Как меня за экстремизм судили. Финское фото довело до статьи Спектр
Суббота, 05 октября 2024
Сайт «Спектра» доступен в России через VPN

Как меня за экстремизм судили. Финское фото довело до статьи

Вадим Штепа, фото из личного архива Вадим Штепа, фото из личного архива

На днях автора этих строк привлекли к суду и приговорили к штрафу за размещение нескольких иллюстраций в социальной сети «ВКонтакте». На одной из них был изображен финский танк времен Второй мировой войны. Такие танки присутствуют во многих финских городах (в историческом музее Хельсинки, в Лаппеенранте, Хамине и т.д.) и туристы любят фотографироваться возле них. Но оказывается, разместив такую фотографию на своей странице в соцсети, любой российский турист автоматически превращается в экстремиста.

Дело в том, что на этих танках изображен символ hakaristi, напоминающий нацистскую свастику. Однако этот символ был принят финской армией в 1918 году, когда никакого Третьего рейха еще не было и в помине. Поэтому он не попал под запрет Нюрнбергского трибунала и используется финской армией до сих пор. Hakaristi присутствует даже на президентском штандарте Финляндии.

Однако российский суд не вдается в такие тонкости. Статья 20.3 Кодекса об административных правонарушениях гласит: «Пропаганда либо публичное демонстрирование нацистской атрибутики или символики, либо атрибутики или символики, сходных с нацистской атрибутикой или символикой до степени смешения, либо атрибутики или символики экстремистских организаций, либо иных атрибутики или символики, пропаганда либо публичное демонстрирование которых запрещены федеральными законами».

Эта оговорка («сходных до степени смешения») позволяет причислить к «нацистской символике» также множество традиционных буддистских свастик. И теперь российские туристы, выкладывающие в соцсети фотографии индийских или таиландских храмов, также рискуют попасть за это под суд.

Смешение в этой статье «пропаганды» и «публичного демонстрирования» какой-то символики способно привести к юридическому абсурду. Под запретом могут оказаться различные исторические исследования и даже культовый в свое время фильм «Семнадцать мгновений весны», где герои щеголяют в эсэсовских мундирах. 

Еще одним обвинением центра «Э» в мой адрес стала публикация в соцсети нескольких фотографий из прошлогодней поездки на парламентские выборы в Украине, в том числе символики запрещенной в России организации «Правый сектор». Оказывается, пресловутая «визитка Яроша», о которой украинские музыканты поют ироничные песни, вызывает у российских правоохранителей неслыханные опасения. Вероятно, они полагают, что россияне, увидев эту символику, вдохновятся идеями «Правого сектора»? Никаких иных рациональных мотивов для такого запрета найти невозможно. 

Впрочем, все эти «запрещенные картинки», как мне прозрачно намекнули, являются лишь «предупреждением». Вероятно, мои статьи в различных республиканских и федеральных изданиях слишком не вписываются в «общепринятые» для нынешней российской прессы рамки. Но к текстам, несмотря на их критику в адрес официальной политики, все же не придраться — они не нарушают никаких законов. Поэтому ищутся иные поводы наказать «непослушных» журналистов. И соцсети здесь — самый удобный инструмент. Если по отношению к материалам в СМИ сначала обычно выносится предупреждение Роскомнадзора, то публикации в соцсетях сразу влекут за собой возбуждение административных дел.

В целом создается впечатление, что пользователи соцсетей и российское государство живут в разных эпохах. Первые — в информационной реальности, переполненной различным контентом — текстовым, иллюстративным и т.д. Если где-то что-то удаляется — оно непременно всплывает в других местах. Если кому-то какой-то контент не нравится –его просто игнорируют.

А государство живет в архаичной эпохе цензуры. Ему кажется, что стоит «запретить» какие-то слова и картинки — и граждане запретят их для себя. На деле же происходит ровно наоборот — всякая «запрещенная» информация вызывает повышенный интерес. Возникает сетевой эффект Стрейзанд.

Расхожее в российской правоприменительной практике слово «экстремизм» является совершенно абстрактным и бессодержательным. Не существует никакой однозначной «идеологии экстремизма». Экстремизм (от лат. extremus — крайний) — это всего лишь радикальное выражение той или иной точки зрения. Радикалами могут быть представители самых разных взглядов — коммунисты, националисты, анархисты, «зеленые» и т.д. Но в сегодняшней российской реальности «крайними» все чаще оказываются люди информационной эпохи (независимые журналисты и блогеры), которые обвиняются в «экстремизме» за публикацию (или просто репост) тех или иных текстов или иллюстраций, которые государство считает «запрещенными».

Возникает парадокс: такое государство вполне само может стать фашистским даже несмотря на то, что оно запретит любые изображения свастик и прочей «экстремистской символики». Характерно, что у нынешних российских законодателей самое популярное слово — «запрет». Граждане уже привыкли ждать от Госдумы — что же она запретит на своем следующем заседании?

Такая атмосфера, конечно, психологически тяжела для тех, кто привык к свободному обмену мнениями в эпоху интернета. Когда рамки дозволенных дискуссий постоянно сужаются, а любое слово или фотография могут быть истолкованы как «экстремистские», неудивителен отъезд многих российских журналистов в другие страны. 

Оптимисты говорят, что сплошная пропаганда в России долго не продержится — ну не могут же люди с айфонами и планшетами так легко смириться с государственной цензурой! Но, как ни странно, в середине второго десятилетия XXI века телевизор все-таки оказывается сильнее компьютера, опровергая пророков информационной эпохи.

Поэтому для тех, кто не мыслит своего будущего без информационной свободы, наверное, наиболее реалистичной становится перспектива создания за рубежом независимых и популярных русскоязычных СМИ, которые своим свободомыслием победят имперскую пропаганду в нынешнем российском обществе.