На этой неделе — полгода, как я переехала в Ригу. На днях я подписала официальный контракт на квартиру на целый год — серьезный коммитмент по нашим временам.

Когда мы договаривались со «Спектром», что я буду писать колонки, вероятно, подразумевалось, что я буду рассказывать о том, как живет женщина в эмиграции в Латвии, как познает Ригу и осваивается в новом городе. Но исследователь из меня оказался никудышный: так уж получилось, что я 90 процентов времени провожу на кухне за ноутбуком, а если и выхожу из дома в Риге, то оказываюсь либо в продуктовом магазине, либо в другой стране.

Первое явно приносит свои плоды: продавцы в Rimi уже не спрашивают паспорт, когда я покупаю вино. Неплохой результат, но я, конечно, надеялась, что через полгода жизни в европейском городе во всех соседних кофейнях и лавочках меня будут узнавать с порога и с сияющей улыбкой спрашивать: «Вам как обычно?». Но, видимо, эту честь мне еще предстоит заслужить в следующие полгода (год? жизнь?).

Эти иллюзии мне достались из жизни в Лондоне, где много веков безукоризненно работает культура взаимной радости живущих и работающих на одной улице людей. Или создания видимости этой радости: честно говоря, на этом уровне не так важно, насколько искренне тебе машет мясник из районной лавки, если у него отличная баранина и окорочка. Я никогда не понимала вечные русские стенания про «ненастоящие улыбки», которые почему-то хуже вечной скорби, которую можно наблюдать лицах пассажиров московского метро.

Уже через месяц после переезда в Лондон эта скорбь покинула меня: я каждое утро болтала о жизни с итальянскими мальчишками в кофейне справа, потом здоровалась и обменивалась мнением о погоде с француженкой-официанткой в кафе слева; владелец соседнего дели знал, что я люблю дурацкие батончики с йогуртом, а в ресторанчике на улице Теккерея меня узнали даже спустя годы после отъезда. Кажется, Британия — это единственное место на земле, где даже мы, феминистки, не возражаем, когда таксист (то есть незнакомый мужчина), обращается к тебе «my love».

В Италии, где я тоже провела какое-то время своего раннего материнства, тебя не просто приветствуют все лавочники на улице, где ты успела прожить хотя бы несколько часов, но и выбегают за тобой следом, предлагая кофе, пирожные или что-нибудь поинтереснее. Выходя из дома, я закладывала в план на полчаса больше: «сеньорина кон бамбино» (барышня с ребенком) не могла дойти до парка, не захватив полпачки комплиментов и пакетик внимания со всей римской улицы.

Иллюстрация Екатерина Балеевская/SpektrPress

Я ужасно тосковала по этому ни к чему не обязывающему локальному дружелюбию по возвращении в Россию. «Все дело в моем собственном отношении, я должна начать с себя», — решила тогда я, и стала широко улыбаться на входе в сетевом кафе за углом нашего дома в Москве, болтать с баристой и официантами, интересоваться их жизнью и настроением. Через месяц они стали узнавать меня с порога и спрашивать: «Как обычно?». Бинго!

Но через месяц и два дня в кафе поменялся весь состав: оказывается, политика компании гласила, что персонал не должен задерживаться в одном месте, «чтобы не привыкать». Да, в России людям и правда лучше друг к другу сильно не привязываться.

Привязаться к чему-нибудь или кому-нибудь в Латвии я уже вполне готова, но балтийский нрав в таком светском смысле кажется мне очень вежливым, но скорее суровым и  (пока) неприступным. Отправившись в Берлине обедать с подругой из Барселоны, я отметила, каким приветливым оказался наш немецкий официант, на что подруга удивленно воскликнула: «Если бы дело происходило в испанском ресторане, мы бы посчитали, что он нам ужасно нахамил и буквально оскорбил, потому что не расспросил нас про настроение, погоду и всех родственников». Мне же после Риги он показался просто душкой.

Но, конечно, драматургия подсказывает нам, что где-то за суровым внешним скрывается настоящая теплота и принятие. И я могу сколько угодно иронизировать, но если честно, я никогда и нигде не встречала столько добрых людей, которые по-настоящему спасали меня в ситуации, где я уже не надеялась на помощь.

Некоторых из них я даже не никогда не видела — например, того человека из Управления по делам гражданства и миграции Латвии, который прочитал мое письмо, которое я отправляла им без всякой надежды в канун Рождества, — и не просто дал нам с сыном шанс остаться в стране, но и заставил меня снова, впервые с детства, поверить в новогодние чудеса.

Или детский психиатр, которая не заставила моего сына проходить через все круги бюрократического ада, а дала ему возможность пойти в лучшую школу.

Или директор этой лучшей школы, который в самые сложные моменты долго и успокаивающе говорил со мной по видеосвязи, а не отделывался формальными письмами, хотя имел полное право, потому что знал, как я переживаю. Основательница этой лучшей школы горит идеей инклюзии, а значит, готова дать шанс очень многим людям, которым это необходимо. И вообще все в этой лучшей школе просто делают так, что каждый день мой сын приходит домой счастливым.

А какие нежные наши тренеры в бассейне! Как они терпеливо относятся к тому, что мой сын все время уплывает не только под воду, но и в свой мир.

А еще прекрасная Елена из социального центра «Хесед», в кабинете которой я вдруг почувствовала, что в мире есть место, частью которого я являюсь по крови и рождению, даже если мир сделал сальто несколько раз. Я знаю, что Елена читает иногда мои колонки, поэтому шлю ей привет.

Иллюстрация Екатерина Балеевская/SpektrPress

И я могу продолжать бесконечно, поэтому лучше, в честь полу-годовщины наших отношений с Ригой, расскажу историю, с которой вообще-то и начались мои колонки в «Спектре». Как часто бывает с рождением чего-то прекрасного, они начались с похода к гинекологу.

Доктором оказалась красивая белокурая латышка, упоительно смешивающая в речи сразу все языки. Пока я ложилась на кушетку на УЗИ, она спрашивала меня, как я тут оказалась, как я адаптируюсь и все такое. Я рассказала ей, что я журналист, который занимается правами женщин, что у меня сын, что я с ним тут одна и как тяжело было найти школу, но как же невероятно мне все в Латвии помогли — от знакомых и незнакомых людей до даже вот врачей в этой же клинике, где мы сейчас общаемся.

Доктор в это время внимательно смотрит на экран с моим УЗИ — и вдруг начинает плакать.

Не в смысле, у нее что-то в глаз попало, а просто градом текут слезы — и она сквозь них пытается произнести какие-то булькающие звуки, показывая на мою матку на экране.

Ну, все, думаю я. Что она там увидела такое, чтобы могло довести до слез врача? Опухоль? Киста? Я умру? Господи, только не беременность, ни за что. Рак в какой стадии? У меня страховки тут нет, как я буду лечиться? С кем будет жить ребенок?

- Доктор, что там?

- Ох, нет, нет, нет, простите, у вас все тут замечательно, просто это так трогательно, какие прекрасные люди приезжают к нам в таких ужасных обстоятельствах, и как хорошо, что мы можем вам помочь и вас поддержать. Так трогательно, что я вот даже расплакалась! А вы здоровы, одевайтесь, сейчас вам карту заведем, а потом вы адаптируетесь у нас тут, сын в школу пойдет — и можно новенького будет рожать.

С праздником нас, Рига! Буду улыбаться тебе, пока ты не начнешь улыбаться в ответ и спрашивать меня: «Как обычно?».

Вечер в Берлине. Юля Варшавская о границах внутри и снаружи