Спектр

«Если я сюда приехал, значит, хотел убивать»

Машина проезжает мимо газонов, разделяющих трассу. Сидя на корточках, рабочие собирают руками мусор, рыхлят землю, собираясь сажать розы. Несколько дней назад затишье, последовавшее за очередным перемирием, сменилось близкими раскатами выстрелов и разрывов. Рано утром 12 апреля в Куйбышевском районе Донецка снаряд прилетел в дом возле церкви, в которой еще находились прихожане, стоявшие пасхальную службу. Но горожане еще не скрылись в домах. В центре города - людно. Работают кафе.

- Скажи мне позывной того парня, - говорит представитель батальона «Восток» Александр в трубку. - Который раненный в руку. Который раненным смог... Он в балаклаве был... Да? За ним четыре подбитых танка на боевых позициях?! ...Ну, ясно. Такие они у нас - пацаны... С этой раненной рукой он отстреливался, - обращается ко мне. - Они (бойцы батальона «Восток») их (бойцов батальона Организации украинских националистов - прим. «Спектра») подпустили поближе к Вольво-центру. Это район Песок. Специально к зданию подпустили. Оуновцы бросили гранаты и этого нашего парня ранили, но он открыл огонь и отбивал атаку. Тех положили. Они шли на зачистку. У них была разведка боем. Они же думали, что наши пьяни и таки як треба... Ну, есть такая поговорка - «Я уже пьяна, така як треба»... - смеется. 

Звонит его телефон. Отвечает. 

- Да ты шо? ...Минус его позывной, - он останавливает машину у входа в одну из больниц.

 - Это - не самый худший позывной, поверьте. Есть еще Демоны и Бесы. Нам сюда, - открывает белую дверь отделения. - Наши двух оуновцев убили, одного в плен взяли...

- Куда мы без бахил?! - перебивает его зычный голос санитарки.

Александр послушно возвращается и надевает на ноги бахилы, виновато говоря: «А вот к этому оуновцу мы...».


Фото Марины Ахмедовой для «Спектра»

В палате настежь открыто окно. Двое высоких ополченцев сидят на стульях. Автоматы - на кроватях. На тумбочке - пряники и печенье. Занята одна кровать. На ней лежит худощавый коротко стриженный молодой человек, с поднятой ногой. Под боком у него пакет с мочой, трубка от которого бежит под простыню. На тумбочке рядом банка с водой. От открывает глаза. Правый - карий. Левый - мутно-серый, потерявший пигмент, с кровоподтеком на белке.

- Виталик, - представляется пленный и трет больной глаз пальцами. Ногти обведены засохшей кровью. - Я из Житомира, - начинает он коротко отвечать на мои вопросы. - Папа - водитель, мама - учительница. Двадцать четыре года. Кем мечтал быть в детстве - я же не помню... Учился в школе. Ну да... Потом... - он морщит удлиненное лицо, открывает рот, дергает ногой. Раздраженно стонет. - Потом... в колледже. На товароведа. Не, по специальности не работал. То барменом работал, то на мясокомбинате. То есть по-разному. Колбасу фасовал. Не хватало... денег всегда не хватало. Да.

- А чего хотелось?

- Хотелось для начала просто, чтоб было... Зарплату получил, купил там, грубо говоря, похавать что-то, одеться купил и чтоб чуть-чуть осталось... Но с нашими ценами... вообще ничего не оставалось. Мама с папой живут отдельно, тоже в селе. У них картошка своя есть, то есть им проще.

- Как ты относился к Восточной Украине до Майдана?

- Именно что Майдан весь этот раскол сделал. До этого Майдана ну... мало кто обращал внимание - ты с запада или с востока. Было все нормально... Ну как нормально? Более менее... Нет, я на Майдане не был.

- Почему?

- Потому что тогда я еще был женатый. Меня жена не пустила.

- А теперь развелся?

- Да... Не сошлись характерами. 

- И поэтому ты пошел на войну?

- Можно и так сказать.

- Депрессия была?

- Ну почти... Три года был женат. Сын есть.

- От чего депрессия?

- Да я не скажу, - берет банку с тумбы. Пьет. Пока мы говорим, в пакет натекает моча, и он разбухает. - Я ж не философ. Обычно как бывает в жизни? Рождается человек, школа, универ, семья, дети, внуки, старость и он умирает. И все. Ну а что еще?

- Война? Борьба?

- Война - это второстепенное... Как правильней сказать? У нас одно видео показывают, а у вас - другое. У нас, грубо говоря, рассказывали - когда попадешь в плен, могут чисто руку отрубить. А тут сам попал в плен, и нормально. Ну как нормально? Относительно нормально.


Видео Марины Ахмедовой для «Спектра»

- Тебе сейчас страшно?

- Мне параллельно. Не страшно и ниче. Сейчас главное, чтобы поскорее нога зажила, чтоб глаз стал видеть. Нога болит. Пулю еще не достали. Ждут пока разберутся, куда меня определять.

- То есть ты не боишься ополченцев, которые тебя охраняют?

- До того, как я сюда попал, я относился к ним как-то... как-то не так... А потом... вполне нормальные ребята. Они такие же самые, как и я... грубо говоря.

- А что у вас похожего?

- Любовь к родине объединяет.

- А что такое родина?

- Родина - это где ты родился, где вырос, живешь. Никто ж не заставляет любить родину, ее любишь сам для себя. Просто за то, шо она есть.

- Ты злой или добрый?

- Пятьдесят на пятьдесят, наверное.

- Почему на пятьдесят злой?

- Даже попы злые. Однозначно добрых людей немаэ.

- Ты уже кого-нибудь убил?

- Не доводилось. Честно. Не... Тут ребята знают, шо не... Я ж только приехал сюда третьего апреля в Пески. На данный момент я еще никого не убивал. А смысл мне был бы в том, чтоб я кого-то убил? Какой это дает плюс или минус? Никакого же.


Бойцы ОУН. Фото Reuters/Scanpix

- Война предполагает убийство.

- Я пошел на войну, чтобы поскорее все закончилось. Не то, шо из-за одного меня война бы закончилась. Просто я пошел, еще кто-то пошел, еще кто-то. И вот так, может, побыстрее б война закончилась.

- Но ты знал, что тебе рано или поздно придется убивать?

- Да.

- Ты этого хотел?

- Думаю, да. Ну, а если я сюда приехал, значит, хотел убивать. Так ведь?

- А кого?

- Ну, тех, кто, по ходу, не поддерживает Украину.

- Ополченцев?

- Да-да-да, - кривится от боли. - Но я три дня в плену. Ситуация кардинально изменилась - для меня.

- В плену люди обычно так и говорят. Они не свободны и не могут сказать то, что на самом деле думают.

- А мне параллельно... - пьет воду. - Ну а смысл мне? Я с ними тут уже шутки шутил, смеялся. Нету уже такого, что он - сепар, а я - укроп. То есть мы с ними сейчас нормально так пошутили. Просто они сами понимают, что эту войну нам навязывают... Ну а как не убивать на войне? Все ж тоже ж как-то убивают. Вернее, не все. В смысле половина, которая до этого никогда не убивала, убивает. Переступают же как-то этот порог. Я тоже был готов переступить.

- Ты злишься?

- Да. Я раздражительный человек. Не скажу, что от злости. А так - даже от безысходности больше. Ну а смысл так жить? У нас работаешь-работаешь в Житомирской области, за квартиру заплатил, если снимаешь, поесть купил, и все - денег нема. Ну вот смысл так жить? Все прекрасно понимали, шо это... типа из-за того, что все деньги сюда в АТО идут. Но на самом деле, когда приезжаешь сюда и смотришь, то понимаешь - ну, может пятая часть этих денег сюда попадает... Я плохо по-русски говорю.

- Ты прекрасно говоришь по-русски.

- Просто шо я хочу сказать... Именно вот это уже стало последней каплей. Еще зимой я знал, что весной я попытаюсь пойти в АТО, если это еще не закончится. Уже год оно почти... и никаких сдвигов, ничего нету.

- А ты когда шел в АТО, ненавидел?

- Ну, конечно. Они пытаются расколоть Украину. Не сегодня-завтра после Донецка и Луганска это будет Днепропетровск. Потом Киев, потом Житомир. Рано или поздно они подберутся к нам. Я не хочу, чтобы Житомир был частью России или буферной зоной.


Бойцы батальона «Восток» разрывают украинский флаг. Фото AFP/Scanpix

- А как ты к русскому языку относишься?

- Да мне параллельно. Хоть на таджикском говорите. Если я вас понимаю, то понимаю. А не понимаю, то извиняйте.

- А в Житомире на каком говорят?

- Если именно в городе, то большая часть на русском. Но я из района. Там больше украинский, суржик.

- Ты не мобилизованный?

- Не. Ну как... Меня вот двадцать второго марта военком вызвал и сказал: «Ты как хочешь, но в ближайшее время ты стопроцентно пойдешь в АТО». И я так подумал - если пойти в добровольческий батальон, то туда можно прийти, когда захочешь, и уйти, когда захочешь.

- Как называется твой батальон?

- ОУН - Объединение Украинских Националистов.

- Ты - националист?

- Не. Просто в этом батальоне можно было не оформляться официально. В Украине больше таких нет.

- А кто такой националист?

- Тот, кто любит свою нацию... не нацию, а свою страну.

- Против кого-то?

- Я думаю, против кого-то... - вытягивает лицо. - Но я даже не думал об этом... Не знаю. Я думаю, процентов девяносто людей любят свою страну.

- Но лишь очень не большой процент из них назовет себя националистом.

- Я на этот счет даже никогда не думал. Не знаю... Я всегда думал, как, на что жить. Сына воспитать. А-ага, - морщится от боли.


Видео Марины Ахмедовой для «Спектра»


- Д-да... в районе у себя записался в батальон. Ай-й... Поговорил с представителями батальона. Они спросили - «Когда готов?». «Да хоть завтра». «Послезавтра выезд». Приехали, да и все. Было не очень страшно - фифти-фифти. То есть быстро привык. Когда приехали, снаряды разрывались - бух-ой! А потом уже... то в наряды ходили, то туда, то сюда.

- А если бы был приказ убивать местное население?

- Однозначно не выполнил бы. Только местных в Песках уже нет. А если б были... это добровольческий батальон - я хочу выполню приказ, хочу - не выполню. Если ослушаешься, тебе за это ничего не будет. В армии получается как? Тебе говорят - «Иди убей бабку с дедом». Ты сначала идешь, убиваешь, а потом обжалуешь - это явно был злочинный наказ. А в добровольческом ты не идешь и не убиваешь, и тебе за это ничего. Ты сам добровольно пришел, и сам добровольно уйдешь.

В палату входит санитарка. Я отхожу к окну. Слышно, как она откидывает простыню, вынимает катетор.

- Держи, держи, пережимай, пока я буду... - говорит она. Выносит пакет с мочой.

- Когда поправишься, ты вернешься сюда? - спрашиваю его из-за спины.

- Нет, конечно, - отвечает он.

- Они все так говорят, - еле слышным шепотом замечает Александр.

Санитарка возвращается с новым пакетом. Он стонет. Тяжело дышит.

- Сейчас тебе судно принесу, - говорит она. - Когда захочешь по большому, скажи.

- Пока не хочу, - отвечает он. 

- Я спрашивал, куда стреляем, - продолжает он. - Куда стреляют слышно, но что там - не видно. Говорили: «Вон там сепары стоят. Там их блок-пост». Просто рукой показывали. Говорили, что в Октябрьском уже мирных жителей не было. В Жабуньках не было... Если б я узнал, что есть там мирные жители... Ну, меня бы это интересовало. Мирные есть мирные. Хай даже так взять - я пошел воевать и - тьфу-тьфу-тьфу не дай Бог - завтра приедут к моим маме и папе. А при чем тут они? Ну при чем?... Вон показывали по телеку, мать одного беркутовца отказалась от сына из-за того, что ее сын избивал мирных людей на Майдане.

- Она была права?

- Фифти-фифти. Но если мать такое сделала, значит, она уже знала что-то о нем такое, что-то себе уже думала. Если на то пошло, то мирным Майдан был только день или два. После этого, получается, Беркут спровоцировал, дал майдановцам пилюлей, и уже мирного Майдана не было.

- Человеку необходимо кого-нибудь ненавидеть?

- Та да, наверное. А как без ненависти вот так вот? Я к ней не то что привык... То есть... У каждого человека и у каждого вещества есть свои плюса и минуса. Не может такого быть, чтоб было чисто плюс. То же самое ненависть - она минус, но есть и какой-то плюс.

- Ты знаешь, что тебя ранил Минус?

- Не, я не знал... Я - не философ, я как есть говорю. Можно сказать, что ненависть и силу дает.


Фото Марины Ахмедовой для «Спектра»

- Политрук с вами работал?

- В смысле? Это кто такой? ...А-а-а... Да не. Ну так только, между собой разговаривали. О том, о сем. Как лучше сделать - так или так. И что делать, если не дай Бог в плен попадешь.

- Когда вы между собой разговаривали, вы ненавидели противника?

- В том момент - да. За то, шо, например, была мирная страна, а они пришли раскололи Украину на запад и восток. На востоке начали бойню. Отжали Крым - грубо говоря. Я приехал в Пески, там то же самое говорят. Ну и все... Ну а смысл мне теперь? Вот я вернусь домой, мне за это денег никто не даст.

- А ты разве не получал зарплату?

- Не. Не дай Бог, останусь калекой. Ну и смысл? Вот и все.

- А какие приказы вам в основном отдавали?

- Таких особых приказов нам не отдавали. Пойти наряд сменить, сходить в разведку. Вот сходил и здесь оказался... Подошли уже к самому блок-посту. Нас накрыли. Начали наступать, и вот меня ранили. Пацаны, двое, еще чуть-чуть тащили меня, потом одного в голову ранили, и он уполз дальше. И вот тащили, тащили и просто оставили в воронке. Я сказал - «Оставляйте». Ну а смысл - они бы из-за меня погибли. И вот получается, лежу я в воронке и слышу голоса - они идут... А у меня жгут был на ногу намотан. Я его взял просто и отпустил. Чтобы в плен не попасть. Но кровь все равно вся не вытекла.

- Ты об этом жалеешь?

- Уже нет. Тогда, когда еще лежал, ждал, еще жалел. Я ж говорил, нам рассказывали про то, что когда попадаешь в плен, могут руку или ногу отрубить. Будут бить постоянно. Не выжить в плену.

- И что ты чувствовал, лежа в воронке?

- Не передать даже. То улыбка, то слезы, то то, то се. Думал о том, что не успел в жизни. Сына вырастить, нормально воспитать.

- А улыбался почему?

- Не знаю даже... Просто так. Эмоциями я тогда не управлял.

- А жить хотел?

- Тогда нет. Хотел поскорее умереть... У меня ненависть к ополченцам сразу пропала. Мне смысла врать - нет. Мне параллельно. Она пропала, когда я вот в этой воронке лежу, чую - подошли. Посмотрели - нет ли у меня гранат. Нема. Один из них взял бутро... бутро... укол обезболивающий, не помню, как называется. Взял свой, вколол мне. А второй укол забрал у кореша своего. Тот кореш говорит, типа, а вдруг мне понадобится. А он ему - «Пока ему, а тебе потом, если понадобится, найдем». Вколол мне, получается, двойную дозу. Забрали меня на носилки и понесли. Я сначала не понял... а потом уже дошло, когда в больничку привезли, перевязали. Ожидал одно, а на самом деле, получил другое. Я говорю то, что думаю. Я так реально думаю. Буквально два часа тут, и я начал так думать, и все. Будь я прав, будь я не прав - всем это все фиолетово. Что нашим властям, что тут властям. Фиолетово им. А мне-то что от этого? Виноваты в этом Яценюк, Порошенко, Ахметов, Тарута. Все они виноваты. Тот же самый Коломойский. У него - «Днепр». «Азов» - под Тарутой. Хотя я не знаю про Ахметова - кто под ним...

- Как ты думаешь, почему батальоны не оборачивают ненависть против них?

- Я пока сюда не приехал, этого не видел... Говорили, хавать тут не будут давать. Но хавать тут дают. И все.


Бойцы батальона «Восток» AFP/Scanpix

- Вот заведующий отделением... - врач в белом халате открывает дверь кабинета и входит в него из коридора больницы, за ним спешит Александр. В кабинете громко разговаривает с десяток врачей. При появлении человека в военном они замолкают.

- Я не понял... - спрашивает заведующей Александр Яковлевич при виде вошедших.

- Шо вы не поняли? - спрашивает врач.

- Не шо, а что.

- Ага, тогда фамилию тоже поменяй, - шутливо отзывается тот.

- Я - врач или не врач?! - набрасывается заведующий на Александра. - А я - врач! Да! Нужно лечить вашего всушника как-то! Я лучше знаю, что лучше! - его лоб темнеет. - Если предстоит обмен, то мы его загипсуем и отправим! Не в пуле дело, а дело в переломе! А пули не все нужно вытягивать. У меня у самого осколок в ноге - с детства. Хотите, пощупать?! Самый лучший вариант для него - наложение аппарата внешней фиксации. Не спасет, но поставит на костыли, и будет он сам передвигаться. А не лежать и гадить в постели! Когда вы будете менять?! Если он будет тут лежать полтора месяца, значит, надо накладывать аппарат! Но он - пленный! Вот вы мне и должны сказать, что мне делать. Я - врач или не врач?! А я - врач!

- В самое ближайшее время мы скажем вам обязательно, - тихо говорит Александр.

- Вот и все! Повторяю! Если меняете через два дня, я загипсую его и отправлю, а если зависнет надолго - нужен аппарат Илизарова. Я - врач или не врач?

Александр спускается по лестнице и на первом этаже ему навстречу медсестры катят каталку, на которой лежит крупный мужчина, прикрытый простыней. Из нее выглядывают его массивные плечи. Но там, где должны быть ноги - пустота. Увидев его, Александр резко останавливается и идет за каталкой, словно та тянет его магнитом. 

- В какой ты палате? - сжавшимся голосом выкрикивает он.

- В пятой! - подняв голову, отвечает тот, пока каталка, на которой он лежит удаляется вглубь коридора. - С Комаром вместе!

- Я появлюсь у вас! - кричит Александр. - Слышишь, я появлюсь у вас! ...Это - наши, - говорит он. - У обоих оторваны ноги.

Когда мы едем назад, рабочие, готовившие почву на газонах, разделяющих трассу, под посадку роз, уже сажают в землю черенки. За их работой из открывшихся летних веранд в кафе наблюдают горожане.