Утром во вторник, 22 марта, в аэропорту Брюсселя произошли два взрыва, затем уже в метро последовали несколько взрывов. Всего в результате терактов в Бельгии погибли 34 человека, ответственность за это взяла на себя запрещенная в РФ террористическая организация «Исламское государство».
В разговоре со "Спектром" Екатерина Сокирянская, аналитик Международной кризисной группы со штаб-квартирой в Брюсселе, рассказала о работе европейских спецслужб с потенциальными террористами, влиянии выходцев из бывших стран СССР на политику "Исламского государства" и возможных угрозах для России.
Фото AFP/Scanpix
Международная Кризисная группа сделала интересный доклад в котором, в частности, утверждается, что российские силовики перед Олимпиадой выдавили радикалов на Ближний Восток. Насколько сейчас в ЕС идет работа с диаспорами? Она идет схожим образом?
В последнее время во всех европейских странах салафитские общины привлекают внимание спецслужб. В ФРГ уже давно пытаются вести оперативную работу с общинами. Есть ряд мечетей, где считается, что собираются сторонники радикальных взглядов, они находятся под наблюдением. Но в отличие от России там нет открытого учета и ограничения прав консервативных мусульман без судебного решения.
У нас работа ведется гораздо более жестко и репрессивно. В Дагестане, например, существует так называемая профилактическая база учета по категории «ваххабит» — там 15 тысяч человек тех верующих, кто придерживается салафитского течения ислама. Почти за всеми ними практически открыто установлено наблюдение, что приводит к нарушению их прав. Как только попадаешь в список, то тебя останавливают на каждом посту, доставляют в участок на много часов, заставляют писать объяснительные, берут анализ слюны, дактилоскопируют. Тебя могут снять с поезда или по прибытии месту назначения «встречать» сотрудники ФСБ.
Одна женщина из Южного Дагестана, чей муж осужден как участник незаконных вооруженных формирований рассказала, как она поехала в исламский магазин в Махачкалу, как только она вышла с покупками к ней подъехали с мигалками, обыскали, допрашивали. Участковый сказал прямо: «Отчитывайся за каждый шаг.» Таким людям практически невозможно трудоустроиться, снять квартиру, к их детям пристальное внимание в школах и даже детских садах. Человек чувствует, что он как будто под подпиской о невыезде или отбывает условный срок.
В Европе такого нет: слежка идет, прослушка, но репрессивных действий без правовых оснований нет. Они сначала собирают доказательную базу, и ее часто недостаточно, а потом действуют, иногда слишком поздно. Например, осенью задержали одного дагестанского имама в Берлине, а потом пропагандисты ИГ выпустили ролик, в котором высмеивали европейские СМИ. Под флагами ИГИЛ они цитируют европейскую прессу о том, что имама только подозревают в симпатиях, связях, с этой террористической организацией, насмехаются над подобной западной политкорректностью.
Оказание помощи пострадавшему. Фото AFP/Scanpix
В российских СМИ Европу нередко представляют местом, где торжествует толерантность. Может ли этот медиаобраз измениться после терактов в Бельгии?
Безусловно, сейчас будут ясно раздаваться голоса против мигрантов. Особенно против мигрантов из стран , которые ассоциируются с глобальным терроризмом. От силовиков будут требовать более жестких мер. Но я не уверена, что общественное мнение будет добиваться жестких ограничений прав тех религиозных сообществ, которые уже находятся внутри страны. Скорее, они теперь будут выступать за то, чтобы выслать существующих мигрантов домой и не пускать новых.
При этом гражданское общество, многие СМИ и интеллектуалы выступают за жесткое разделение между мусульманами и террористами, между мигрантам и экстремистами. Но когда случаются теракты в мирной стране, хотя Бельгия воюет, пусть и не на своей территории, в обществе быстро смещается понятие нормы. Несмотря на европейские ценности и толерантность люди хотят закрыться из страха за свою безопасность.
Насколько сильно влияние уроженцев России, переехавших в ЕС, а затем уехавших в «Исламское государство»?
Число тех, кто перебрался с Кавказа в ЕС, а потом в Сирию достаточно велико, от нескольких сотен до тысячи. В целом северокавказцы, в основном чеченцы, неплохо укрепились в ИГ благодаря репутации бесстрашных бойцов и устойчивому мифу о том, что они 20 лет воюют с Россией. Хотя какое там, если самим бойцам чуть больше 20-25 лет. В основном это люди без всякого предшествующего боевого опыта, новобранцы с Кавказа или молодежь из европейской диаспоры.
Это связано с тем, что в отличие от старых боевиков им было проще пересечь границу, так как они не были в розыске. Но репутация отважных вояк все-таки есть, и поэтому кавказцы быстро продвигаются на вторые-третьи позиции в ИГ, на уровень командиров группировок, связанных с [запрещенной в РФ]"Ан-Нусрой" или воюющих независимо. Прежде мы наблюдали, что кавказцы и среднеазиаты воевали под командованием чеченцев. Последние месяцы очевидно, что уже и сирийцы готовы довериться чеченцам в независимых группировках.
В иерархии ИГ самый высокопоставленный кавказец - Умар аш-Шишани, он же Тархан Батирашвили (по некоторой информации он был убит или тяжело ранен во время американских бомбежек в начале марта) . Его брат отвечает за русскоязычную службу безопасности. Еще есть несколько крупных боевых отрядов кавказцев, еще один выходец из России- теперь эмир одного из городов. Чеченцы активно интегрировались в городах ИГ, — заводят бизнес, появилась собственная русскоязычная школа.
То, что северокавказский джихад принес присягу ИГИЛ — тоже «заслуга» кавказцев из ИГИЛ, а не инициатива северокавказских лидеров подполья. Например, к этому приложил руку карачаевец Абу Джихад, близкий друг и соратник Умара Шишани, который отвечает за медиа, такой злой гений ИГИЛ в смысле продвижения его пропаганды и смыслов. Внутри ИГИЛ эти люди борются за власть, продвигаются по карьерной лестнице — для Умара Шишани и Абу Джихада в какой-то момент северокавказское подполье стало социальным капиталом, их ресурсом, благодаря которому они смогли продвинуться выше.
Фото: Reuters/Scanpix
На основе каких данных вы говорите? Ваши источники?
Есть целый ряд научных докладов и исследований о том, как устроен про ИГИЛ, я их изучила с целью вычленить информацию о наших согражданах из массива данных. Есть британский эксперт Джоана Паращук, которая собирает информацию о северокавказцах в Сирии. Она создала уникальный академический ресурс, который анализирует их публикации в соцсетях и видеообращения, которые вскоре часто удаляют. Я также слежу за пропагандой ИГИЛ через твиттер и фейсбук, они вполне доступны. Также я интервьюировала людей, которые имели контакты с теми, кто находится в ИГ.
На Кавказе есть организации, которые работают с бывшими джихадистами. Центр по противодействию экстремизму в Дербенте, например, начал работать как комиссия по адаптации боевиков в Южном Дагестане. Теперь они помогают людям выйти из ИГИЛ, так как безумное количество людей разочаровано и хотят домой, договариваются с властями, силовиками.
В Ингушетии есть комиссия по адаптации боевиков при главе Республики- это единственная комиссия, которая после свертывания накануне Олимпиады всех подобных инициатив возобновила работу по возвращению боевиков к мирной жизни. Пока шесть человек, побывавших в Сирии, решились вернуться под гарантии комиссии.
В ЕС есть схожие инициативы?
Такая программа есть в Дании. Программа по реинтеграции разочаровавшихся и вернувшихся джихадистов предусматривает добровольное согласие человека на слежку 24 часа в сутки при условии, что, если он не совершит преступлений в Дании, то его никто не может арестовать. Взамен бывший боевик получает бесплатный доступ к психологу, обучению, льготному жилью в обмен на хорошее поведение.
Другой источник моих данных — это люди, кто был там. Например, школьный учитель, который пробыл там полгода. Он пытался вернуть дочерей, которых увезла в халифат с собой жена. В итоге через шариатский суд добился возвращения детей. Также проводила исследования среди русскоязычных салафитских общин, которые в преддверии сочинской олимпиады недавно перебрались в Турцию. От них до ИГИЛ все гораздо ближе — часто люди возвращаются, либо буквально убегают.
Что из себя представляют общины салафитов в Турции? Многие хотят вернуться?
Сейчас они образуют вполне самодостаточные общины, в основном на окраинах Стамбула в консервативных районах. В этих общинах есть свои врачи, учителя и таксисты. В Турции развита исламская благотворительность, так что с голода не умрешь, но интегрироваться сложно из-за проблем с получением разрешений на работу.
Многие наши кавказцы хотят иметь свое дело, а это в Турции сложно для иностранца, многие не готовы выполнять тяжелую, черную работу или работать официантами в ресторанах. Поэтому возможности очень ограничены, практически все хотят вернуться домой, если бы в России им было спокойно и безопасно.
В подавляющем большинстве это абсолютно мирные консервативные общины. Хотя некоторые ее представители последние годы радикализовалась, так как русскоязычные вербовщики работали с ними целенаправлено и весьма последовательно — в итоге они переселились в ИГИЛ.
Россия сейчас разыгрывает курдскую карту: открыли представительство Сирийского Курдистана в Москве, планируются поставки оружия иракским курдам. Насколько реально, что Анкара в отместку разыграет карту тех религиозных мигрантов, что переехали из РФ?
Я таких тенденций в Турции не наблюдаю. Но наблюдаю другую тенденцию: с конца ноября прервались тесные контакты спецслужб обоих государств по предотвращению оттока боевиков в Ирак и Сирию. До обострения отношений, когда россияне подавали список из фамилий тех, кто собирается в ИГИЛ, турки их на границе задерживали, сейчас такой коммуникации практически нет.
По своей инициативе последние годы турецкие власти по линии антитеррора особенно приезжих салафитов не беспокоили. В отношении наших соотечественников ситуация изменилась, когда беременная 18-летняя дагестанка взорвала себя в Стамбуле в январе прошлого года. После этого задержания стали частыми, иногда целыми семьями, в том числе женщин.
Фото: Reuters/Scanpix
Угроза терактов повышается с учетом повышения роли чеченцев в ИГИЛ и прекращения российско-турецкого сотрудничества?
Да, конечно. В ИГИЛ есть антироссийское лобби, которое знает, что у них есть группы поддержки внутри России— и это не только вооруженное подполье Северного Кавказа со своими традициями боевых действий против России, но также отдельные симпатизанты на Урале, в Поволжье, в крупных городах страны. Недавно на Юге Дагестаны были совершены два теракта, ответственность за который взяло на себя ИГ. Такие действия ИГ может растиражировать небольшими логистическими и финансовыми усилиями.
Кроме того, боевики в ИГ не забывают о своей родине и внимательно следят а тем, что происходит дома. Например, недавно в Хасавюрте у салафитов отбирали мечеть — в ее защиту вышло пять тысяч сильно рассерженной молодежи. Сразу же пропагандисты ИГИЛ дагестанского происхождения начали высмеивать салафитских лидеров, пытающихся договориться с властями об открытии мечети, и призвали молодежь к терактам. Когда в ноябре у салафитов отобрали мечеть в Махачкале, пропагандисты ИГ тоже сразу сделали заявление, предложив ее прихожанам не верить умеренным лидерам, а раствориться в толпе, выждать момент и нанести удар, «как ваши парижские братья».