Алексей Навальный дал первое большое интервью после отравления немецкому изданию Der Spiegel, в котором он рассказал о своем опыте близкой смерти, вине Путина и о визите Меркель в больницу. «Спектр» приводит перевод полного текста этого интервью на русский язык.

Интервью проходило в берлинской редакции Der Spiegel, которая находится буквально в двух шагах от клиники «Шарите», где Навальный лечился и был между жизнью и смертью. Противника Кремля смогли выписать из больницы, где он проходил лечение, лишь на прошлой неделе.

Политик пришел в редакцию с полицейской охраной. Навальный, который долгое время не мог ходить, поднялся по лестнице сам, без лифта.

44-летний Алексей Навальный  — самый знаменитый российский оппозиционер, который, однако, со времени своего покушения находится в фокусе мирового внимания. Ангела Меркель поддержала его приезд в Германию. Так как он был отравлен веществом, которое могло быть практически только из государственных российских лабораторий, поднимается вопрос о личной ответственности российского президента Владимира Путина. Это не первый раз, когда российский оппозиционер мог быть убит, однако впервые обстоятельства так сильно указывают на Кремль, который отрицает любую причастность.

Разговор со Spiegel — первое интервью Навального с момента покушения. Он выглядит при встрече сосредоточенным, многое помнит. Но, как пишет Der Spiegel, последствия отравления все еще заметны. На шее остались шрамы после вентиляции легких. Ему все еще непросто самому налить себе стакан воды — бутылку приходится брать двумя руками, но от помощи он отказывается: «Мой терапевт говорит, я должен стараться все делать сам».

Навальный нервничает больше, чем при предыдущих встречах, его лицо более худое, фигура более жилистая. Он похудел на 12 кг. Но его голос остался прежним, также как и его юмор с иронией. Рядом с ним сидит Кира Ярмыш, пресс-секретарь Навального. Она сидела рядом с ним в самолете 20 августа, когда появились первые симптомы отравления. Перед началом разговора Навальный хочет что-то сказать.

«Для меня важно, чтобы это интервью появилось в немецкой прессе. У меня никогда не было тесных связей с Германией. Я никого здесь не знал. Я не знал ни одного политика. И вот случилось так, — видите, у меня дрожит голос, я стал сентиментальным — что немецкие политики и Ангела Меркель приняли участие в моей судьбе и спасли мне жизнь. Врачи в „Шарите“ спасли мне жизнь второй раз и, что более важно, вернули мне мою личность. Поэтому прежде всего хочу сказать: я безмерно благодарен всем немцам. Я знаю, что сейчас это звучит немного пафосно, но Германия стала для меня особенной страной», — начал Навальный.

- Как у вас сейчас дела?

- Намного лучше, чем три недели назад, и с каждым днем ​​становится все лучше. Недавно я мог подняться только на десять ступенек, теперь я могу подняться на пятый этаж. Для меня самое главное — вернулись умственные способности. Что ж, может быть, по ходу интервью мы обнаружим обратное (смеется).

- Вы писали в Instagram, что разучились стоять на одной ноге.

- Теперь я снова могу. Моя последняя задача — встать на одну ногу и вытянуть другую вперед, я это тренирую каждый день. На самом деле, это упражнение, которое делают в парке 90-летние.

- Вы хорошо высыпаетесь?

- Это моя самая большая проблема. Я смеялся над людьми с проблемами со сном, потому что у меня их никогда не было. Но потом была кома, анестезия, отвыкание от сильнодействующих препаратов. Длительное вялое состояние, когда я не спал и не бодрствовал. С тех пор я не могу спать без снотворного.

- Когда вы потеряли сознание, вы были представителем российской оппозиции. Когда вы очнулись, стали мировой политической фигурой. Канцлер Меркель посетила вас в больнице. О чем вы говорили?

- Это было на прошлой неделе. И было совершенно неожиданно: дверь открылась, вошли мой врач и Меркель. Это была частная встреча, с семьей, там были моя жена Юлия и сын Захар. По деталям ничего не могу рассказать, но мы не обсуждали ничего секретного или сенсационного.

Я был впечатлен тем, насколько хорошо она знает Россию и мою ситуацию. Некоторые детали она знает лучше меня. Она действительно глубоко понимает, что происходит в России. И когда с ней разговариваешь, понимаешь, почему она так долго находится у власти в Германии. Я поблагодарил ее за преданность делу, и она ответила: «Я делала то, что должна была делать».

- Каким проходит ваша повседневная жизнь после выписки из больницы? Где вы живете?

- Я живу в Берлине с женой и сыном. Моя дочь вернулась в Стэнфордский университет. Мы сняли квартиру. Моя повседневная жизнь однообразна. Тренируюсь каждый день, в остальном ничего не делаю. Утром гуляю в парке, потом делаю зарядку с врачом, вечером снова гуляю. Днем стараюсь работать за компьютером.

Врачи говорят, что я выздоровею на 90%, может, на 100%. Но как в итоге будет, не знает никто. По сути, я что-то вроде подопытного кролика — не так много людей, за которыми можно наблюдать, как они продолжают жить после отравления нервно-паралитическим веществом. В какой-то момент обо мне, наверное, напишут в медицинских журналах. И мне нравится делиться своим опытом.

А если серьезно, то у российского руководства такая тяга к отравлениям, что они не прекратятся в ближайшее время. Моя история болезни все еще будет поучительной.

- Судя по вашим сообщениям в социальных сетях, вы часто пытались вставать с кровати в больнице.

- Врачи и медсестры в «Шарите» — самые терпеливые люди в мире. Я был трудным пациентом. Я вставал ночью в реанимации, однажды я вырвал из тела все трубки и потекла кровь. Позже, когда я уже был в сознании, узнавал людей и мог с ними общаться, у меня начались истерические припадки. Я говорил, что здоров и хочу перебраться в отель. Спустя несколько недель я понял, что это странное поведение было результатом отравления.

- Давайте реконструируем то, что с вами произошло. Начнем с вашего последнего воспоминания перед тем, как вы потеряли сознание. 20 августа, восемь утра. Вы летите из Томска в Москву. Вы провели несколько дней в Сибири. О чем вы размышляли?

- День был чудесный: я ехал домой, утомительная, но успешная командировка позади. Мы снимали фильмы о региональной избирательной кампании, и у нас все получилось. Я удобно сидел на своем месте и ждал спокойного перелета, во время которого смогу посмотреть сериал. Дома, в Москве, я планировал записать свой еженедельный выпуск на YouTube, а затем провести выходные с семьей. Я чувствовал себя хорошо, как и в аэропорту. А потом … Это просто сложно описать, потому что это невозможно ни с чем сравнить. Органофосфаты атакуют твою нервную систему, как DDoS-атака компьютер — это перегрузка, которая ломает тебя разрушает. Ты больше не можешь сконцентрироваться. Чувствую, что-то не так, у меня выступил холодный пот. Я попросил у сидящей рядом Киры (Ярмыш, пресс-секретарь Навального — прим «Спектра») носовой платок. Потом сказал ей: «Поговори со мной. Мне нужно слышать чей-нибудь голос, со мной что-то странное». Она посмотрела на меня, как на сумасшедшего, но начала говорить.

- Что случилось потом?

- Я не понимал, что со мной происходит. Мимо проходили стюардессы с тележкой. Я хотел сначала попросить у них воды, потом — дать мне пройти в туалет. Я умывался холодной водой, сидел на унитазе, снова умывался. Потом я понял, что если сейчас отсюда не выйду, то уже никогда не выберусь отсюда. И самое главное ощущение — боли нет, но ты понимаешь, что умираешь. Прямо сейчас. При этом у тебя вообще ничего не болит.

Я выхожу из туалета, поворачиваюсь к стюарду — и вместо того, чтобы попросить о помощи, к своему удивлению говорю: «Меня отравили. Я умираю». А потом я ложусь перед ним на пол, чтобы умереть. Он последнее, что я вижу — лицо, которое смотрит на меня с легким удивлением и легкой улыбкой. Он спрашивает: «Отравились?». Вероятно, думает, что мне подали плохую курицу. И последнее, что я слышу, уже лежа на полу: «У вас проблемы с сердцем?». Но сердце не болит. Вообще ничего не болит. Я просто знаю, что умираю. Затем я слышу, как голоса становятся тише, женщина кричит: «Не отключайтесь!». На этом все заканчивается. Я знаю, что умру. Только потом выяснилось, что я ошибался.

- Есть видео пассажира, на котором слышны ваши крики в самолете. Звучит ужасно, почти как крик животного.

- Я смотрел, в интернете он тиражируется под названием «Навальный кричит от боли». Но это была не боль, это было что-то еще хуже. Боль заставляет вас чувствовать себя живым. Здесь вы просто понимаете — это ваш конец.

- Сколько это продолжалось?

- С того момента, как я подумал, что происходит что-то странное, до потери сознания, может быть, минут 30. Все это было после взлета.

- Вы ночевали в отеле Xander в Томске, и именно там, скорее всего, вы контактировали с ядом. Вы помните, к чему вы там прикасались?

- На бутылке с водой были обнаружены следы яда. Очевидно, я прикоснулся к зараженной поверхности, затем взял бутылку с водой, выпил из нее, поставил ее обратно и вышел из гостиничного номера. Итак, я предполагаю, что я получил яд через кожу. В отеле есть много предметов, к которым вы прикасаетесь перед отъездом — душ, туалет, вешалка для одежды, ручка вашей сумки — то, к чему вы обязательно прикоснетесь. Вот почему так важно изучить мою одежду. Яд можно нанести на любую личную вещь.

- Когда вас госпитализировали в омскую больницу, с вас сняли одежду и больше не вернули.

- Я не сомневаюсь, что моя одежда уже месяц кипит в большом баке с хлоркой! Чтобы уничтожить следы (смеётся). Если бы не эта цепочка счастливых обстоятельств — летчики совершили вынужденную посадку в Омске, скорая помощь немедленно была в аэропорту, мне в течение полутора часов дали атропин — я бы умер. План был продуман: я бы улетел, умер в полете и оказался бы в морге Омска или Москвы. И тогда «Новичок» никто бы не нашел, ведь масс-спектрометров в морге нет. Кроме того, перед анализом можно было подождать немного дольше. Это была бы просто подозрительная смерть.

- Вы могли умереть в отеле.

- Некоторые подозревают, что план был дать мне умереть во сне. Но, честно говоря, после отравления я думаю, что это бы меня разбудило. Это было бы забавно наблюдать через камеры наблюдения в отеле. Если бы я пополз по коридору в трусах — с такими симптомами я бы гарантированно пополз из последних сил. Позволить мне умереть в отеле было бы рискованным планом. Персонал мог вызвать скорую.

- Как вы объясните, что яд никому, кроме вас, не причинил вреда? В британском Солсбери, где был отравлен Сергей Скрипаль, дела обстояли иначе.

- Я думаю, они сделали выводы из дела Скрипаля, когда 48 человек были заражены и умерла невинная женщина. Из-за этого яд, вероятно, не был нанесен на раковину или душ. Или на мой телефон, который я мог бы дать Кире, и вместо одной подозрительной смерти было бы две. Как я уже сказал, я строю предположения. По-видимому, это было более сложное вещество, и оно было нанесено на объект, к которому прикасаюсь только я.

- А следы, которые вы сами оставили на бутылке воды?

- Эти следы не были опасны, там было минимальное количество яда. Кто угодно мог прикоснуться к нему без вреда.

- Бутылку с водой оказалось возможно исследовать в Германии, благодаря вашим сотрудникам, которые забрали ее из номера отеля вместе с другими предметами.

- Они завтракали в той же гостинице, когда пришло СМС от Киры, что меня отравили. Сценарий, что меня убьют, рассматривался всегда, но, конечно, скорее в шутку. Однако они сразу поняли, что им нужно зайти в номер, чтобы собрать вещи. Это было больше похоже на жест отчаяния — ведь все думали, что я отравился чаем в аэропорту. Никто не ожидал отравления нервно-паралитическим веществом. Я сам не мог в это поверить. Это все равно, что бросить в человека атомную бомбу. Есть миллион более эффективных методов. Когда моя жена Юлия и наша коллега Мария Певчих привезли эти предметы в Германию, их интересовали не доказательства, они просто хотели выяснить, чем меня отравили. Они передали вещи врачам, а не какому-то секретному агенту в темных очках и с передатчиком в ухе.  

- По всей видимости, за вами следили на каждом шагу в Томске — сведения об этом попали в московскую газету. Вы замечали что-нибудь?

- С 2012 года за мной постоянно следят, часто очень открыто. Когда езжу в регионы, там обычно целая орда — отдел по борьбе с экстремизмом, ФСБ и так далее. Но ничего, выходящего за рамки обычного, мы не заметили.

- У вас много врагов. Кто стоит за вашим отравлением?

- Я утверждаю, что за преступлением стоит Путин, и у меня нет других версий случившегося. Я говорю это не для того, чтобы льстить себе, а на основании фактов. Самый главный факт — это «Новичок». Приказ на его использование или изготовление может исходить только от двух человек — главы ФСБ или службы внешней разведки СВР.

- А как насчет военной разведки ГРУ, которая причастна к нападению на Сергея Скрипаля?

- Может быть, и ГРУ. Если Путин утверждает, что я сам сделал «Новичок» и отравился им, то это возможно. Можно предположить, что только три человека могут отдать приказ принять «активные меры» и использовать «Новичок». Если вы знаете российскую действительность, вы также знаете, что глава ФСБ Александр Бортников, глава СВР Сергей Нарышкин и глава ГРУ не могут принять такое решение без указаний Путина. Они ему подчиняются.

- Если за этим стоит Путин, почему он выпустил вас из страны?

- Думаю, они были настроены не выпускать меня, поэтому публично объявили, что я не годен для транспортировки. Они ждали, когда я умру. Без тех, кто поддерживал меня, и стараний жены все это грозило превратиться в реалити-шоу под названием: «Навальный умирает в Омске». Многие люди, которым я очень благодарен, сказали: мы не хотим смотреть это шоу. Для людей Путина важно не придавать оппоненту статус жертвы, чтобы он ни живым, ни мертвым не получил политических очков. Если бы я умер в Омске или получил непоправимый ущерб здоровью, они бы явно несли за это ответственность. «Новичок» тогда, возможно, не нашли бы, но, очевидно, что на них была бы вина за т, что меня не выпустили из страны. Они ждали 48 часов, вероятно, в надежде на то, что яд по прошествии времени не обнаружат.

- Путин разделил своих противников на две категории — «врагов» и «предателей». Против предателей, таких как бывший агент Скрипаль, разрешены все средства. Но вы, очевидно, были в категории врагов. Так почему же они использовали «Новичок»?

- Если бы мне полтора месяца назад сказали, что меня отравят «Новичком», я бы посмеялся. Мы знаем, как Путин борется с оппозицией, у нас есть 20-летний опыт. Вас могут арестовать, избить, обрызгать антисептиком или расстрелять на мосту, как Бориса Немцова. Но боевые отравляющие вещества были для агентов секретных служб.

- Путин перевел вас из врагов в предатели? Или у нас неправильное представление о системе Путина?

- Думаю, эта картина была верной, но реальность изменилась. И что-то в голове у Путина тоже. Путин знает обо мне все, я живу под тотальным наблюдением. Он знает, что я не олигарх и не секретный агент, а политик. Но сейчас добавились протесты в Беларуси против Лукашенко, протесты в Хабаровском крае против кремлевской партии. И то, что наши «региональные штабы» до сих пор существуют …

- … местные отделения вашей организации, при помощи которых Вы фактически создали партию, хотя и неофициально

- Два года на нас оказывалось беспрецедентное давление: несколько обысков в неделю, конфискация оргтехники, замораживание счетов, аресты, попытки выдворить людей из России. Но наша организация все еще существует, у нас 40 региональных штабов. Это чисто мое предположение, но, может быть, они сказали себе: мы старались делать по-хорошему, но если эти методы не работают, то придется прибегать к крайним мерам.

- А что, если бы это был не Путин?

- Если это не он, то все намного хуже. Одного стакана «Новичка» хватит, чтобы отравить всех пассажиров большой станции берлинского метро. Если доступ к боевому веществу имеют не три человека, а 30, то это глобальная угроза. Это было бы ужасно.

- Неужели вы так волнуете Путина? Он же очень сосредоточен на своих внешнеполитических амбициях.

- Часто говорят, что он занимается только геополитикой и что остальное ему не интересно. Это не так. Он видел, что произошло в Хабаровске. Люди выходят на улицы уже больше 80 дней, и Кремль до сих пор не знает, что с этим делать. Кремль понимает, что должен принять крайние меры, чтобы предотвратить «белорусский сценарий». Система пытается выжить, и мы только что почувствовали последствия этого.

- Вас отравили во время поездки в Сибирь на региональные выборы, а точнее, на подготовку вашей стратегии «умного голосования». Вы хотели изгнать кремлевскую партию «Единая Россия» из местных парламентов по всей стране. Вы создали приложение, чтобы помочь протестно настроенным избирателям найти наиболее достойных оппонентов власти. Успех был неоднозначным. Ваше «умное голосование» хорошо зарекомендовало себя в Томске, но хуже в Новосибирске.

- Выборы показали, как изменилась политическая реальность. В крупном российском городе баллотируется координатор штаба Навального и получает 50% голосов, обходя главного олигарха Томска. В Новосибирске глава нашего штаба набрал 45% в своем округе. Томск — это победа, Новосибирск — успех. Даже если у нас украдут мандаты.

- Что вы собираетесь делать дальше?

- Самое главное — подготовиться к выборам в Думу 2021 года. Умное голосование — непростая стратегия. Оно иногда предполагает поддержку не самых приятных людей, например коммунистов. На это ушла большая часть моей работы за последние два года -объяснить людям, почему мы поддерживаем таких кандидатов. Это хорошо сработало в Москве несколько лет назад: там голосовали за коммунистов, и теперь путинский мэр Сергей Собянин боится появляться в городском парламенте. «Единая Россия» уже потеряла большинство в Томске.

- Это стратегия противодействия. А какая у вас собственная повестка?

- Конечно, это работа против чего-то: мы должны разрушить монополию на власть «Единой России». Мы делаем это через тактическую организацию голосования в политической среде, которая обычно даже не допускает действительно независимых кандидатов.

- Насколько важна «Единая Россия»? Партия — это всего лишь приложение путинской системы.

- Есть базовая инфраструктура, которую Путин использует для контроля над страной. Сюда входит несколько ключевых факторов: раньше это была его личная популярность, затем телевизионная пропаганда, подконтрольные суды и еще «Единая Россия». Эта партия важна. Уничтожение ее монополии — необходимое условие для того, чтобы у нас была возможность сформировать позитивную повестку. Кремль очень разочарован тем фактом, что мы нашли методы борьбы, которые работают, несмотря на то, что нас самих вытеснили из системы.

- Какова ваша политическая позиция? Правая? Левая?

- В России никогда не было такого четкого политического спектра, как на Западе. Правые, левые — это деление у нас не работает. Российские коммунисты — левая партия? По правде говоря, они, как правило, придерживаются правого консервативного курса. Наши левые в России стоят в церкви и крестятся. Шаблоны немецкой или американской политики здесь не подходят.

- Где же тогда проходят политические разделительные линии в России?

- Часть общества повторяет риторику Путина о том, что Россия должна идти отдельным путем. Речь идет об установлении некоего сверхлидерства, подобного монархии, которое должно основываться на каких-то духовных ценностях. С другой стороны, есть люди вроде меня, которые считают это ложью и лицемерием, и убеждены, что Россия может развиваться только по европейской модели.

- Вы занимаетесь политикой два десятилетия и прошли долгий путь. Какое-то время назад в ваших речах звучали националистические нотки, затем вы переместились влево.

- Ну здравствуйте! Я начал в социал-либеральной партии «Яблоко»!

- Вас исключили оттуда, например, из-за вашего выступления на «Русском марше» националистов в Москве. Изменились ли ваши взгляды?

- У меня такие же взгляды, как когда я пошел в политику. Я не вижу проблем в работе с теми, кто в основном занимает антиавторитарные позиции. Так что я не против сейчас поддержать коммунистов на выборах. Меня не шокирует то, что один из поддерживаемых нами кандидатов носит ленинский значок.

У вас в Германии уже есть демократия. А мы прежде всего должны создать коалицию всех сил, которые выступают за сменяемость власти и независимость судов. Поэтому я какое-то время пытался объединить лагерь либерально-националистической оппозиции. За это я получил много негативных комментариев, в том числе от  Spiegel. Теперь говорят, что я отклонился влево, только потому, что поддерживаю профсоюзное движение.

Меня беспокоит только то, чтобы Россия пошла по европейскому пути развития. Я не вижу противоречия в поддержке профсоюзов и одновременном призыве к введению виз для мигрантов из Средней Азии.

- Вы один из ведущих оппозиционных политиков, вы фактически основали одну из немногих реально функционирующих партий в стране. Своими антикоррупционными расследованиями вы частично заменяете журналистские. Не многовато?

- Да, это проблема. С 2011 года меня считают самым важным активистом оппозиции, и я знаю, что многие от этого подустали. Но при нормальной системе я бы баллотировался на выборах, и в случае победы стал бы лидером оппозиции или пришел к власти. Если я проигрываю, приходит кто-то другой.

- Вы хотите вернуться в Россию, несмотря на покушение. Почему?

- Было приятно узнать, что окружающие думали, что я не вернусь. Не вернуться назад означает, что Путин достиг своей цели. Теперь моя работа — оставаться парнем, который не боится. И я не боюсь! Если у меня руки дрожат, то не от страха, а от этой штуки (отравляющего вещества — прим. «Спектра»). Я не сделаю Путину подарка, не вернувшись в Россию.

- Вы не боитесь за жену и детей?

- Это сложный вопрос. Моя жена разругалась с врачами в Омске и вытащила меня оттуда. Конечно, я беспокоюсь за свою семью и людей вокруг меня. Сегодня я здесь под защитой, и берлинская полиция сказала мне: они пытались убить вас с помощью опасного вещества, и мы не хотим, чтобы что-то подобное повторилось здесь, и другие люди подвергались опасности.

Я все время шучу обо всей этой истории «Новичком» и о странном боксе, в котором меня привезли в Германию. Но периодически возникают мысли: а что, если бы кто-то подбросил яд в мою московскую квартиру, где живут моя жена и двое детей?

- Вы задумываетесь о возможных последствиях?

- Я стал объектом нападения — это усиливает чувство ответственности. С другой стороны, ясно, что если не бороться, будет только хуже. Они убьют намного больше людей, они посадят в тюрьму намного больше людей. Сегодня в России почти каждый день судят за размещение какой-нибудь записи в социальных сетях. Отказ от сопротивления означал бы в конечном итоге подвергнуть всех еще большей опасности. То есть, ситуация такая: мы сражаемся с невероятными злодеями, готовыми на самые страшные преступления.

- Вы как-то поменяете свое поведение?

- Я и дальше буду ездить по регионам России, останавливаться в гостиницах и пить воду, которая есть в номерах. Что мне делать в противном случае? С невидимыми убийцами Путина мало что можно поделать. С политической точки зрения изменилось немногое: идет борьбе между теми, кто борется за свободу, и теми, кто хочет отбросить нас в прошлое, в странную православную имитацию Советского Союза, сдобренную капитализмом и олигархами. Они будут использовать против нас более изощренные методы, и мы постараемся выжить.

Использование «Новичка» пугает — и это стратегия Путина. Меркель и Макрон говорят ему что-то о «красных линиях», а он выходит далеко за их пределы и кричит: «Вы не представляете, что еще я могу сделать».

- Вы чувствуете ненависть к представителям этой системы?

- У меня очень большая эмоциональная привязанность к работе. Я борюсь с коррупцией. Даже если многие критикуют меня за это, я думаю, что в этом моя сила — разобраться во всем лично. Мы не просто критикуем систему, мы документируем преступления конкретных людей — от Путина до провинциальных чиновников.

Взять хотя бы омских врачей, которые сначала сказали жене в глаза, что меня, конечно, могут перевезти, а потом вдруг заявили, что я не годен для транспортировки. На мой взгляд, главный врач омской больницы хуже разведчиков, которые убивают людей. Для них, по крайней мере, убийство — это профессия. А он рассказывает всему миру о нарушениях обмена веществ и о том, что я выпил слишком много самогона. Люди, которые называют себя врачами, собирались дождаться, когда я умру. Ненавижу ли я их? Возможно. Хочу ли я взять огромный меч и рубить всем головы? Нет. Я за торжество закона. Все должны иметь право на суд и справедливое разбирательство.

- Произошедшее с вами привело к кризису в российско-германских отношениях.

- Между Германией и Россией всегда были особые отношения. Вот почему долгое время считалось невозможным, что Путин рискнет вступить в конфликт с Берлином. Но это прошло, как и то время, когда невозможно было представить, что в России возможны политические убийства. Предельно четкие заявления властей Германии, вероятно, связаны не лично со мной. Скорее, это осознание опасного пути, по которому идет Россия. Если Кремль вошел во вкус таких операций, почему бы также не устранить немецкого политика, выступающего, например, против «Северного потока — 2»?

- Какой совет бы вы дали немецким политикам?

- После разговора с Меркель у меня такое ощущение, что она не нуждается в моих советах. Но любая стратегия в отношении России должна учитывать ту стадию безумия, до которой дошел Путин.

- Нужно ли Германии вводить санкции против России?

- Лучший подход — защитить свой народ и общество от криминальных российских денег. Путина волнует власть и личное обогащение, и эти два понятия неразрывно связаны. Сколько миллиардов он может дать своим дочерям, своим друзьям? По ним бы ударило, если бы Европа наконец установила ограничения, конфисковала их активы и больше не позволяла им путешествовать. Несмотря на все введенные санкции, этим людям все еще комфортно на Западе. Ничего не изменится, пока российская элита сможет пользоваться европейской инфраструктурой.

- Должна ли Германия прекратить строительство газопровода «Северный поток — 2»?

- Это дело Германии. Решайте сами! Санкции против России в целом не помогут. Нам нужны санкции против конкретных преступников, и я говорю вам: 95% россиян приветствовали бы их. Тогда бенефициары коррумпированной системы больше не смогут наслаждаться жизнью в Берлине.

- Есть влиятельный человек, который явно доволен вашим нынешним состоянием, и который годами ведет против вас личную войну — бизнесмен Евгений Пригожин, контролирующий армию наемников и известный под прозвищем «повар Путина». Как вы думаете, какую роль он сыграл?

- Мы выступили против довольно многих людей, имеющих доступ к определенным ресурсам, например, против ряда генералов спецслужб. Могу я предположить, что у Пригожина есть доступ к Новичку? У человека, убившего троих российских журналистов в Африке? Нет, потому что, если бы он у нег был, он, вероятно, уже отравил бы полмира.

- Когда вы планируете вернуться в Россию?

- Моя задача — как можно скорее прийти в форму, чтобы вернуться. Вчера мой физиотерапевт начал заниматься со мной жонглированием, чтобы улучшить мою координацию, чтобы мои руки указывали в том же направлении, что и мои глаза.

- Более 4 млн человек подписались на ваш канал на YouTube. Когда выйдет следующая серия?

- Я думал об этом. Если бы я вещал из Берлина, то это выглядело бы так, как будто Алексей Навальный рассуждает о революции, но сам сидит за границей. Меня не привлекает эта эмигрантская чепуха. Я не хочу быть лидером оппозиции в изгнании. Я политик, который призывает к конкретным действиям и подвергает себя риску. Вот почему я вернусь на YouTube, когда вернусь в Москву.

- Посольство России связывалось с вами? В конце концов, вы — больной гражданин за границей.

- Я только что читал их заявления в СМИ. Требуют анализы, образцы крови, хотя в Омске моей крови должно быть много. Естественно, они не заинтересованы в том, чтобы заниматься этим вопросом по существу. Все, что их волнует, — это выставить власти Германии в самом худшем свете. Следующее, что они обязательно сделают, — обвинят Ангелу Меркель в том, что она лично отравила меня «Новичком».

- Изменился ли ваш взгляд на мир?

- В России так много людей, которые в какой-то момент отвернулись от политики из-за разочарования. Но моя вера в людей окрепла. Конечно, в этой истории мы видели злодеев и убийц, но есть и люди, которые сражались и привезли меня сюда.

- Вас много раз спрашивали: если в России все так плохо, как вы говорите, почему Путин еще давно не попытался вас устранить?

- Должен быть и для меня позитивный момент в этой истории. В конце концов, люди перестанут задавать этот вопрос.