У гор свой характер и своя погода, коварная — жара в предгорьях может смениться холодом и дождем наверху. Летнюю погоду местные жители ругают особенно — жарко, душно, невесть откуда может прийти внезапный ураган, который принесет ливень и град. Да еще и вечная дымка, из-за которой не видно гор.

А вот осенью, в сентябре-октябре в Северной Осетии наступает приятная пора, спокойная, солнечная.

Но осень есть осень — отличная погода может запросто смениться туманной моросью…

Но если прорвать дождевые облака, оседающие инеем на желтых деревьях, то попадешь в самое настоящее жаркое лето, да еще и с красками осени.

Горные реки настолько же прекрасные, насколько и опасные. В период активного таяния ледников даже небольшие ручейки, которые можно перейти, не замочив щиколотки, превращаются в бурные потоки. Что уж говорить о полноводных мощных реках. Ардон, Урух, Гизель в разлив до неузнаваемости меняют берега, рвут, как бумагу, асфальтовые дороги, сносят мосты и срывают с места бетонные блоки.

Классическое дополнение любого осетинского пейзажа — мощные горские башни. Наследие того времени, когда осетины враждовали со всеми и нередко постреливали друг в друга. Каждая такая башня принадлежит какому-либо роду. И даже горцы, переехавшие в город, могут точно сказать, в каком ущелье и на каком камне находится их родовая башня, кто и в каком году ее построил, и раз в год выбираются навестить фамильные руины.

И непременно рядом с крупными селами живых на склонах гор теснятся городки мертвых. Самых крупный — у села Даргавс — знаменит, пожалуй, на всю Россию. Около сотни склепов, из маленьких окошек которых на туристов выглядывают пустые глазницы черепов древних осетин. Подобные склепы могли себе позволить только богатые семьи. Вокруг города мертвых ходят легенды, что, якобы, во время чумы больные горцы семьями замуровывались в фамильных склепах, чтобы не допустить распространения заразы. По большей части подобные легенды — лишь вымысел для падких до ужасов туристов.

Даргавсский город мертвых особенно эффектно смотрится в сумерках и в плотный туман, когда призмистые домики силуэтами проступают на фоне склона и уходят куда-то во мглу. Даргавсский некрополь — один из самых крупных в Северной Осетии, но далеко не единственный. Несколько склепов заброшенного села Какадур во время снегопада смотрятся не менее колоритно.

До недавнего времени в Какадуре жили Лида и Майрам. Он — старый горец, корнями вросший в скалы. Она — его верная жена, готовая ради мужа терпеть тяготы горской жизни и делать на дровяной печи вкусные осетинские пироги. Недавно Майрама не стало. Лида переехала на равнину.

Некогда богатые горные села сегодня пустеют. Найти обжитой горский дом — как встретить призрака. Когда-то в отдаленном селе Галеат было больше сотни жилых дворов. Сегодня здесь живет только один человек.

У большинства горцев, которые все-таки остаются в горах, быт далек от роскоши. Для Минты богатство — ее внуки и муж, который вырос в горах и помнит времена, когда сено возили на волах. Внуки приезжают в дом Минты в старом горском селе Дунта на лето — есть свежий осетинский сыр, пасти яков и бегать по горам. Минта счастлива, но чем старше она становится, тем больше она думает, что стоит все-таки переехать в город. Хотя бы на зиму.

Ход — самое высокогорное село в Северной Осетии — когда-то было одним из самых богатых.

Когда-то здесь жили мастера-камнерезы, работы которых славились на всю Осетию. В особенности хорошо у местных мастеров выходили надгробия. Безымянные горцы и горянки смотрят на редких туристов с покосившихся надгробных плит. Сегодня в Ходе на прохожих с камне смотрят только мертвые.

Аркадий приехал в Ход навестить бабу Раю — единственного человека, который все еще живет в Ходе. Если надо сходить за продуктами, Рая идет на равнину. Это около 20 километров по горам. «Баба Рая — Жигули», — грустно шутят местные. Аркадий все еще помнит, как в Ходе жили люди, работала школа, а местные мастера тесали камень. Но потом пришли фотографы, и сделать портрет усопшего родственника стало гораздо проще и дешевле. «Вот, родню приехал проведать. Завтра обратно уеду. Я бы и раньше уехал, давно бы рыбу ловил у себя дома, внизу. Но нельзя так — родная кровь все-таки», — говорит он.

Но если горский дом жив, то вас и теперь в нем встретят, как дорогого гостя. Горцы — люди небогатые, не сильно разговорчивые и грубоватые. Но настоящее гостеприимство из этих мест еще никуда не ушло.

Встретят прямо с дороги и, не принимая никаких отговорок, начнут угощать чаем, свежими овощами и соленым горским сыром.

Иногда старые дома оживают, причем самым неожиданным образом. Дизайнер Руслан выкупил дом в древнем горском селе Камунта. Мало кто хочет жить в таких домах: сложенные из камня дворцы с толстенными стенами очень сложно протопить. А если учесть, что за дровами приходится ездить с гор на равнину, то содержание древнего дома и вовсе выглядит делом хлопотным. Но Руслан решил, что его дети должны хотя бы иногда жить в горах.

Из своего дома Руслан сделал настоящий музей горского быта. Здесь можно найти старые бутыли, кожаные мешки для хранения зерна, крюки для развески мяса. Большинство своих экспонатов Руслан спасает из брошенных домов в умирающих деревнях.

Но даже брошенные дома вовсе не означают брошенные горы. Осетины все так же пасут скот высоко в горах, куда можно добраться разве что на вертолете. У осетин вертолетов нет, поэтому по горам они путешествуют на конях, и делают это мастерски.

Где-то далеко, в верховьях Дигорского ущелья река Урух вытекает с ледника и дробится на сотни рукавов, превращаясь в многовековое болото Чифандзар. Здесь нет ни заводов, ни фабрик, а трава зеленая, как лазурь. На огромных лугах Чифандзара чабан Арсен пасет свои стада.

Кроме Арсена и его помощников здесь бывают разве что пограничники.

«Кто-то уезжает, кто-то переезжает. Но чтобы совсем уехать, горы не видеть — нельзя так, — говорит, наливая в коровий рог терпкой черничной настойки могучий бородач Володя. — Я вот себе дом взял, сейчас его делаю. У меня знаешь, какая веранда будет, какой будет вид с нее — все горы как на ладони! Я вот не могу — если хоть раз в день на коне по деревне не проскочу — считай, день не жил. Нельзя горцу без гор. Это память крови».