией, то напомним, что конструкция самого Евросоюза, сочетающего в себе национальные суверенитеты и элементы федерализма, также является беспрецедентной в мировой истории.

Конечно, для реализации подобного варианта необходим конструктивный настрой обеих сторон. Но альтернативой этому является лишь нагнетание взаимной враждебности между народами, которые когда-то называли «братскими».

Опыт Страсбурга, где прежние франко-германские противоречия удалось «переплавить» в интеграционный проект, может оказаться для Крыма весьма эффективным и поучительным. А может быть, Крым вспомнит и собственный исторический опыт — ведь когда-то именно там закладывались основы послевоенного мироустройства.

Кроме того, такой проект позволит вывести Крым из статуса «спорной провинции» и превратит его, напротив, в центр принятия международных решений. Кстати, в Страсбурге также очень интересно сочетаются международная политика и местная специфика. Помимо бренда «европейской столицы», Страсбург является столицей региона Эльзас. И там высоко развито собственное региональное сознание, не считающее себя «провинциальным» по отношению к Франции или Германии.

Действительно, новые цивилизации в мировой истории часто появлялись именно на стыке прежних.