С начала войны в Украине десятки тысяч людей приехали в Израиль: кто-то репатриировался, имея еврейские корни, а у кого такой возможности не было — стали  беженцами. В первые дни российского вторжения израильтяне организовали центр психологической помощи: с украинцами работали очно и онлайн, специалисты основывались на опыте переживания местных войн. 

Вскоре этот опыт повторился: раннее утро 7 октября началось с воя сирен: группировка ХАМАС напала на Израиль. «Спектр» поговорил с украинцами, спасшимися от бомбёжек в родной стране, о том, как они переживают новую войну. 

«Если другу страшно, ведите его к нам» 

В гостиной сидят девять детей — это ребята, которые родились в Израиле, переехали сюда давно вместе с родителями или бежавшие от войны в Украине. Лена Дубровнер, волонтёрка и создательница детского домашнего клуба, раздаёт им карточки для игры в «мафию» и одновременно рассказывает, как вести себя во время ракетной тревоги и обстрелов.  

— Ребята, кто из вас был в бомбоубежище? Если вы зашли в туалет и началась азака («сирена»), доделываете свои дела, потом встаёте и идёте в бомбоубежище. Мы с вами сейчас учимся выживать. 

О деятельности Лены Дубровнер «Спектр» рассказывал совсем недавно. После начала войны она первым делом собрала у себя детей: у неё есть клуб «После школы», проще говоря — частная школьная продлёнка. Дети украинских беженцев стали его частью и сейчас занимаются вместе с остальными.  Интегрировались они, по словам Лены, тяжело, никто из них не был готов к долгой дороге, утрате дома и социальных связей. У многих в Украине остались отцы и пожилые родственники.  

 — Родителей надо поддержать, они, скорее всего, все на нервах и в напряжении. Старайтесь дома не кричать. Поговорите с мамой и узнайте, есть ли у вас запас еды и воды, свечи и фонарики, — продолжает говорить с детьми Лена. — Поднимите руки, у кого есть фонарики дома? Отлично. Что вы любите: тушёнку, кукурузу или туну (консервы из тунца. — Ред.)? 

— А если мы съедим всю еду сразу? — робко спрашивает девочка с русой косой.

— Значит, мась, ты просто пишешь в чат: ребята, у меня проблема! — находится Лена.

За окном слышатся отдалённые взрывы. Когда они приближаются, мы дружно встаём и спускаемся в бомбоубежище. Это просторное подвальное помещение с тяжёлой дверью. Внутри — два дивана и столик, коробки с игрушками, есть туалет и крошечная комната на случай ядерной угрозы. На стенах убежища висят детские рисунки и картины. Занятие продолжается.

— Днём вы можете прийти ко мне, я принимаю всех детей во время войны, — обращается к ребятам Лена. — Если у вас есть подружка, которая сидит дома в паническом состоянии, её можно привести к нам. Если есть друг, которому страшно, ведите его к нам. У нас есть место, мы можем принять ещё детей, так только интереснее будет в «мафию» играть, согласны? 

Чтобы отвлечь детей, Лена придумывает игры. Фото Марина-Майя Говзман/Spektr. Press

«Почувствовала, что меня предали» 

Милана — высокая кудрявая девочка в очках. Внешне — типичный «израильский ребёнок». Милане 12 лет, она приехала из Донецка в прошлом году. Когда девять лет назад в Украине началась война, Милана с мамой жили в той части города, где обстрелов практически не было. Девочка говорит тихо, как бы внутрь себя:

— Война для меня — больная тема. Мне больно, что так поступили с моей родной страной. Первая сирена в Украине была очень страшной, но мы сохраняли спокойствие и делали всё для безопасности — правда, я была совсем маленькой и особо ничего не помню, только обрывки воспоминаний, что все собираются и куда-то идут…

24 февраля 2022 года Милана была дома одна и узнала о российском вторжении от мамы, когда та прислала sms: «Доча, началась война, будь спокойна, главное, не переживай и не накручивай себя». Девочка пошла к соседям и стала спрашивать, что нужно делать, куда идти. Взрослые попытались успокоить её. Вскоре вернулась с работы мама, и они вместе стали смотреть новости. 

— Мы собрали вещи, немного еды, воды и медикаменты. Рядом с домом был магазин, внутри — подвал. Мы пошли туда. Потом всё более-менее утихомирилось, и я стала ходить в школу, потом была дистанционка, — вспоминает Милана. — Я чувствовала, будто меня предали: у меня есть друзья из России, с которыми мы познакомились в интернете и даже сейчас поддерживаем связь. Вроде они ничего [плохого] не сделали, их родители ходят на митинги, пытаются что-то писать, чтобы их страна перестала атаковать нашу страну, но никаких изменений я не вижу. «Бункерный дед» (имеется в виду Владимир Путин. — Ред.) захотел присоединить нас к себе, российские новости твердили, что мы [сами] этого хотим, типа нас атакует Украина. Но мы тоже Украина — зачем это им? Зачем это всё? Это ужасно.

Милана (крайняя справа) с трудом вспоминает о войне в родной стране. Но боевые действия «подготовили» её к сиренам в Израиле. Фото Марина-Майя Говзман/Spektr. Press

Милана с мамой покинули страну в начале апреля. В Израиле девочка пошла в школу, у неё появились друзья. Утром 7 октября Милана снова была дома одна — её мама работает уборщицей и время от времени выходит на смены ночью. Первая сирена прозвучала в 06.30.  

— Я была напугана, в шоке, — рассказывает Милана. — Знаю, что раз в год тут есть учебная тревога, но это была не она. Слава Богу, я знала, что делать. Вышла с соседями в подъезд, мы спустились на два этажа вниз, чтобы бомба, если она прилетит, не задела меня. Потом учителя сообщили, что происходит, написали всем быть спокойными и заходить в бомбоубежище. Они сказали, что всё будет хорошо и что у нас сильная армия.

Милана рассказывает, что уговаривала себя, как советовали взрослые, успокоиться и лечь спать, но сирена звучала снова и снова — примерно до половины десятого утра. 

— Весь день после этого я делала какие-то дела, но состояние было тревожное: [казалось], если всё затихнет и не будет ни одного звука, начнётся сирена. Только всё утихомирилось, как под вечер опять началось. Мама вся на нервах была, бедная, мне очень её жаль, — вздыхает Милана.

Девочка говорит, что война в Украине сильно изменила её отношение к миру: 

— Я стала осторожней и напряжённее, пришлось рано повзрослеть, чтобы осознать и понять, что не всё в мире так здорово, как я себе представляла. Я сильно боюсь, что с моими друзьями и близкими случится что-то серьёзное, и очень хочу вернуться [домой], но пока это невозможно.  

«Террор имеет одно лицо» 

Ларисе 52 года, в 2021 году они с мужем переехали из Днепра в Израиль, где уже жила их дочь. В Украине остались старший сын и папа Ларисы.  

— Здесь, в Израиле, себя чувствуешь более защищённо и уверенно, — рассказывает она. — Израиль всю жизнь живёт в состоянии войны, тут совсем другое отношение к этому. Хотя три дня у меня телефон разрывается: все звонят, сочувствуют, поддерживают, переживают. А я больше всего переживаю за Днепр, за Украину.  Весной я была дома (в Украине), — продолжает она. — Идёшь по городу, сирена гудит, но люди никак не реагируют — никто не бежит, не прячется, все как шли, так и идут по своим делам. А мы уже знали насколько это серьёзно, пережив в мае позапрошлого года одну бомбардировку в Израиле. Здесь тебя поднимает тревога с кровати, и ты бежишь. Дом старый, подвал заброшен, бомбоубежища нет, а до общественного бежать далеко, поэтому мы бежали на лестничную площадку. У соседей тогда ребёнку было две недельки, нашей внучке — месяц. И вот мы все стоим на площадке, а снаружи громыхает и стёкла летят.  Для меня это было так страшно…

Лариса вспоминает, как ехала через Украину на автобусе этой весной и видела разрушенные здания, разбитые дома и руины,  автобусы и машины, полные солдат. На её родной улице вместо одного из домов остался котлован: погибли бабушка, невестка и двое детей. Глава семьи в это время был на войне, а после похорон снова поехал на линию фронта. 

— Теперь и до нас это дошло, — продолжает Лариса. — Самое страшное, что и сюда падают ракеты российского производства (в арсенале ХАМАС, по-видимому, есть современное российское вооружение — например, противотанковые ракетные комплексы «Корнет». — Ред.). Террор имеет одно лицо. 

Лариса Литвин, репатриантка из Днепра. Фото Марина-Майя Говзман/Spektr. Press

«Когда начинается сирена, болит живот» 

— А я не помню, как началась война. Ничего не помню, — рассказывает девятилетняя Яна из Львова. — Помню только, что мы собрали вещи, поехали к бабушке в село, а потом поехали в аэропорт. Если бы мы остались, в наш дом могла попасть ракета. И я поняла, что лучше уехать, чтобы остаться живыми. У меня есть игрушка, Мишка. Когда куда-то уезжаю, беру его с собой. Пока мы летели в самолёте и ехали домой в Израиле, я держала его всё это время, потому что боялась, что его украдут.   

Яна выехала из Львова с мамой и двумя сёстрами. Папа остался там. По словам девочки, сначала он говорил, что пойдёт на войну, — и она хотела расплакаться, потому что переживала, что папу убьют. Но когда они добрались до Израиля, папа передумал: сейчас он в Италии (мужчины призывного возраста могут выехать из Украины легально только в особых случаях; по какой причине уехал отец Яны — неизвестно).

— В Украине у меня остались бабушка, мой двоюродный брат и его мама. Там остались почти все мои одноклассники, лучшая подруга Даша. Она живёт в селе и сейчас тоже вроде бы там. Мы не общались очень давно. Я бы хотела вернуться в Украину, — говорит Яна. 

Когда началась война в Израиле, Яна была в гостях у новой подруги — осталась с ночёвкой. Девочка проснулась от странного воющего звука. Подруга спала. Спросонья Яна решила, что это будильник. Посмотрела на телефон, но он был выключен — только тогда она поняла, что это сирена. Стала будить подругу: «Ева, вставай!» Из комнаты вышла её мама, успокоила обеих, заверила, что проходят учения и можно снова ложиться спать. Когда сирена зазвучала снова, мама вышла встревоженная и сказала, что началась война. 

— Мы сидели на кровати, сердце сильно билось. Подумали, что сейчас будет капец, — вспоминает Яна. — Моя подруга живёт на первом этаже, и мы просто сидели дома. Вечером началась ещё одна сирена. У них дома есть толстая стена, мы там встали и стояли. И так все эти дни… 

Мне рассказывали, что над Израилем есть купол. Я это знала, но забыла — как всегда, когда мне страшно, я всё забываю… Если стреляют ракеты, израильтяне нажимают на кнопочку, и этот купол закрывается. Ракета попадает и отлетает. Меня, конечно, это не успокоило. Когда начинается сирена, у меня начинает сильно болеть живот — от страха, наверное. И начинает сильно биться сердце. Сейчас про все громкие звуки — от машины, мотоцикла, вертолёта, самолёта — я думаю, что это сирена, и мне всегда страшно.

Яне девять лет. Война в Израиле застала её у подруги. Фото Марина-Майя Говзман/Spektr. Press

«Даже на лестницу не спускались» 

До войны десятилетняя Оксана жила с родителями в небольшом городе Кагарлыке Киевской области. Старший брат Оксаны — аэроразведчик ЗСУ, один из первых, кто вошёл в освобождённые от российской оккупации Бучу, Ирпень и Бородянку. Это он уговорил маму Оксаны репатриироваться в Израиль — они переехали в июне прошлого года.  

— Война [в Украине] началась, а нам только через пару месяцев рассказали в школе про неё, — говорит Оксана. — В принципе я нормально жила, ну, цены поднялись… В школу часто не ходили, потому что бомбы могли летать, мы на «дистанционке» сидели — скука скучная. Зато, когда уроки закончились, можно поесть или мультики посмотреть, потому что ты дома. Я знала, что такое бомбы и война. Просто, когда в школе рассказали, удивилась, что война у нас идёт, немножко даже в шоке была.  

Брат Оксаны вот-вот должен прилететь к родным в Израиль в небольшой отпуск. Но здесь тоже началась война — теперь его поездка под вопросом. 

— Если война в Израиле не закончится через неделю, он не сможет приехать. Я очень надеюсь, что он сможет приехать! — заключает Оксана.

Она рассказывает, что первую сирену в Израиле пережила спокойно, «даже на лестницу не спускались».  

— В доме у нас бомбоубежища нет, мы в ванную ушли — мама сказала, что там безопасно, а потом нам сказали, что там небезопасно и нужно на лестницу выходить. А потом мы смотрели из окна «файер-шоу»: сначала было три фигни, потом две, потом одна, потом их не стало. Мне не было страшно. Может, у меня так организм устроен. 

В Украине у девочки остались папа, бабушки и другие родственники, но возвращаться она не хочет. 

— Не хочу возвращаться туда, где [может начаться] Третья мировая война. Какого хрена Россия напала на нас, почему Путин-х***о (нехороший человек. — Ред.) думал, что мы на них нападём? На фига нам это делать? 

Яна (слева) и Оксана. Девочки приехали в Израиль из Украины с мамами в начале войны. Фото Марина-Майя Говзман/Spektr. Press

«Это совсем разные войны» 

Людмиле 41 год, она родилась во Львове. Муж Ларисы за четыре года до начала войны в Украине уехал на заработки в Израиль. В Украине у Ларисы остались старший сын и отец.

— Я коренная львовянка, из русскоязычной семьи, училась в русской школе, как и мой сын. Свободно общаюсь на русском и украинском — никогда не было из-за этого проблем, — рассказывает Лариса. — Никто ни меня, ни моих детей никогда в жизни не гнобил. Но даже в Запорожье были стереотипы о том, что мы, западенцы, —  «бандеровцы» и чуть ли не едим детей на завтрак.  

Война застала Ларису в Запорожье, куда она приехала, чтобы помочь пожилому и больному отцу её мужа.

— Мы эти тревоги раньше видели только в кино, — вспоминает она. — У нас там халупка небольшая, бежать некуда, тревога рычит. Страшно, но пережили… Не помню, что я говорила ребёнку, как его успокаивала. Больше всех испугался младший сын, ему тогда было девять лет. У меня самой такой бардак в голове творился. Было очень тревожно, просто не знала, что делать. Мы никогда не думали, что это коснётся нас. Внутренняя жуткая паника, но ещё большее желание подавить её в себе и не передать детям.

Семья решила вылетать в Израиль — к отцу и мужу. Из Львова Лариса с младшим сыном отправились в Польшу. 

— Четвёртого марта мы пешком перешли границу. Холод собачий, у нас сумка, я с ребёнком. Очереди километровые, — она и сейчас вздрагивает, вспоминая те сутки. —  Люди с Харькова, Донецка, Луганска… Боже, там были семьи у которых по четверо-пятеро детей и они в тоненьких курточках! У них не было времени даже собраться — в чём есть, в том и вышли. Мы делились с ними вещами. 

Людмила приехала из Львова в Израиль с младшим сыном — к мужу, который жил тут уже несколько лет. Дома остались старший сын, отец и тесть. Фото Марина-Майя Говзман/Spektr. Press

В начале апреля семья воссоединилась в Израиле. Лариса признаётся, что за четыре года они с мужем отдалились друг от друга, хоть и знакомы практически с детства  — пара вместе 25 лет.  Но когда в Израиле началась война, они снова сплотились и поддерживают друг друга. 

— Когда тут началось — ох! Мои глаза были перепуганы, я хваталась за голову, — говорит Лариса. — Муж меня поддержал и успокоил, убедил, что нужно доверять Израилю. В первое утро сирена была каждые несколько минут, и мы спускались всякий раз в бомбоубежище. Здесь сирена не такая, как в Украине: у нас она тише, сквозь закрытые окна можно и не услышать, а здесь она тебя пронизывает, и ты даже не задумываешься, спускаться в бомбоубежище или нет…

После первых сирен женщина приготовила для своих близких кофе и чай в термосе, плед, бутерброды — всё было собрано на случай новых обстрелов.

— Это совсем разные войны и разное отношение людей к этому. Здесь всё серьёзно. У нас, мне кажется, как-то более легкомысленно люди к этому относятся. Тут никто не бежит от мобилизации. Здесь во время сирен я вижу страх в глазах детей. Они паникуют и сразу бегут в бомбоубежища. Здесь они знают с пелёнок, что это такое, потому что страна всегда в состоянии войны и все к этому привыкли. 

Сейчас Ларисе звонят отовсюду со словами: «Как же так, вы ведь уже ушли от одной войны, чтобы беречь детей, а сейчас вот такая ситуация». 

— Не могу точно сказать, что я ощущаю. Страх. Но я доверяю Израилю. Я очень люблю Украину и Львов — красивейший старинный город, могу целыми днями проводить по нему экскурсию. Но не особо доверяю нашему правительству. В Израиле я чувствую себя спокойнее, тут люди более открыты, все улыбаются, ощущаешь себя свободнее, увереннее.  Как только тут всё началось, первые, кто начал нас вызванивать, — ребята, которые сейчас в Украине на «передке»: «Как вы, что вы, может, чем-то помочь?»  

По словам Ларисы, состояние тревоги её не покидает.  

— Муж постоянно в телефоне, я прошу его хоть ненадолго отложить телефон, чтобы не сойти с ума, — говорит она. — Понятно, что все мы переживаем, — это страшно и больно, неизвестно, что будет ночью, будем ли мы спать или сидеть в бомбоубежище.

У Ларисы есть еврейские корни, они с семьёй собрали необходимые документы, подтверждающие право на репатриацию, но их адвокат ещё и офицер-десантник. Он ушёл на войну, все документы остались у него, поэтому дело пока не двигается. Её муж работает строителем, она — уборщицей в израильской школе. 

— По просьбе директора я провожу беседы с русскоязычными детьми, помогаю им адаптироваться. Для меня не имеет значения, откуда ребёнок, с какой он стороны, — он не виноват, в этой ситуации он жертва, так же как и мы.

«Обзывали „бандеровкой“» 

Наталия носит чёрную панаму. Лицо в морщинах, но сама она боевая и бодрая, очень худая, с большими тёмными глазами.  

— Я приехала сюда к детям в начале войны и застряла, — рассказывает она. — Я с Киева, жила на «Берестейской» (станция метро. — Ред.). Единственный бой в Киеве был там,  а мы, придурки, смотрели в окно и снимали. Несколько русских солдат там остались, они разбежались и попрятались, а на улице холодно, есть нечего — повылазили. Мы в это время организовали самооборону: охраняли наш дом, из подвала вынесли весь мусор, всё расчистили, принесли матрасы — на всякий случай. Райончик у нас небольшой, все друг друга знают. Смотрят ребята — русские! Поймали их, сдали полиции. Один из них моего соседа порезал ножом…

У Наталии есть сестра в России — её семья сразу поставила на аватарки украинские флаги. Другие родственники из Уфы прислали ей фотографии: как покрасили заборчик в сине-жёлтый цвет. 

— Здесь, в Израиле, меня приняли очень плохо, — возмущённо говорит Наталия. —  Я ухаживала за русской бабушкой. Она смотрела телевизор и стала спрашивать — мол, чего ты не смотришь российские каналы. Я говорю: «Поймите, я не хочу это смотреть и обсуждать, я из Украины». Она мне: «А, так ты бандеровка!» И пошло-поехало.  

О войне в Израиле Наталия узнала по дороге к Мёртвому морю. 

— Я тут организовала поездку на море, собрала девчонок. Мы загрузились в половине шестого в автобус, поехали. Вскоре одна девочка говорит, глядя в телефон: «Бат Ям бомбят». «Да ты что?! Мы же только оттуда! Может, это несколько лет назад было?» «Нет, будто бы сейчас». 

Мы сначала посмеялись проехали ещё, заехали в [город] Реховот, а там — валит дым, огни вокруг, сирены гудят… Видимо, ракета где-то упала. Вот и съездили на море…   

Женщина рассказывает, что в Украине ей только один раз было тяжело во время сирены — когда та без перерыва гудела около сорока минут: «Она закончилась, а ты не понимаешь — это она у тебя ещё в ушах гудит или уже новая». Только одно воспоминание до сих пор не даёт ей покоя.

— Мы выезжали с Киева во Львов. Автобус шёл не по трассе, потому что бомбили. Ехали просёлочными дорогами, лесками. Часов десять выезжали. Салон был полон эвакуированных детей. У кого-то не было родителей, у кого-то они остались дома, у кого-то отцы воевали, а матери остались их ждать. Была девочка 19 лет с девятью детьми — ей все знакомые и родственники своих [детей] поотдавали. Детям по четыре-пять лет, они плачут… Вокруг бомбят, огни, всё горит. Страшно: попадёт — не попадёт. Очень тяжело было. Вдруг автобус останавливается, заходят наши солдаты с автоматами, проверяют, нет ли мужчин, — а у нас только дети и несколько женщин. Плач прекращается, наступает тишина, и только один маленький мальчик говорит шёпотом: «Не бойтесь, это хорошие дяди». У парня-солдата — слёзы, он сразу из автобуса вышел. 

К моменту публикации этого материала война между сектором Газа и Израилем продолжается четвёртый день. На 10 октября известно о более 900 погибших и 2600 раненых израильтянах. Больше 700 палестинцев погибло и не менее 2700 ранены в секторе Газа после ответных обстрелов израильской армии. 

Детские рисунки на стене бомбоубежища. Фото Марина-Майя Говзман/Spektr. Press

При поддержке Медиасети