Утро, половина седьмого. В предрассветных сумерках звучит первая сирена. Я в Тель-Авиве, сплю в гостиной у друзей. Сквозь сон слышу, как завывает — сначала тихо, потом громче. Из комнаты выскакивают ребята, лает собака. Это моя первая «Цева адом» — сирена ракетной тревоги, и я ещё не знаю, что на сборы у меня есть несколько секунд: добраться до бомбоубежища нужно за три минуты. Меня торопят и подгоняют, кое-как натягиваю штаны, мы вчетвером — двое моих друзей, пёс и я — летим на первый этаж, где находится укрытие. Дверь заперта, и мы первые, кто откроет её в этот день. Из сектора Газа на Израиль летят ракеты.
Первое правило во время ракетных атак: если в доме есть бронированная комната или бомбоубежище, войти внутрь и закрыть ставни. Если защищённого пространства нет, укрыться в самой северной или южной комнате — зависит от стороны обстрела, — сесть на пол вплотную к внутренней стене, не на линии окна.
— Может, это землетрясение? — спрашивает подруга, потому что сирены не прекращаются.
Уже в 06.38 появляется информация о первом попадании в Ашкелоне — городе на юге Израиля. Это не землетрясение. В местном телеграм-канале тут же возникает карта обстрелов: сирены воют на юге и в центре страны. Мы пока ещё ничего не понимаем.
В бомбоубежище женщина, соседка моих друзей, рассказывает, что её сын и дочь, резервисты, призваны. Резервистов тут никогда не собирают просто так. Сообщают о десятках ракет, выпущенных с территории сектора Газа. «Цева адом» продолжается, где-то слышны первые взрывы.
До 2007 года система оповещения называлась «Шахар адом» — «красная заря». Название изменили, когда родители семилетней девочки по имени Шахар обратились через телевидение в Министерство безопасности: оказывается, их дочка, которая однажды пришла в школу в красной кофте, стала объектом шуток со стороны других школьников.
У моего друга есть мобильное приложение, оповещающее о сиренах по всей стране. Оно гудит без остановки: тревога в центре страны и на юге. В конце концов друг выключает его: когда будет новая сирена в Тель-Авиве, мы всё равно услышим.
Проходит около получаса. Успокаиваем собаку, успокаиваемся сами и выходим. Когда сирена затихает, выходить можно не раньше чем через 10 минут — обломки ещё могут прилететь. Выходим на улицу, курим.
Второе правило: снимать на камеру ракеты опасно и глупо. Во-первых, из-за угрозы жизни снимающего, во-вторых, есть риск случайно снять место пусков «Железного купола» — израильской тактической системы противоракетной обороны.
Вскоре к нам подходят знакомые из соседнего дома. У них термос с кофе и два маленьких стакана. Поставили термос на электрощиток. Разливаем прямо тут. Вспоминаю, что мой друг вчера поехал в поход под Иерусалим — там нет бомбоубежищ, если начнется тревога, остаётся только падать на землю, закрыв голову руками.
Третье правило: если сирена тревоги застала в машине, нужно остановиться на обочине, выйти и зайти в ближайшее здание или укрытие. Если такой возможности нет, нужно лечь ничком на землю и прикрыть голову руками. Если всё это невыполнимо, следует остановиться и не выходить из машины в течение 10 минут.
В укрытии. Фото Марина-Майя Говзман / Spektr.Press
К семи утра становится известно о трёх прилётах в трёх населённых пунктах: Ашкелоне, Явне и Кфар Авиве. Передают, что в Ашкелоне двое раненых. Один человек с ранениями средней тяжести в Явне. Позже становится известно, что в Ашкелоне обошлось без жертв — двое в состоянии шока. Публикуют кадры горящей улицы в городе. 69-летняя женщина из города Гедера в критическом состоянии после попадания ракеты в её дом — она погибнет.
Слухи о проникновении террористов в приграничные поселения подтверждаются. Судя по всему, их десятки. Идёт перестрелка. Такого тут не было очень давно. Из города Сдерот, который граничит с Газой, публикуют снимок: мужчины в повязках на головах и с оружием в руках едут по одной из улиц. Потом публикуют видео оттуда же: слышится стрельба, женщина кричит: «Мама!», на крыше одного из домов — люди с оружием. Передают, что в одном из поселений боевики расстреливают людей на улицах, но подтверждений этому нет. К восьми утра пишут о заложниках в одном из южных городов. А у нас снова звучит сирена.
«Бен-Гурион», израильский аэропорт, закрыт. Утверждён расширенный призыв резервистов. Моя подруга, офицер ЦАХАЛа, пишет, что её пока не призывают. Друг, который сейчас в походе, выкладывает снимок с прекрасным видом. Моя подруга из Одессы, которая сама не спала сегодня из-за ракет — российских, — спрашивает, где я и всё ли в порядке. Сирена воет…
Новости приходят тревожные: ХАМАС утверждает, что захватил кибуц Бэри, и публикует видео угнанного в Газу израильского солдата. Тревога звучит уже в Иерусалиме. Молюсь, чтобы мой друг прекратил свой иерусалимский поход, а другая подруга из столицы успела вылететь — они с мужем сегодня должны отправиться в долгожданный отпуск (к счастью, через пару часов они благополучно приземлятся в Париже).
В бедуинском местном совете Ксэйфе сообщают о четырёх убитых после попадания ракеты. В Сдероте террористы забаррикадировались в здании. Сообщают, что ещё одна группа террористов в городах Нетивот и Офаким.
— Скоро понадобится кровь, — говорит моя подруга.
Какое-то время мы молчим. Ребята покупают кофе и восточные сладости, приносят ветчину и сыр. Мы берем пледы и думаем расстелить их перед домом, чтобы, когда начнется тревога, сразу бежать в убежище. Только кладём всё это на газон, как взрыв раздаётся прямо над нами (видимо, сработало ПВО) — мы тут же хватаем вещи и бежим в бомбоубежище.
Фото: Марина-Майя Говзман / Spektr.Press
К 10 утра передают, что в больницу «Сорока» доставили 80 пострадавших. Некоторые в очень тяжёлом состоянии. Поступают сообщения, что захватчики поджигают дома в израильских посёлках. Я по-прежнему в странном состоянии: паники нет, тут привыкли к обстрелам и знают, как действовать, в то же время ситуация беспрецедентная — прорывы границ, заложники, много погибших. Оказывается, на юге страны была рейв-вечеринка на 2000 человек, молодые люди, которые были на ней, стали одними из первых жертв — есть раненые и, предположительно, заложники.
К 11 утра можно уже точно сказать, что ХАМАС прорвал границу с Израилем в трёх местах: по воздуху — на дельтапланах, по воде — через море и по суше — проломив заграждения в нескольких местах. Террористам удалось проникнуть вглубь страны, убивая гражданских на своём пути, захвачены также один из приграничных КПП и несколько домов в Беэре, Офакиме, Сдероте, Нетивоте и Кфар Дароме. С утра по территории страны выпустили 2500 ракет. Большинство удалось перехватить.
Вчера в Израиле была 50-я годовщина войны Судного дня, или арабо-израильской войны. Тогда конфликт начался с совместной внезапной атаки арабской коалиции на израильские позиции в Судный день — день отдыха, поста и молитвы в иудаизме. Сегодня ракеты полетели не просто в шаббат, а в день, когда евреи отмечают Шмини Ацерет — восьмой день праздника Суккот и Симхат Тора — праздник Торы. Такое ощущение, что и сейчас происходящее стало полной неожиданностью для служб безопасности.
В 11.30 больница Ихилов просит всех желающих сдать кровь пока не приезжать: наплыв доноров огромен. Тогда же уточняют число жертв: 20 погибших, 250 раненых, около 70 человек в тяжёлом состоянии.
Наконец появляется обращение премьер-министра Нетаньяху. «Граждане Израиля, мы находимся в состоянии войны, не в состоянии военной операции или эскалации — войны. Сегодня утром ХАМАС предпринял убийственную и внезапную атаку на Государство Израиль и его граждан. Мы находимся в центре событий с раннего утра. Я созвал сотрудников силовых структур, приказал в первую очередь очистить населенные пункты от проникших террористов. Операция проводится в эти часы. В то же время я приказал провести обширную мобилизацию резервистов и дать отпор со всей силой и размахом, враг заплатит цену, которую не может себе даже представить, а пока призываю всех граждан Израиля строго подчиняться указаниям армии и командования Орафа. Мы ведём войну и мы её выиграем».
Звонит подруга из Хайфы. Рассказывает, что её парень разбудил её со словами:
— Маша, началась война, вставай…
Рассказывает, что у них в городе тоже открыли бомбоубежища. Администрация просит не распространять слухи и не нагнетать панику.
Тем временем ХАМАС публикует новые кадры захваченных в плен израильтян в Газе. В одном из роликов окровавленную молодую девушку под крики «Аллаху акбар» вытаскивают из багажника и заталкивают в машину. На другом видео в кузове машины раздетый человек — длинные дреды, голова в крови, и на неё плюют. Это очень страшно. Читаю, что раввины призывают евреев, соблюдающих шабат, включить телефоны и вооружаться, несмотря на праздник: это вопрос спасения жизней. На часах 13.30. По последним данным, погибло 22 человека. Судя по всему, жертв намного больше.
В 15.00 мы выходим в магазин. В стране ввели чрезвычайное положение — это значит, что всё может закрыться и нам нужно купить еды на ближайшие несколько дней. На улицах тихо и пусто, нет вечного тель-авивского гомона, город вымер. Только коты греются на солнце и перебегают с газона на газон уличные петухи, которых в избытке в южном Тель-Авиве. Время от времени тишина нарушается гулом военных вертолётов.
Фото Марина-Майя Говзман / Spektr.Press
Из-за поворота резко вылетают два мотоцикла, на них молодые ребята в шлемах, арабы. Инстинктивно делаю шаг в сторону. Это ужасное чувство: горько от мысли, что происходящее может посеять во мне ксенофобию, которую я не принимаю всем сердцем.
Писатель и журналист Гидеон Леви в интервью Би-би-си сегодня сказал: «Примирение и так было далёким, а теперь стало ещё дальше. Сектор Газа — одна огромная клетка, самая большая тюрьма в мире. Разговоры и обмены мнениями, о которых вы говорите, касались облегчения условий жизни внутри этой клетки. О снятии блокады разговоров не шло. И конечно, люди живущие в клетке уже 17 лет (речь идёт об установлении блокады сектора Газа в 2005 году. — Ред.) хотят сопротивляться».
Между тем число пострадавших в Израиле выросло до 800 человек. У подруги, которая утром наливала нам кофе, призвали мужа — он резервист, как и его родной брат, который тоже призван. Она рыдает и умоляет его не уезжать, но мы знаем, что он уедет. Они сидят, обнявшись, на балконе, мы пытаемся готовить еду, но состояние паршивое. Я совершенно не понимаю, чем могу им помочь. Никаких слов не достаточно. Ничего не достаточно.