Евгений Гришковец, приехавший в Ригу с моноспектаклем «Прощание с бумагой», встретился с Кристиной Худенко и дал интервью порталу Delfi, в котором раскритиковал «оголтелую риторику» российских либералов и балтийских политиков.  «Спектр» публикует это интервью в сокращении. Смотрите оригинал статьи на сайте Rus. Delfi. Lv.

- Вы чувствуете, что граница между Россией и Латвией — все толще. Уже даже стенку собрались строить…

- Я не чувствую никакой стены. И вообще не вижу никаких изменений. Лишь слышу глупую риторику, исходящую от идиотов в руководстве балтийских стран. А в Литве — так вообще идиотка! Я про нее так честно и написал, что она похожа на парикмахершу, которая впервые в жизни обзавелась парикмахерским салоном на периферии. Все это тявканье лично у меня вызывает даже не гнев, а просто раздражение своей настойчивостью и глупостью.

Я 18 лет живу в Калининградской области — надо быть идиотом, чтобы верить в некую угрозу военного вторжения со стороны России…

- Почему же люди верят?

- Тут все просто: им нравится бояться. Когда есть конкретный враг, так проще жить: мы хорошие — он плохой. Этим можно оправдывать все, что угодно, даже собственную глупость…

При этом в Риге у меня всегда складываются удивительные отношения с публикой — на мои спектакли она реагирует на одном дыхании. Причем, если в Таллине на меня ходит, в основном, русская публика, а эстонцы лишь незначительными вкраплениями (не наберется и пяти процентов), а здесь — фактически fifty-fifty. И когда я играл в Новом Рижском театре, куда не ходят русские зрители, на меня приходила и русская публика. А когда я играл в Русской драме — приходили латыши, которых обычно там почти нет. Так что я — один из немногих театральных деятелей, который соединяет вашу разрозненную аудиторию.

- Если и раньше наша аудитория была разрознена, то вся эта история, начиная с Болотной и заканчивая Украиной, просто разорвала латвийское общество на части. Как вы относитесь к белоленточным возмутителям российского спокойствия?

- Я не живу в Москве, бываю там довольно редко, а потому никогда не был на их мероприятиях и не знаю, какая там публика. Возможно, если бы пять лет назад, когда это движение началось, я был бы в Москве — я бы пошел туда…

- На Болотную?

- Да. Но точно бы не стал выступать — мне им нечего сказать со сцены.

- Зачем бы вы тогда туда пошли? Посмотреть?

- Нет. Чтобы там быть. Чтобы стать одной единицей для статистики. Чтобы там было, условно, не пять тысяч человек, а пять тысяч один.

- То есть вы тоже были не согласны с тем, что происходит?

- Да. Но сейчас я бы туда уже не пошел. Мне отвратительны риторика, поведение и позиция так называемых либералов — оголтелая и антироссийская. Причем она не терпит никакого иного мнения. Сейчас Зюганов с Жириновским гораздо более демократичны, чем люди с белыми ленточками. После того, как меня стали поливать грязью на «Эхо Москвы» — зачем мне туда ходить? Я не согласен с ними. У меня совсем иное мнение.

Я совсем не люблю Путина и никогда не был его апологетом, чего никогда не скрывал, но я также не согласен с тем, что все исходящее от России — плохо. И все русское обязательно должно погибнуть, раствориться, быть уничтоженным, нивелированным и измененным. Я так не могу, я этого не хочу. Я вижу, что эти либералы терпеть не могут тех людей, которые являются моими читателями и зрителями — людей разных мнений, но не таких, как у них.

Еще все эти либералы — люди очень равнодушные, чаще всего они смотрят на то, что говорю я, с такой усмешкой, ухмылкой, свысока… Мол, мы-то понимаем, что вы тут говорите глупости… Примерно так говорят сектанты с людьми, которые не являются членами их секты.

- На встрече с рижскими читателями вы говорили, что Нобелевские премии дают не за книги, хотя все русские нобелевские лауреаты были талантливыми писателями. Как вы относитесь к творчеству Светланы Алексиевич, которую либеральная Россия очень ценит?

- Я ее не читал. Публицистика мне в принципе не очень интересна. Хоть я и сам ее пишу. Читал интервью Алексиевич — оно мне показалось не вполне умным и вполне укладывающимся в общеевропейские схемы нападок на Россию — мне это не интересно. К тому же то, за что она получила Нобелевскую премию, было сделано давно. Если меня тогда это не заинтересовало, то чего мне сейчас хвататься и читать?

- Насколько вы сами готовы уважать мнение, которое не совпадает с вашим и несимпатично вам?

- В какой сфере?

- Любой. Политической, общественной, бытовой, эстетической…

- Если это в области политики — могу выслушать, что угодно, могу понимать, могу принимать человека, какой он есть… Я могу просто поверить человеку, но часто я не верю, понимаю, что человек заблуждается. И тогда я честно говорю: я твое мнение не уважаю. Если же мнение осмысленное, твердое, но оно иное, потому что находится на платформе другой ментальности, я постараюсь его принять, во всяком случае — к сведению. И даже не буду пытаться переубеждать.

Если это мнение в области литературы, кино, то есть книги, которые мне категорически не нравятся, но другие их любят. Скажем, есть люди, которые любят Захара Прилепина — и я не буду с ними спорить. А есть люди, которые говорят, что с удовольствием прочитали «Духлесс» — я скажу ему, что не верю, что не понимаю и не уважаю их точку зрения, потому что это не литература вообще. Если человек, условно говоря, любит Григория Лепса — не буду с ним спорить. Возможно, он находит в этом некий драйв, которого у него в жизни нет. Но если людям нравится Стас Михайлов — я не могу уважать такой их выбор. Так и скажу: у вас дурной вкус.

- Вы со спектаклями исколесили свою страну вдоль и поперек, в своих поездках по провинции вы увидели что-то, что дает надежду на то, что Россия выберется из сегодняшней непростой ситуации?

- Из какой?

- Рубль падает, экономика не модернизируется, все завязано на ценах на нефть…

Будет нефть дороже — будет рубль крепче, будем жить получше. Надо ждать и все. Сидеть и думать о нефти я не могу — это не мое дело. Сколько я помню, Россия всегда так жила. Люди тут никогда не были особо эффективными, никогда не были особо воспитанными и никогда комфортно не жили. Но я и не жду от россиян ничего. Люблю их такими, какие они есть. Если бы я от них чего-то ждал — был бы либералом.

- Насколько жизненные реалии — беженцы, Донбасс, Крым, ИГИЛ — влияют на ваше творчество, врываются в ваши спектакли, книги?

- Никак не влияют. Спектакли и книги — это не газеты, не журналы и тем более — не блог. Спектакли говорят о другом. Даже в Донецке человек сейчас может быть потрясающе влюбленным, взаимно и быть от того абсолютно счастливым. А другой человек может жить в самой богатой и мирной стране и быть одиноким, несчастным, больным и чувствовать, что это самое мерзкое государство, и люди в нем — дрянь.