Спектр

Полдень близко. Дмитрий Гудков — о том, как будут выглядеть протесты после выборов, и чем Путин похож на Чаушеску

Дмитрий Гудков. Фото: Sergei Fadeichev / TASS / Scanpix / Leta

Дмитрий Гудков. Фото Sergei Fadeichev/TASS/Scanpix/Leta

8 февраля Центральная избирательная комиссия России отстранила Бориса Надеждина от участия в президентской гонке. Изначально предполагалось, что это произойдет на день раньше, но ЦИК согласился предоставить кандидату дополнительное время для изучения забракованных подписей. Как и предполагало 99,9% наблюдателей подобная «вежливость» была лишь ширмой для уже принятого решения.

Складывается впечатление, что поддержка, которую получил от россиян Борис Надеждин во время сбора подписей за свое выдвижение, произвела впечатление на тех, кто в Кремле контролирует избирательный процесс. Они стремились купировать неожиданный успех политика, который называет «начало СВО фатальной ошибкой», но опасались делать это слишком грубо.

Повлияла ли внезапная политическая активность россиян на позиции Владимира Путина, сработал ли его предвыборный сценарий и при каких условиях зарубежная российская оппозиция может объединиться, рассказывает «Спектру» экс-депутат Государственной думы, участник «Антивоенного комитета России» с 2022 года Дмитрий Гудков (признан в России «иноагентом» и объявлен в международный розыск).

- Решение ЦИК по Надеждину ожидалось всеми, но существует разные оценки появления в предвыборной гонке Екатерины Дунцовой и Бориса Борисовича. Одни утверждают, что это проявление запроса на активное антивоенное сопротивление, другие — что не стоит выдавать желаемое за действительное и в России нет никакого массового протеста. Ваша точка зрения?

- Одно другому не противоречит. Действительно массового сопротивления нет, но не потому, что нет запроса, а потому, что репрессии очень жёсткие. Силовики используют любые методы для того, чтобы протест подавить. Риски таковы, что люди пока не готовы к каким-то активным действиям.

С другой стороны, запрос на антивоенное сопротивление очень большой, поэтому любая минимальная возможность хоть как-то безопасно выразить свою позицию приводит к тому, что мы сейчас видели в ситуации с Надеждиным, когда 200 000 подписей за него были собраны за одну-две недели. Люди в очередях стояли на морозе в –20 градусов.

Путин собрал 3 000 000 подписей, но только никаких очередей мы не видели, а 3 000 000 — это в 15 раз больше, поэтому на самом деле эта история показала, что путинские подписи — нарисованные и нелегитимные. Ему вообще поломали весь сценарий, согласно которому он — «кандидат от народа». Сейчас все прекрасно понимают, что кандидат от народа — Надеждин, а Путин — это чиновник, которому как-то нарисовали подписи. И очереди у нас были не в военкоматы и не к Путину, а к Надеждину, и еще на границе, когда была объявлена мобилизация. Это о многом говорит. Рост рейтинга Надеждина с 0 до 10% — это огромный результат.

Председатель ЦИК РФ Элла Памфилова. Фото YURI KOCHETKOV/EPA/Scanpix/Leta

- Представим на секунду, что произошло бы чудо, и его фамилия оказалась бы в бюллетене для голосования…

- Если бы такой кандидат принимал участие в выборах дальше, то 17 марта он, конечно, бы не победил, поскольку это невозможно (всё будет «нарисовано»), но появилось бы реальная мощная оппозиционная сила с рейтингом около 30%. Для власти это уже большая проблема. Тогда уже ничего не сделаешь с Надеждиным, если его поддерживает 30%. Причём самые активные граждане. Его уже не посадишь — слишком опасно и может привести к разным последствиям.

- Вы считаете, что эти очереди в пункты сбора подписей, акции жён мобилизованных и другие легальные протесты как-то влияют на Путина и его окружение? Или они смотрят на это как на временное неудобство, которое исчезнет сразу после 17 марта?

- Я думаю, что даже Чаушеску за неделю до расстрела не считал, что у него есть какие-то проблемы. Любая диктатура получает революцию неожиданно. Поэтому в Кремле, наверное, предполагают, что это просто недоразумения или трудности, с которыми они справятся.

Я думаю, что у движения против войны и диктатуры в России сейчас большие перспективы. Теперь мы будем продвигать акцию «Полдень против Путина», призывать людей прийти на участки 17 марта, а что они там сделают — неважно. Они могут просто в очереди постоять и не заходить внутрь, могут испортить бюллетень, могут на нем что-то написать, порвать его и так далее. 

Все ключевые оппозиционные силы, включая Алексея Навального, приняли решение поддержать «Полдень против Путина», и власть это пугает. Они уже Юлию Галямину предупредили, что если она будет в этом участвовать, то попадет под уголовное преследование. Мы с пониманием относимся к тому, что Юлия решила отойти в сторону.

Главное — это показать в полдень 17 марта, что люди пришли на участки. Важно не как посчитают голоса, а то, что все увидят эти очереди в крупных городах. Тогда никто не поверит, что за Путина проголосовало 86%, так же, как сейчас никто не верит, что он собрал 3 000 000 подписей.

- Сможет ли оппозиция, выражаясь языком политтехнологов, капитализировать этот протест 17 марта? Выборы пройдут, и что дальше?

- Могут появиться новые возможности легитимно высказаться. Что такое нелегитимный тиран? Это когда в его победу и популярность больше никто не верит. Речь не о том, сколько у него процентов, а про его восприятие. Если люди выстроятся в очереди, то они, во-первых, увидят друг друга, своих соседей и поймут, что они не одни. Много тех, кто против.

Во-вторых, это поймут силовики, которые сегодня думают, что они бьют маргинальное меньшинство от имени большинства. У них сейчас такая картина в голове: есть легитимный царь, какие-то 2% «дерьма», как говорит Владимир Соловьёв, мы их сейчас здесь «построим». Если силовики увидят, что никакой массовой поддержки у тирана нет, а тех, кто выходит против —пусть не большинство, но очень много, уже боязно с такими людьми связываться. Они могут и отпор дать в какой-то момент.

Ещё элиты увидят, что Путин никакой особой поддержкой не пользуется. Задумаются: зачем он им нужен? Среди них есть те, кто против войны, кто хочет вернуть свои счета и яхты, отправить на Запад учиться детей. У них может появиться вопрос: почему бы нам не сделать ставку на Мишустина, например?

После 17 марта новые возможности легального протеста могут неожиданно открыться, потому что если произойдет раскол элит, то появится какая-то антивоенная коалиция против пропутинской-провоенной. Дальше уже часть элиты может сделать ставку на гражданское общество. В этот момент силовики займут нейтральную позицию.

- Что-то подобное происходило в России в обозримом прошлом?

- Вспомните митинг на Болотной площади в Москве в 2012 году, когда уже существовала жесткая цензура на телевидении, и вдруг телеканал НТВ показывает сюжет о протестах. Тогда Алексей Пивоваров сказал, что не выйдет в эфир, если ему не дадут показать митинг на Болотной. Ему разрешили. Была большая поддержка протестного движения внутри самой власти, потому что мэры выходили, куча депутатов вышла тогда на площадь.

Никто не понимал, чем всё закончится. Во Внуково стояли самолёты на всякий случай, готовые к вылету. Нечто подобное, в принципе, не исключено. Подчеркну, что я не знаю: будут 17 марта очереди или нет, но предполагаю, что шансы на развитие подобного сценария сильно отличаются от ноля.

Митинг на Болотной площади. (архив) Фото RIA Novosti/Scanpix

- В последние месяцы заметно усилилась координация среди различных значимых групп оппозиции, но при этом представители ФБК не приехали на съезд «иноагентов» в Берлине…

- Я думаю, что мы всегда объединяемся, когда понимаем, что это не бессмысленно, может быть синергия, может быть эффект. Так было на Болотной площади. Сейчас по поводу акции «Полдень против Путина» все объединились, потому что почувствовали, что в этом есть смысл. Тем более, если ты вдруг не принимаешь участие в общем деле, то выпадаешь из игры. Я как раз считаю, что есть все шансы на объединения усилий в дальнейшем.

Это не значит, что надо ездить на все съезды. Встреча в Берлине — это все-таки история о проблемах самих «иноагентов» и о том, как они друг друга поддерживают, а 17 марта — совсем другое дело.

- Кстати, какое впечатление лично у вас оставил съезд в Берлине?

- Мы ставили перед собой задачу пообщаться, рассказать о том, как можно эффективно бороться, помогать и защищать интересы разных людей. Я, например, про Би-2 рассказал историю. Это обмен опытом и поддержка друг друга. Других целей мы не ставили.

Я удивился критике, потому что это была нормальная встреча людей, многие из которых нуждаются в помощи. Кто-то — с выездом из России, кто-то — с визами или с гуманитарными вопросами. Они теперь знают куда можно обратиться за поддержкой или как работать с медиа. Возможно, будет создана касса взаимопомощи. Иных результатов я и не ожидал.