Виталий Манский — режиссёр документального кино, продюсер, президент фестиваля «Артдокфест» и Национальной премии в области неигрового кино «Лавровая ветвь». Обладатель более сотни призов российских и международных кинофестивалей в Чехии, Италии, Германии, Швейцарии, Австрии, США и т.д. В начале апреля 2021-го года прошел очередной «Артдокфест», в ходе которого Манский оказался в центре скандала. Тогда сотрудники полиции и Роспотребнадзора опечатали кинозалы в Доме Кино в Санкт-Петербурге, где должны были состояться первые показы фестиваля.

- Виталий, хочется сразу к делу: что случилось с «Артдокфестом» в Петербурге?

- В Петербурге 3-го апреля должен был быть открыт «Артдокфест». Нужно понимать: чтобы на территории РФ осуществлять фестивальную деятельность, необходимо получать одобрение федеральных властей. Мы подавали официальную заявку как на проведение фестиваля в декабре, так и сейчас, в апреле. Этот фестиваль был одобрен, список требований к показу тоже. И даже питерская команда попросила не ставить в показ картины на самые острые темы, что мы и сделали.

Виталий Манский: «Я не боюсь никакой власти и хочу призвать всех не бояться». Фото ACE/Scanprix/LETA

Но когда готовилось открытие, заранее подъехала машина представителей полиции. И как только был запущен сеанс, они явились с утверждением, что показан фильм с пропагандой ЛГБТ и что в зале есть несовершеннолетние. Речь о фильме «Расторгуев». И когда им убедительно и доказательно объяснили, что в фильме нет вообще ничего, связанного с ЛГБТ, а потом они сами убедились, что в зале нет ни одного человека, не достигшего 18-ти лет, полицейские были сильно обескуражены. И вот тут-то на авансцену вышли представители Роспотребнадзора. Которые, видя, что в зале было меньше зрителей, чем разрешено (вместо 75% около 50%) и все были в масках, тоже оказались в растерянности. Тут-то им на подмогу, хотя это был вечер пятницы, приехала руководитель их службы и лично дала указание опечатать два зала, в которых были запланированы показы. Под предлогом, опубликованным, впрочем, только через неделю, что в фойе отсутствуют озонирующие устройства воздуха. Что любопытно, отсутствие озонирующего устройства позволило опечатать только те залы, где шел «Артдокфест». В третьем зале, в котором шел плановый репертуар, все продолжалось, как ни в чем ни бывало.

Можно сколько угодно слушать заверения вице-губернатора Петербурга — господина Пиотровского — о том, что у властей нет претензий к фестивалю, что речь лишь о соблюдении санитарных норм. Это, безусловно, ложь. И подобное уже было. Потому что госструктуры не могут таким образом осуществлять свою деятельность по своей инициативе. Или якобы по заявлению какого-то одного не вполне адекватного петербуржца (эту характеристику не я ему дал). Трудно предположить, что на заявление одного человека, да еще с подобной репутацией отзовутся представители всей вертикали власти. Не будучи уверенными в том, что они делают что-то, за что им потом не дадут по шапке. А они действовали так, что совершенно понятно, что именно там, где дают по шапке, им указано закрыть мероприятие.

- С чем это по-настоящему связано, если «по-взрослому»?

- Думаю, что в Петербурге очень слабый губернатор. И возле него есть разные зоны влияния, ведущие борьбу за ресурсы. Они должны предъявлять свою эффективность. Во власти сейчас в любом случае, думаю, все достаточно консервативны в своих взглядах. Но среди консерваторов есть гипер-консерваторы, квази-консерваторы и более менее лояльные. Видимо, самые жесткие из них решили предъявить свою чуткость, прозорливость и эффективность по уничтожению «опасного для города явления в его зародыше». Люди, которые давали указания полиции и Роспотребнадзору, явно не ниже верхушки городского управления. Я убежден, что это не шло из Москвы, потому что в таком случае странно, почему бы ей не дать таких же указаний в отношении проведения фестиваля в столице.

- А как все прошло в Москве?

- Маргинальные консервативные и, откровенно говоря, полу-террористические группы, действующие под прикрытием госструктур, очень чувствительны к закрытию фестиваля в Петербурге. Для них это знак для более активных действий, которые в других обстоятельствах они бы не позволили себе предпринимать. Например, никогда ранее никто их них не нападал на меня лично. Была такая условная граница в радиусе метра, которую они не нарушали. Они могли оскорблять, угрожать, писать в Сети, на почту, но не переходили к физическому насилию. Сейчас они это сделали — конечно, не потому что им велели. Они просто чувствуют общий тренд и атмосферу и понимают, что теперь это допустимо и возможно. Что власть их даже не молчаливо одобряет, а дает ясные сигналы к атаке. И количество атак в этом году было запредельным.

- Рано еще, наверное, говорить о следующем годе, но что теперь — опустились руки или наоборот еще больше спортивной злости?

Это вопрос, который зависит не только от моего личного ощущения или положения моих рук. Это связано с общим положением вещей в России. Я понимаю, что фестиваль, конечно же, нужен. Он нужен и нашим авторам, для которых это площадка для коммуникации с аудиторией, и самой аудитории. Это такой сигнал, что не все еще потеряно. Есть надежда на цивилизованное сопротивление. Поэтому я лично буду готовить фестиваль к проведению. Но так быстро происходит регресс в российском обществе, что я не исключаю, что через год ко времени открытия следующего фестиваля, даже при нынешней точке падения может быть еще какая-то непредсказуемая траектория прорыва в бездну. И она может быть таковой, что это станет физически невозможным. Не хочу подавать идеи, но есть целый ряд технических способов сделать проведение фестиваля невозможным. Даже не политических, а самых простых, ведь фестиваль — живой огромный организм. Можно найти лазейки.

Даже в 2014-м году наивный тогдашний министр культуры Мединский полагал, что достаточно отключить «Артдокфест» от финансирования, и все рухнет. Не хочу никого обижать, но если у других фестивалей отключить финпоток, на следующий день в них никто не выйдет на работу. Так устроена жизнь. И Мединский думал, что и мы такие же. Когда нам отключили финансирование, мы собрали часть бюджета с помощью зрителей — кто 100 рублей переводил, кто 5000. Я вложил свои средства. Многие у нас вообще работали бесплатно. Это такое подвижничество.

Но помимо финансирования есть моменты, без которых фестиваль не сможет проходить. Как, собственно, и вышло с Петербургом. Заказаны номера в гостиницах, куплены билеты, арендованы залы, каталоги выпущены, фильмы переведены, приведены в соответствие с законодательством РФ — и в итоге просто закрыты залы. И все. Нет зала, нет фестиваля. Закрыли бы его хотя бы за неделю — мы бы новые нашли. Но день в день — это невозможно, потому что во всех залах все давно расписано. Но фестиваль, как таковой, не будет уничтожен ни при каких обстоятельствах.

В Петербурге должны были быть показаны 36 фильмов. В течение двух суток мы вели переговоры с правообладателями этих работ. И 25 из них дали добро на то, чтобы открыть эти фильмы для платного недельного онлайн-просмотра. Притом, что это премьерные фильмы, в том числе, зарубежные, которые в принципе не должны быть на этом этапе запущены в Сеть. Некоторые фильмы даже дошли до обсуждения со зрителями. Например, фильм «Граница» об ингушско-чеченском конфликте из-за территории, которую Чечня отобрала у Ингушетии — мы сделали обсуждение, в котором участвовали и автор фильма, и юристы, и участники этого процесса. Мастер режиссера Марьяны Колдунковой — Александр Сокуров — произнес речь.

В 2020-м году мы учредили в Латвии фестиваль документального кино, который в большей степени ориентирован на конкурсную программу. И если так случится, что мы технически не сможем осуществлять показы в формате «Артдокфеста» в России, мы будем думать, как это сделать в рамках латвийского фестиваля. Как его расширять, привозить зрителей, участников, чтобы дело продолжалось.

- Вы упомянули «ваших авторов». Кто эти авторы «Артдокфеста» и что за темы?

- Есть часть картин, которые имеют возможность быть показанными в России только на нашем фестивале. Например, фильм «Котлован», мировая премьера которого была в специальной программе Берлинале, что само по себе — огромный успех. Но этот фильм, тем не менее, пролежал год. Ни один фестиваль в РФ не пригласил этот фильм к показу. Он был продемонстрирован только на «Артдокфесте». Мы имеем право на фестивале показать его пять раз. И на заключительном показе его автор Андрей Грязев с грустью сказал: «Вы присутствуете на последнем показе моего фильма на моей родине». Притом, в ближайшее время его покажут по телевидению разных стран и в Сети. Да и мы рано или поздно выложим его на онлайн-платформы. Но большинство авторов фильмов, которые вообще никак не связаны с политической повесткой, все равно тоже хотят участвовать в «Артдокфесте», потому что это означает и внимание, и прессу, и зрителей.

- Догадываюсь, что в конце 2014-го сподвигло вас переехать жить в Ригу. Вы ощущали непосредственную опасность в связи с вашим мнением и высказываниями или это был просто «зов души»?

Открытие 7-го Международного кинофестиваля «Зеркало». Фото ИТАР-ТАСС/Scanprix/LETA

- Для меня это был эмоциональный ответ на потрясения в связи с известными событиями, инициированными российским правительством. И ошеломляющим уровнем поддержки этого огромной частью России. Мне стало очень некомфортно находиться в этой среде. Я даже формулировал это как «отъезд из соображений гигиены». Это звучит грубо, но смысл именно такой. Я правда чувствовал себя в очень некомфортном пространстве, из которого хотелось выйти и принять душ. Поэтому мы с женой приняли такое, в общем, радикальное решение, и в одну минуту уехали практически куда глаза глядят.

- У вас сегодня все более политический подтекст в работах, тогда как раньше это были и фильмы про мировой тур «Тату», и передачи про кино.

- Раньше я просто жил в стране, которая была понятной. Среди процессов, которые меня интересовали и увлекали. Я жил естественной жизнью. Это была страна, в которой я жил большую часть жизни. И куда бы я уже ни уезжал — в Латвию или на Луну — я прожил в России дольше, чем где-либо. Даже если я доживу до 120 лет, что, в общем, невозможно в силу продолжительности жизни, все равно я уже нигде не буду жить дольше. И когда эта страна стала превращаться в государство, принципиально не совпадающее с моими представлениями о добре и зле, я стал бороться за нее. За ту самую мою естественную жизнь, за то, чтобы снимать аполитичные передачи и гастролировать с группой «Тату» по миру. Меня на баррикады вытолкала сама власть, а не моя метафизика или свойства моего характера. Я вообще отношусь к достаточно компромиссоспособным людям, я шел на эти компромиссы до последнего. До состояния уже, знаете, брутального изнасилования.

- Завершим на позитивной, конструктивной ноте: что из творческих задач впереди?

- Я живу в достаточно спокойной и комфортной стране Латвия, пусть не такой богатой углеводородами, как Россия.  И сейчас готовлю симпозиум документалистов, в ходе которого мы будем обсуждать повседневные задачи. Тема обсуждения «Послеобеденный сон латвийского документалиста». Ну, действительно, здесь как-то все по-другому. Живя уже 7 лет здесь, я как раз возвращаюсь к той самой комфортной и естественной жизни. И, может быть, в какой-то момент я снова начну снимать кино про солнце, восходящее над рекой или корову, живущую на ферме. И буду в этом творчестве чувствовать удовлетворение художника и человеческий комфорт, да еще и при своей аудитории. Но пока у меня есть мощная и неразрывная связь с Россией, и пока «этот поезд в огне», как пел Гребенщиков, я не могу спокойно наблюдать за этим. За тем, как уничтожается государство, будущее миллионов людей. И поэтому я стараюсь делать все, что в моих силах, а мне кажется, что в моих силах немало. Я не боюсь никакой власти и хочу призвать всех не бояться. Потому что если мы преодолеем страх, мы очень быстро победим.